– Смотри-ка, – зарокотало над ним. – Светуля, а света боится, лапками загородилась.

– Постойте! – дошло наконец до Васюты. – Так вы за Светулей охотились? В таком случае вы ошиблись! Я не Светуля! Я вообще не девушка! В смысле, я мужчина! Ну или просто самец теперь… Зачем вам такие мелкие самцы?

– Пищит еще что-то, – прогрохотало сверху. – Ничего не разобрать…

– А зачем нам разбирать? Ты с ней что, погоду обсудить хочешь? Или прогноз на урожай гостинцев в нынешнем сезоне?

– Надо хоть объяснить, что мы ей ничего плохого не сделаем, если ее товарки наши условия примут. Ей же страшно, гляди! Мы ж не звери какие.

– Ну да, – рокотнуло весьма злобно. – Мы же не «ОСА».

– Я тоже не «ОСА»! – запрыгал, размахивая руками, сочинитель.

– Бесится, – насмешливо грохотнуло снаружи. – Смотри, как скачет! А ты говоришь, страшно ей. Просто ее злоба душит, что в западню попалась.

Васюта никак не мог рассмотреть тех людей, чьи голоса сейчас звучали. Они находились слишком близко от «банки» и были для него чересчур огромными, чтобы целиком поместиться в его поле зрения. Впрочем, ему и не было особого смысла их разглядывать, нужно было что-то придумать, чтобы они его хорошенько рассмотрели! Чтобы поняли наконец свою ошибку. Ну неужели трудно отличить мужчину от женщины, пусть даже и в уменьшенном виде?!

Тут Васюта вдруг осознал, что это и впрямь может быть не так уж и просто сделать. И Светуля, и он были одеты в черные штаны и куртки, пусть и немного разного покроя, что в уменьшенном виде вряд ли вообще можно было заметить. Волосы у Светули не намного длиннее, чем у него. Светлее, правда, но это тоже вряд ли бросалось в глаза в миниатюре. Автоматы у них и вовсе одинаковые. Ну а всякие там половые признаки тем более не различить, с учетом еще и одежды…

И тут в голову сочинителя пришла безумная мысль. Он отложил в сторону «Никель» и принялся стремительно раздеваться. Снял куртку, рубаху, развязал и скинул ботинки, стянул штаны. Трусы все же оставил. Решил: пусть останется последний козырь – совсем уж на край. После этого встал и, широко раскинув поднятые руки, выпятил грудь: смотрите, дескать, что у меня есть! Точнее, как раз чего нет.

Это возымело действие.

– Чего это она?.. – забасило сверху. – Что еще за стриптиз?.. Вот сучка бесстыжая! Сережа, отвернись!

– Не нравится – сама отворачивайся. А я за лупой побежал!

Затем над сочинителем вновь нависла жуткая розовая гора, с которой заморгал на него гигантский блестящий глаз – второй терялся за перевалом переносицы. Потом охнуло так, словно в горах сошла гигантская лавина:

– Ох-х ты!.. Вот это да… Сереж, можешь не бегать.

– А что такое?..

– Это не Светуля. Это вообще не баба.

– А кто же тогда?

– Ну не знаю, кто еще бывает, кроме баб.

– А ну, дай глянуть, лупа уже у меня!

* * *

Теперь Васюта увидел над собой не просто гигантский, а сверхгигантский, увеличенный линзой глаз. Сочинитель похлопал себя по груди и развел руками: пардон, мол, не того поля ягодка.

Глаз вместе с лупой убрался, вновь забухали голоса:

– Это мужик какой-то…

– О чем я тебе и толкую.

– А где тогда Светуля? Может, он знает?

– Вот давай и спросим. Все равно теперь придется выпускать.

– А он нас не покрошит из автомата со злости?

– У нас они тоже имеются. И нас с тобой все-таки двое. И потом… Эй! Ты меня слышишь?

Последнее адресовалось определенно ему, и Васюта активно закивал.

– Ага, слышит… Тогда давай одевайся, а «Никель» свой не трогай, понял?

Васюта снова стал кивать, одновременно натягивая штаны. Такой поворот дел ему определенно понравился. Когда он полностью оделся и обулся, услышал снова:

– Теперь сядь и сгруппируйся, я переверну «микроскоп».

«Какой еще микроскоп они собрались переворачивать? – не понял сочинитель, но, как и было велено, сел на пол и сжался в комок.

