– Как ты и сказала, времени нет. До отъезда еще три дня, но этого не хватит, чтобы приехать сюда и успеть вернуться обратно. Есть те, с кем ему должно проститься до отъезда в Тэдо. Даже если бы он хотел приехать, не сумел бы. Даже сейчас он, должно быть, занят на прощальном ужине и даже отдохнуть не может.

– Но я наказала Кэвону…

– Лин ведь Суджон-ху, и у него есть свои обязанности. Он не из тех, кто их отринет.

Сонхва потеряла дар речи. Она ни на секунду не сомневалась в том, что Лин приедет, но был и другой, неведомый ей мир придворных, что и взволновало ее: как и сказала Сан, господин не был предоставлен сам себе на оставшиеся до отъезда три дня. Голос девушки был пропитан невыплаканными слезами.

– Если собирался приехать, должен был прибыть давным-давно. Значит, он и впрямь оставил меня.

Сан посмотрела перед собой и ушла прочь, словно разговор на этом был окончен. Сонхва взглянула ей в спину, та выглядела хрупкой и опечаленной.

– Если все так, почему бы не забыть обо всем и не начать с чистого листа? Давайте позабудем об этом бессердечном и весело заживем сами, – следуя за девушкой, прошептала она.

Сан отправилась в домик с соломенной крышей, а не в главный дом – Покчжончжан ей никогда не нравился. Она долгие годы провела в богатом доме, полном красных стен и золотых украшений, однако все в нем было выполнено, как того желал ее отец, Ёнъин-бэк. Поэтому, покинув Чахадон и поселившись в Покчжончжане, она велела обустроить небольшой домик неподалеку от главного дома. Жилище ее было чрезвычайно скромным: в маленькой комнате не было ни деревянной кровати, ни стола, лишь подстилка для сидения лежала на полу, но не было для Сан места милее ее крохотного домика. Ее аккуратный домик, позади которого раскинулись невысокие холмы, создававшие естественный дворик, был поистине живописным и уютным местом.

Омывшись от пота и переодевшись в тонкую ночную рубашку, Сан взялась за оставленный в углу турумаги и принялась шить. Хотя соболиная подкладка была не по сезону, он заслуживал похвалы – первая работа.

Сан время от времени поглядывала на турумаги, оценивая проделанное, и на ее губах расплывалась гордая улыбка. Она так увлеклась шитьем, что уж и время на сон почти истекло, зато работа была практически завершена. Осталось лишь пришить воротник из лоскута. Сердце Сан, искренне старавшейся над каждым стежком, переполняла радость: шитье, начатое после множества нагоняев от Сонхвы, почти окончено. Но вскоре на девушку накатила тоска – даже закончив турумаги, она не сможет отдать его Лину. Стрекот насекомых, доносившийся с улицы, печалил ее лишь сильнее.

– Лин станет заложником. Это, полагаю, затянется по меньшей мере на пять лет, – попивая чай, равнодушно сказал Вон, неожиданно посетивший Покчжончжан за несколько дней до этого. Пиала Сан с громким стуком ударилась о стол. Вон не стал спрашивать, отчего она так удивлена. Просто продолжил пить чай как ни в чем не бывало.

– Когда? – смущенно спросила она.

– Через семь дней, – коротко и спокойно ответил он.

– Мы так давно не виделись… А теперь не свидимся и еще дольше. Неужто уедешь, не попрощавшись…

Вон рассмеялся над неясными бормотаниями Сан.

– Ну чего ты, Сан! Расставание ведь не означает, что мы позабудем друг о друге. Ни через пять лет, ни через десять между нами ничего не изменится. Тем и хороша дружба. Да и не один ведь Лин уезжает. Долгая разлука со мной тебя совсем не печалит?

– Это не так, извини. Конечно, и это меня печалит…

Когда Сан пришла в себя и растерянно оглянулась, смех Вона уже стих. С шумом опустив пиалу на стол, он насмешливо спросил:

– С тех пор как мы вернулись на родину, Лин так тебя и не навестил? Ни разу?

– Да, он, должно быть, занят.

– Даже если и так, неужто так сложно приехать хоть раз? Не оправдывай его! Лину дела всегда дороже людей. Тан тоже возмущенно стучит ножкой и жалуется, как тяжело ей стало встретиться с братом. Он посветил всего себя делам и совсем не заботится об окружающих, а все по моей просьбе. Это делает меня ужасным человеком. Знай я раньше, велел бы Лину наведаться в Покчжончжан!

