Сам он помнил страстные времена своей молодости и оттого никак не мог понять ни спокойствия Лина, ни его хладнокровности. На самом деле непоколебимое спокойствие господина вызывало у него уважение с той секунды, как тот спас ему жизнь. Он пообещал себе однажды отплатить Суджон-ху и порой тайно проявлял свою преданность, о которой тот не просил. Оправившись от ран, он прибыл в Покчжончжан, чтобы встретиться с Ёмбоком, а там, как того советовала Сан, с головой ушел в дела; тогда его преданность стала принадлежать ей, а не Лину. Благодаря Сан Кэвону удалось вырваться из рук смерти, а после она и вовсе ему понравилась: выглядевшая поначалу дерзкой и надменной, эта горделивая девушка на деле оказалась добродушной, невинной и очень милой. Огненный Кулак был впечатлен ее щедростью и простотой в общении с обычными людьми – она игнорировала всякие социальные различия и запросто говорила со всеми. А когда Ёмбок поведал ему о любовной связи Лина и Сан, Кэвон был немало удивлен тем, как спокойно господин ведет себя в отношении своей возлюбленной.

«Делать нечего. Раз уж не могу привести его за собой, остается хоть поручение выполнить», – поразмыслил Кэвон. Объехав Лина, он преградил ему путь и схватил его лошадь за морду так, чтобы та подняла переднее копыто и не могла двинуться с места.

– Сказал же: не могу поехать с тобой, – хладнокровно осадил Лин.

– То-то и оно, господин. Знал я, что вы такой человек. Не в мои уж годы попусту шуметь, как грудное дитя. На самом деле я прибыл, чтобы доставить вам это, – и протянул ему небольшой шелковый сверток, сложенный квадратом.

– Госпожа сама сделала это, едва узнала, что вы отправляетесь в Великий улус, хотя доселе подобным не занималась. Вы ведь знаете, как прискорбны ее навыки в шитье? Но Сонхва говорит, что ради этого госпожа всю ночь не смыкала глаз.

– Спасибо, – не изменившись в лице, Лин забрал сверток и припустил лошадь.

– Даже не попытался! Хоть от боли злись, хоть от усталости, а под лежачий камень вода все равно не течет. Тут даже Сонхва б его не переубедила. Проклятье! – в пустую возмущался себе под нос Кэвон, прекративший преграждать Лину путь и отправившийся восвояси.

Когда голос его совсем потускнел где-то вдали, Лин тяжело вздохнул. В глубине души ему хотелось немедленно броситься в Покчжончжан. Но этому не бывать. Не потому, что времени недостает, не потому, что должно проститься с родными перед отъездом, но из-за душевных терзаний, разросшихся еще сильнее. Вернувшись в Корею, Вон поведал Лину о причинах прекращения обсуждений брака Сан и его брата.

– Высочайшим указом браки внутри монаршего клана будут настрого запрещены. Это касается всех, Лин.

Вон был крайне решителен в своих словах, и потому Лин не мог поведать ему, что любит Сан. Он не посмел бы пойти против принципов наследного принца – ему не хотелось обременять Вона, как было и в случае с Тан: когда ее выбрали на роль супруги его высочества. Ради друга Вон, конечно, ослушался бы деда и изменил своим принципам, сделал бы исключение! А это наверняка стало бы бременем для его политической фигуры.

«Я друг и подданый наследника престола. Как и Сан. Нам должно помогать ему, а не создавать проблемы в угоду собственным чувствам, – решил Лин. От совместного будущего с Сан он отказался без сожалений, а вот от любви к ней не смог. И не в браке было дело, а в том, что она стала огромной и значимой частью его жизни. Не мог он так просто о ней позабыть. – Если уж Сан, что теперь под защитой семьи вана, до конца своих дней не выйдет замуж, то и я останусь холост. Не смогу жениться на ней – не женюсь вовсе».

Решение Лина было непоколебимым, однако он не нашел в себе смелости поведать о нем Сан. Как смел бы он, не сумевший оправдать ее ожиданий, предстать перед ней? Да и дружить как прежде они бы не смогли – их отношения зашли слишком далеко. Ни как ее другу, ни как возлюбленному ему не хватило бы смелости взглянуть ей в глаза. Взгляни он на нее – захочет к ней прикоснуться, прикоснется – возжелает обнять, а если обнимет, не властен будет над тем, что произойдет дальше. А что дальше? Лишь его жадность и неспособность сделать для нее хоть что-то.