Над ним нависла огромная ладонь, заслонив собой свет. «Банку», покачивая, приподняло, а потом Васюта полетел вверх тормашками, вмиг догадавшись при этом, о каком переворачиваемом «микроскопе» шла речь. А еще через пару мгновений он понял, что сидит на столе в небольшой комнате с драными выцветшими обоями, в которой, помимо упомянутого стола, было еще два стула, обшарпанный фанерный шкаф и продавленная тахта. Ну а возле стола стояли, направив на него стволы автоматов… его мама и папа.

* * *

Васюта даже закашлялся от изумления и принялся тереть глаза в надежде, что родители ему всего лишь привиделись. А еще поднатужился – в дикой надежде проснуться. Невольно вспомнив при этом свою старую садюшку:

Папа надолго засел в туалет. Мама надумала выключить свет. Папа решил, что ослеп от натуги. Крик его долго летал по округе.

Но нет, ни он не проснулся, ни отец с мамой никуда не делись. И тогда сочинитель брякнул то, что внезапно слетело с языка:

– Привет… А как вы здесь оказались?..

– В каком это смысле?.. – заморгал отец. – Здесь – это где?

– В Мончетундровске… Вы тоже в переход попали? Но вы же в деревне сейчас быть должны!

– Эй ты, толстомясый! – качнула по-прежнему направленным на него стволом мама. – Дурачка-то из себя не строй. И нас за идиотов не держи. Сейчас сам в деревню отправишься, в ту, из которой уже не возвращаются. А ну говори, где Светуля!

– Мам, ты чего?.. – забормотал Васюта. – Какой же я толстомясый, зачем ты меня так?.. Я вообще за эти дни похудел даже. Пап, скажи ей, я ведь не толстый?.. И… это… опустите вы свои «Никели», а то еще выстрелите случайно!

– Не, Сереж, он нас точно за идиотов держит, – повернулась к отцу мама. – Решил чеканутым прикинуться. Может, шлепнем его от греха?

– Погоди, Ленусь, шлепнуть всегда успеется, – ответил тот. – Только он странный какой-то, не похоже, что под дурачка косит, – возможно, такой и есть. И раньше я его точно не встречал. Может, взаперти держали, оттого умом и тронулся? – Он опустил наконец ствол своего «Никеля» и, тщательно выговаривая слова, обратился к сочинителю: – Ты кто такой? Как попал в лицей? Тебя злая тетя туда привела? Где сама эта тетя?

– Папа, ну не придуривайся, – поежился Васюта, – а то мне уже страшно за вас с мамой становится… Мама, ты тоже убери от меня автомат, не умеешь ведь пользоваться, и дайте я хоть со стола слезу…

– Да какая я тебе мама?! – взъярилась вдруг та. – Тоже мне сыночек выискался! Еще бабушкой меня назови, тогда точно пулькой в лобик поцелую. И не сомневайся, уж с оружием-то я обращаться умею, я с «Никелем» в руках, считай, родилась.

– И меня, – по-прежнему отчетливо и громко, как слабоумному, сказал отец, тыча себя в грудь пальцем, – тоже папой не зови. Я не твой папа. Я чужой дядя. А ты расскажи про чужую тетю. Про тетю Светулю, знаешь такую?

Наконец-то в голове у Васюты что-то почти буквально зашуршало и защелкало, словно мысли, попадая в нужные пазы, стали занимать свои законные места. Ему даже сделалось стыдно за то, что не сообразил сразу. И, не обращая внимания, что на него все еще направлен автоматный ствол, Васюта слез со стола и приложил к груди руки:

– Простите меня, пожалуйста! Я и правда дурак. Вы не мои мама и папа. Точно такие же, ясен пень, но не они. Вы – здешние Сергей и Елена Сидоровы.

– А откуда ты знаешь, как нас зовут? – насторожилась «мама».

– Так мы же при нем друг дружку по именам называли! – хохотнул «отец». – Не-е, это не дурачок, это хитрован какой-то…

– А фамилию он откуда узнал?.. Эй, толстомясый, ты где про нас все выведал? Может, тебя эти жужелицы специально к нам подослали? А ну сознавайся, что вам от нас нужно! – ткнула Васюту стволом «Никеля» в живот здешняя Елена Сидорова. – Считаю до трех и стреляю, если не скажешь. Раз…

– Э! Лен! Не надо в него стрелять! – заволновался Сергей Сидоров. – Мы ведь и за него можем что-нибудь потребовать, если он и правда с ними! А за труп ничего не дадут, только еще и мстить станут.