– Все в порядке. Для меня это неважно.

Прищурив глаза, Вон спросил вновь:

– Правда? Даже если он уедет вот так?

– Да, все в порядке, – ответила она.

Все в порядке, все в порядке, все в порядке. Сан повторяла эти слова вновь и вновь, будто пыталась уверить в этом саму себя.

– Все в порядке… – Ее руки, занятые шитьем, замерли, а с губ, подобно вздоху, сорвалось: – Все в порядке.

Сан старалась говорить четче и громче. Грудь сжималась от тоски.

– Все в порядке! Я в порядке!

Чем громче она повторяла эти слова, тем легче становилось на сердце, но тем сильнее перехватывало дыхание. Гнев и печаль, о которых нелегко было бы поведать, обернулись обидой, обжигавшей легкие и заливавшей жаром живот. Не способная больше выносить этот жар, Сан резко распахнула дверь и вышла в небольшой дворик подле ее домика с соломенной крышей. Вокруг было темно и пусто, лишь стрекот насекомых нарушал тишину. Стоял конец лета, и потому то и дело дул прохладный ветерок. Сан подняла глаза к ночному небу и увидела сияние бесчисленных звезд. Они сложились в реку, что растеклась по черному полю, будто кто-то расстелил там тонкую молочно-белую ткань. Девушка взглянула, куда ведет эта звездная река, и на западном ее берегу отыскала сиявшую невероятно ярко Ткачиху^[10]. Ой! Сан вдруг поняла, что ее день^[11] уже прошел. В этом году ей снова не удалось провести его за рукоделием.

– Чжинюй…^[12] – тихонько обратилась к звезде Сан. – Я никогда не молила даровать мне таланта ткать, поэтому прошу, исполни мое единственное желание. Как вы встречаетесь раз в году, позволь и мне повидаться с Лином. Если мы расстанемся, так и не увидевшись, я умру. Все не в порядке. На самом деле я не в порядке…

Уронив голову, Сан закрыла лицо руками. Все это время стискивая зубы, чтобы не плакать, она в конце концов прекратила подавлять свой гнев и закричала.

– Я не в порядке! Говорю же, не в порядке, Лин! Болван, почему ты не приезжаешь?!

Вдруг Сан услышала, как по сухой земле стучат копыта. Она подняла голову. Их с Лином, сидевшим верхом на коне и взиравшим на нее, взгляды встретились. Сан ахнула, но больше ни звука не сорвалось у нее с губ. Она не знала, когда он приехал и сколько услышал, но была уверена в том, что уж по крайней мере последний ее вскрик донесся до него. Наблюдавший за ней издалека Лин коротко рассмеялся.

– Так и не позабыла этого болвана, да?

Спрыгнув с коня, он предстал прямо перед ней, однако Сан не могла и слова вымолвить, будто ей горло сдавили. Поднялся ветер, взметнулись ее распущенные волосы. Лин протянул руку к ее лицу и убрал мешавшиеся пряди. Почувствовав прохладу его ладони на своих разгоряченных щеках, она вздрогнула. Не сон. Наконец осознав это, она распахнула свои глубокие, будто колодец, глаза и спросила:

– Как… ты здесь оказался?

– Направлялся в Покчжончжан, но вдруг услыхал громкий крик и остановился.

«Да не о том я спрашиваю, болван!» – побоявшись, что вот-вот расплачется, Сан поджала губы и улыбнулась. До отъезда всего три дня! Времени совсем мало, а значит, чтобы навестить ее, он оставил свои дела. Она, как никто другой, знала, что подобное совершенно не в духе Лина, и оттого лишь сильнее желала броситься ему на грудь. Но Лин неловко отвернулся.

– Я думал, ты спишь.

Сан почувствовала, как ветер легонько прикасается к ее обнаженной коже, и вдруг поняла, что ней нет ничего, кроме ночной рубашки. И хотя одежды ее были туго затянуты, тонкая белоснежная пэкчо обнажала все изгибы тела девушки. Вырез был недостаточно глубоким, чтобы открывать слишком много кожи, и все же Сан поспешно запахнула воротник и прикрыла грудь руками. Слегка закашлявшийся было Лин взглянул на ночное небо.

– На что ты смотрела в столь поздний час?

Отчего-то голос его звучал ужасно неловко. «Неужто он стесняется?» – подумала Сан и радостно усмехнулась. Не она одна была смущена.