Так он и не сумел навестить Сан после встречи с Воном. Дела затянули его настолько, что и на продых времени было не сыскать, но Лин счел это везением. Ведь стоило появиться хоть крупицам свободного времени, как его тут же обуревало желание увидеть Сан. Поэтому он погрузился в дела и стал меньше спать, нагружая себя работой.

А если становилось так тяжело, что Лин не мог этого вынести, он, будто безумный, без продыху гнал своего скакуна к реке Йесонган^[8]. Туда ему когда-то доводилось отвезти Сан, пожелавшую взглянуть на шумный порт с его торговыми кораблями. Устроившись на холме, откуда открывался вид на тот порт, он бесцельно наблюдал за множеством собранных там лодок, парусников, что везут из провинций урожай, собранный в пользу казны, и огромных торговых судов, пришедших из других стран, и его пылавшее жаром сердце понемногу успокаивалось. После заката на том берегу реки один за другим вспыхивали горящие огни, тогда Лин вспоминал, как румянец заливал ее молочно-белые щеки, и кусал свои щеки, пока те не начинали кровоточить. Так прошло несколько месяцев. Поэтому новость о том, что ему предстоит стать одним из заложников в Юань, принесла ему некое удовлетворение. Если они с Сан долгое время будут вдали друг от друга, остынет ли их страсть, подобно красной лаве, что со временем затвердевает? А если встретятся годы спустя, сумеют ли отнестись друг к другу так, словно объединяет их лишь дружба?

«Злись на меня, Сан. Ненавидь и презирай. Не прощай», – просил он в своих мыслях.

Лин крепко сжал в руке шелковый сверток. Он вдруг подумал, как ей, должно быть, волнительно и больно, но тут же затряс головой. А конь уже домчал его домой. Снаружи Лин казался спокойным, но душа его была не на месте. Он даже не заметил, как Чан Ый проследовал за ним до самого дома и отправился дальше, лишь убедившись, что тот вошел внутрь.

– Нет, ну как же ты можешь быть столь бездушен? – запричитала госпожа Хванбо, стоило ее сыну оказаться в доме. – Скоро в дорогу, а только сейчас приехал! Как можно так с родителями?

– Извини, мама, – не стал оправдываться Лин, лишь принес свои извинения.

Растеряв всякое желание и дальше упрекать сына за его поведение, госпожа Хванбо лишь цокнула языком.

– Ладно нас с отцом не навещаешь, но не чрезмерную ли невоспитанность ты проявляешь, не принимая приглашения хозяйки королевского дворца и наследного принца? Сегодня Чеан-гон устраивает небольшой прощальный ужин вместе с родственниками вана, не пропускай его, а завтра отправишься во дворец.

Она молча прикоснулась к щеке склонившего голову Лина. Кожа его пока оставалась чистой и гладкой, а сам он не походил на юношу, которому минуло двадцать лет. Годы спустя он вернется домой совершенно иным человеком! Сердце госпожи Хванбо разрывалось.

Она всегда чувствовала себя виноватой перед третьим сыном. Хотя упрямства ему было не занимать, характер его был достаточно мягок, а манеры прекрасны, и потому ему, не доставлявшему поводов для беспокойств, не уделяли должного внимания. Все ее сердце было занято его старшим братом, вторым сыном – оживленным, радостным, но беспокойным. И теперь она испытывала болезненное облегчение от того, что пленником станет третий сын, не второй. Надежный Лин не пропадет и в далеких землях, не то что второй ребенок – за него госпожа Хванбо всегда переживала. Дрожащими пальцами она гладила Лина по щеке и корила себя за то, что часто не заботилась о нем как следует. И было ей стыдно, ведь в глубине души она была счастлива провожать Лина, а не его брата.

– Вещи в дорогу собраны. Оставшиеся до отъезда дни будут хлопотными, так что другими делами я займусь сама.

– Хорошо.

– Если брат вернется, отправляйтесь в главный дом вместе.

– Он куда-то уехал?

– Похоже на то. Я искала его недавно, он не здесь… Я велела ему быть дома сегодня, какие бы там дела ни появились, так что, думаю, он не в Хёнэтхэкчу.

Госпожа Хванбо покачала головой. Голос ее сквозил недовольством к Сан, что поселило беспокойство в душе Лина.