– Я ему в ногу выстрелю. Жить будет, зато не убежит, – сказала «мама» и вновь перевела взгляд на Васюту. – Два…

* * *

Сочинитель понял, что двойница его мамы не шутит. Понял хотя бы уже потому, что хорошо знал свою реальную маму. Пошутить она, конечно, любила, но и юморок что у нее, что у отца был своеобразный, не в бровь, как говорится, а в глаз. А уж то, что говорила не в шутку, а всерьез, она, как правило, всегда исполняла, на слов ветер бросать не любила. Если скажет, что за что-то по шее получишь, – можешь заранее примочки готовить. Скажет, что приставку в окно выкинет, если через пять минут играть не закончишь, – лучше сразу ее выключить, чем потом по сугробам обломки собирать. И уж если эта Елена Сидорова была точной копией той, Васюта ни на секунду не засомневался, что в его ноге скоро будет дырка. А поскольку времени на обдумывание хотя бы какой-то правдоподобной версии у него не имелось, он не нашел ничего лучшего, как выпалить:

– Я вашу фамилию знаю, потому что в другом мире я ваш сын – Вася Сидоров!

– Сейчас выстрелю, – сказала «мама». – Подставляй ногу, которую меньше жалко.

– Не надо стрелять! – прижал к ногам ладони сочинитель. – Я могу доказать! Я могу сказать о вас то, что никто больше не знает! Вы оба родились в июле, Сергей второго, Елена четвертого, поэтому вы называете друг друга «жуликами».

– А вот и нет! – торжествующе воскликнул «папа». – Не «жуликами», а «улюлятами»! Постой… А откуда ты вообще про наши днюхи знаешь?..

– Сереж, ты чего? – посмотрела на того супруга. – Тоже мне теорема Петрова-Водкина! Мы же это в тайне не храним. Кому очень надо – узнает. – Она вновь обернулась к Васюте: – Не хочешь, значит, ножку выбирать… Хорошо, я сама выберу, – повела она стволом «Никеля».

– У папы на левой ягодице родимое пятно в форме сердечка! – отчаянно выкрикнул сочинитель. – У Сергея в смысле.

– О-оп-паньки… – перевела ствол автомата на мужа Елена Сидорова. – Здрасьте-пидорасьте! А вот это уже серьезно. Теперь ты мне объясни. Считаю до двух. Раз…

– Да ты что, охренела?! – взвился «отец». – Ты в чем меня подозреваешь?! Да я о таком даже думать не могу – блюю сразу… – Он и правда нехорошо вдруг икнул и схватился обеими руками за горло.

– Просто мы с папой в баню раньше ходили, – поспешил на выручку Васюта. – Там, в другом мире! Когда я маленьким был. Класса до пятого. А с тобой, ясен пень, не ходили… ну, с той, другой Еленой, моей мамой… но папа рассказывал, что у тебя там тоже есть пятнышко, поменьше только, и это, он говорил, вас сама судьба пометила. Типа поцеловала так, с намеком.

– Во-от! – размахивая руками, радостно заплясал перед женой Сергей Сидоров. – А ты сама-то объяснишь, зачем перед ним голой жопой вертела?!

– Так он же сказал: папа рассказывал… – обескураженно пробормотала несчастная женщина. – Тьфу!.. – потрясла она головой. – Какой еще папа?!.

– Вы это обо мне? – неожиданно для всех зашел в комнату сильно пожилой, но жилистый и крепкий с виду седой мужчина с висящей на груди компактной «Умбой». – Ничего я никому не рассказывал, это брехня и поклеп! Но вы мне тоже расскажите, кто там голой жопой вертел, я люблю про такое.

Васюта смотрел на говорливого старика, и его челюсть опускалась все ниже и ниже…

– Дедушка?!.

– Ух ты!.. – обвел седой мужчина насмешливым взглядом Сергея с Еленой. – Вы от меня что-то скрывали, негодники похотливые? И где вы все это время от меня внука прятали?.. – Он тоненько захихикал, а потом вдруг замолчал и пристально уставился на Васюту. – А ведь он и правда, Серега, на тебя молодого похож. Я ведь хорошо тебя таким помню. Только у этого пузо, да и сам помордастее.

– У меня не пузо! – воскликнул сочинитель. – Это у меня пресс перекачан немножко… А вот тебя… вас… я только в детстве видел, потом вы умерли, Валентин Николаевич.