– На Ткачиху. Смотрела и рукодельничала.

– Ты ведь никогда не молилась ей, почему вдруг сейчас решила? Хотя ладно это, но ты и рукоделие? – с искренним удивлением взглянул на нее Лин. От такого пренебрежения Сан недовольно надула щеки. Ей ни за что и в голову бы не пришло просить звезду сделать ее лучшей мастерицей!

– Значит, ты и вообразить не можешь меня с ниткой и иголкой в руках?

– Нет, я не это…

– Иди сюда! Я покажу тебе, на что способна!

Вернувшись в комнату, Сан, наклонив голову, взглянула на него. Ее милое лицо пылало гордой решительностью, будто она намеревалась продемонстрировать ему свои навыки владения мечом или луком. Лин улыбнулся. Она будто снова стала прежней – такой же, какой была в Кымгвачжоне, когда выбегала из дома, полная решимости сбить его с ног. Он вошел в комнату следом за ней и вновь улыбнулся, когда увидел турумаги, что она держала в руках так гордо.

– В нем, должно быть, очень тепло.

Летом, конечно, совершенно не принято было шить топхо^[13] с соболиным мехом. Со смущением на лице Сан скатала в рулон практически оконченную работу и убрала ее подальше в угол. Повернувшись к Лину спиной, она присела и тихонько пробормотала, будто в оправдание:

– Я сделала его для тебя – взамен тому, что взяла.

– Для меня? Но что же ты взяла?

– В ночь пхальгванхвэ^[14] я надела твой турумаги. Он вымок в крови, и осталось пятно, поэтому Сонхва велела мне сделать для тебя новый. То была твоя зимняя одежда, поэтому и вернуть следовало теплый турумаги. Я, правда, только учусь, и получилось не совсем аккуратно, но…

В улыбке Лина появились нотки грусти, и постепенно она совсем потускнела. Он смотрел в спину Сан. Теплый его взгляд не лишен был сожаления и вины.

– Ты, – его низкий и чарующий голос заставил ее прислушаться, – прекрасно справляешься, хоть прежде и не занималась рукоделием. Как не заметить, насколько хорош в шитье турумаги человек, выполнивший такую работу.

Сан медленно обернулась. С тоской и болью Лин разглядывал мешочек, который держал в руке, – тот самый, что она вышивала до самого рассвета.

– Через три дня я уезжаю в Тэдо, – тихо сказал он.

Сан словно ударили в самое сердце. Хотя сам отъезд не был новостью для нее, слова, что он произнес, повергли ее в шок. Будто оглушенная, она молча смотрела на его руки, оглаживавшие мешочек. Длинные тонкие пальцы Лина водили по вышитым буквам, а в комнате висела тяжелая тишина. С трудом Лин заговорил вновь:

– Думаю, лучше мне вовсе не возвращаться.

Что? Казалось, голова вот-вот расколется надвое. Все мысли Сан разбились в пыль, будто стекло, безжалостно брошенное на пол. Она не понимала, о чем он говорит. В голове было пусто. Не способная даже отвести взгляд, девушка продолжала смотреть, как он сжимал свои карманы.

– До сих пор я делал все, чтобы помочь наследному принцу. По той же причине стану и пленником и в будущем продолжу так же следовать за ним. Я не жалею перечить его воле или препятствовать ему самому. А если вернусь сюда… не сумею.

– Из-за меня? – прошептала Сан. Побледневшее ее лицо разбивало Лину сердце.

– Нет… – покачал головой он. – Из-за меня самого. Я не сумею сдержаться. Приехав сюда и повидавшись с тобой, я понял это наверняка.

– От чего тебе нужно сдержаться? Чего ты боишься? На тебя это совершенно не похоже!

– Ты и сама знаешь. Мы…

– Все из-за того, что мы не можем пожениться? Поэтому и видеться нельзя? Раз нельзя жениться, то и любить нельзя?

Он слегка прикусил губу.

– Сан! Сан! Раз мы не можем пожениться, видеться нельзя, как раз потому что мы влюблены друг в друга. Без согласия его величества тебе ни с кем нельзя быть. Если нас поймают за тайной встречей, тебя не сумеет защитить даже наследный принц. Я не посмею толкнуть тебя в пучину нечистот.

– Хорошо, я замуж не выйду? А ты?

– …Как и ты: не женюсь.