– А что там с Хёнэтхэкчу?

– Что? Он ездит и ездит туда без всякого чувства стыда! Его величество велел им разорвать помолвку, а он никак не оставит ее. Знала б, что этим кончится, сыграли бы им свадьбу до возвращения императора на родину. Но отца схватили, и я замешкалась.

– Это тяжелое бремя, мама, – тихо ответил он, подавив свое недовольство. Прежде спокойное его сердце трепыхалось от гнева. Лин злился на брата, но сложно было точно сказать отчего: то ли потому, что тот пошел против воли наследного принца, то ли потому, что посмел притронуться к Сан.

– Она необычайная красавица, вот он и влюбился так легко. Но, говорят, мастерица из нее никудышная, да и с простым людом она якшается бездумно.

– У всех свои таланты. Да и не порок быть простой и великодушной. Таким и послушны простые люди, – вспылил он из-за слов матери, явно недовольной Сан. Глаза ее расшились, а он тотчас замолчал.

– Ты тоже с ней знаком?

– …Нет. Говорю, что слышал.

– Так она достаточно хороша, чтобы нравиться Ван Чону, Лин? Она ему подходит?

– Вопрос не в том, подходит ли. Им нельзя быть связанными узами брака. Такова воля наследника престола, воля вана и воля его величества императора, – выплюнул он и уверенной походкой отправился к себе.

Глаза госпожи Хванбо округлились от удивления – кто ж такое говорит, а сама она сперва замерла в смятении, но вскоре кликнула ноби, занятых подготовкой к намеченному ужину, и стала пристально наблюдать за их работой.

Лин же, войдя в комнату, улегся на постель прямо в одежде. После разговора с матерью совладать с эмоциями было ему в тягость. Сказав ей о том, что Ван Чону и Сан не бывать вместе, он, можно сказать, признал и иное: у них с Сан тоже нет будущего. И хотя он был в замешательстве и питал зависть к старшему брату, бесстыдно навещавшему ее в Хёнэтхэкчу, что пошатнуло самообладание Лина, так это вопрос его матери.

«Я и говорить-то о ней не имею права!» – терзался он.

Брат оказался куда смелее Лина. Пока сам он не смел и шага ступить, боясь предстать перед Сан, Ван Чон твердо стоит на своем и изо всех сил стремится добиться желаемого вопреки неодобрению семьи и общества.

«Глупец ты, Ван Лин, глупец, каких в целом свете не сыскать!» – отругал себя в голос юноша и вдруг почувствовал щекотку между пальцев – нечто гладкое скользнуло по его ладони. Он поднял шелковый сверток, о котором успел позабыть, и взглянул на него. Поднялся со своего места, медленно развязал веревочки, соединявшие сверток, и обнаружил светло-фиолетовый и не такой уж и небрежный мешочек, прежде завернутый в длинный квадратный лоскут толстой ткани. Сгодился бы для благовоний. Мешочек даже был вышит серебряной нитью. Лин и Сан. Их имена подле друг друга.

Лин потянулся к карману и достал оттуда несколько прядей ее волос. Тонкие и гладкие, они, перевязанные шелковой нитью, колыхались от любого прикосновения. Стоило ему провести рукой по тонкой пряди, по пальцам побежала дрожь. Он будто огладил длинные и мягкие локоны Сан. Вот бы свидеться. Его потряхивало от непреодолимого желания вновь увидеть девушку, чувства эти обернулись настоящей бурей. Лину показалось, будто откуда-то доносится ее запах, и он поднес локон поближе к носу. Вновь расцветающие орхидеи. Запах становился все ярче, а его чувства – смешаннее и запутаннее.

Сердце Лина трепетало, а ком жара, возникший где-то внизу живота, поднимался все выше. Будто под действием чего-то, он ощущал, как поначалу крохотное образование разрастается все больше, захватывая органы и заполняя все его тело. А когда этот ком, взорвался подобно огненному шару, что достиг своего предела и не способен был разрастаться и дальше, Лин вскочил на ноги. Не способный более давить в себе этот жар, он выбежал из комнаты и бросился через двор. Увидев, как он отвязывает коня, взбирается в седло и что есть мочи бьет того в бок, его мать, доселе раздававшая указы ноби, побледнела от страха и выскочила из дома вслед за ним.