Недовольно глянул на Свиридова, как на дурака, и как бы нехотя процедил сквозь зубы: – Да вот спасаю некоторых капитанов из плена. Ты-то сам что делаешь на восточной окраине города? Почему не на западной? И как так в плен попал?

– Это не твоё дело, что я тут делаю, – злобно вспылил капитан и сам перешёл в наступление, – это я тебе должен задать вопросы – Почему бежишь из города с исправной пушкой и кучей бойцов Красной армии? Почему не развернёшь пушку и не встретишь немцев огнём?

– Тогда тоже буду вынужден резко ответить – Не твоё дело, почему не принимаю бой на городской улице. Тем более, что ты ни хрена не разбираешься в военном деле и в артиллерии, – и с раздражением добавил, – чёрт побери. Освободишь вот такого, уничтожишь больше десятка солдат противника, а тебя ещё и обвиняют в трусости. Может, мне надо было свернуть в переулок и подождать, когда тебя мимо прогонят, пиная под зад?

Свиридов с силой втянул в себя воздух и я подумал, что тот сейчас разразиться бранью и угрозами, но тот почти спокойным тоном остановил пробегавшего мимо Волегова с двумя немецкими ранцами: – Лейтенант, дай мне патронов.

Волегов остановился и с готовностью полез в карман галифе, солидно бугрившейся парой десятков латунных гильз с утопленными вовнутрь пулями.

– Погоди, Волегов, – остановил подчинённого и, повернувшись к капитану, едко заявил, – Свиридов, я не знаю, как ты в плен попал. Может быть, сам ручки вверх поднял!? А!? Что глазёнками засверкал? Что…, неприятно, когда тебя обвиняют прямо в глаза, а не ты сидящего перед тобой безоружного арестанта? Вижу…, неприятно…. Ладно. Дам тебе патроны, если ты пообещаешь, что не будешь потом тыкать в меня наганом, обвинять в трусости и навешивать разные клейма. Да…, и ещё. Тут командую я, а ты выполняешь мои приказы.

Дааа… Это надо было видеть, как у него в бессилье сжимались руки в кулаки и в понимании – если я прикажу, ему не то что патронов не дадут, а как бы ещё и не шлёпнули прямо здесь. Поэтому вынужден был смирить себя.

– Ладно. Я согласен. Но только к этому разговору мы ещё вернёмся, – проговорил он глухим и намекающим тоном, – позже. Когда окажемся в спокойной обстановке.

Я разрешающе кивнул головой и Волегов щедро отсыпал в ладони капитана патроны. За это время трупы убитых немцев были выпотрошены, освобождены от боеприпасов, винтовки и ранцы закинуты в кузов, а один из брестских красноармейцев сунулся ко мне с немецкой гранатой колотушкой: – Товарищ майор, а как с ней обращаться? И лёгкая какая-то…

Подозвал остальных и просто показал, как откручивается колпачок и из длинной рукоятки вываливается на толстой нити фаянсовый шарик: – Дёргаете за него, тёрочный запал внутри загорается, досчитываете до четырёх и кидаете. Запал горит 9 секунд. Больше показывать не буду. Приготовиться к движению в том же порядке.

Все разошлись, готовясь к движению, а я обратился к капитану: – Свиридов, надо из города выходить, а я тут ничего не знаю. Ты всё-таки тут крутишься уже давно и должен знать куда идти.

Свиридов озадаченно покрутил головой по сторонам и после нескольких секунд раздумий, заявил: – На Жабинку надо идти…

– Что такое Жабинка?

– Деревня. Километров 15-20 отсюда. Там запасной командный пункт 28го стрелкового корпуса, туда все и будут выходить.

– Ну…, тогда тебе и флаг в руки. Выводи.

Мы к этому времени были почти на окраине города и могли и без помощи капитана сами выйти. Отъехали от домов через поле на километр и остановились за небольшим холмом, прикрывшись им от дымящегося и горящего в нескольких местах города.

Я вылез из кабины и приглашающе кивнул Свиридову, глядевшему с кузова. Тот слез и вопросительно уставился на меня, машинально расправляя складки гимнастёрки под портупеей.

– Чего смотришь? – Снова кивнул ему, – садись в кабину и веди в свою Жабинку. Я ведь не знаю в какой она стороне…

– Ааа…, хорошо, – и неожиданно заявил, протяжно матюкнувшись, – блядььь…, как фуражки не хватает. Как-будто голый…

Капитан полез в кабину, а я не утерпевшись, уколол его в спину: – Не фуражки тебе не хватает, а синего цвета околыша. Чтоб издалека было всем видно, что идёт НКВД, карающий меч партии.

Свиридов замер в напряжённой позе на подножке, потом медленно повернулся. С сожалением глядя на меня: – Угорцев, вот ты чего нарываешься? Чего ты хочешь доказать? Понятно, что я тоже не подарок и наделал полно ошибок. Тем более, что в долгу у тебя. У меня сегодня утром все мои подчинённые погибли в бою с немцами и я, сам, ты же видел, в плен попал… Спасибо тебе, что освободил меня, а не спрятался. Уж извини, но я сейчас на эмоциях. И тебя прошу – не переходи границы. Ты и так много наговорил лишнего и у меня куча вопросов к тебе есть. Вот не надо, чтобы задавал тебе их, в спокойной обстановке, но в условиях обиды и недоброжелательства к тебе.

Действительно – Чего я дёргаюсь против него? С досадой чмыкнул уголком губ и вынужден признать свою правоту: – Ладно, мы оба на нервах. Я был неправ. Извини.

Свиридов кивнул головой, принимая извинения, и стал устраиваться в кабине, а я полез в кузов. Правда, уже через пятьсот метров, мы вынуждены были шустро спрыгивать на землю и разбегаться в разные стороны от атакующего самолёта. Но…, то ли у немецкого лётчика было в обрез боеприпасов, может быть топлива. И он дал всего одну длинную очередь, пропахавшую землю чуть ли не в притирку с машиной и полетел дальше на запад. А мы быстро погрузились и через пару минут нырнули под спасительные кроны Тельмановского леса. Покрутившись по лесным дорогам, через пару лесных километров, вывернули к населённому пункту Тельма, южной окраиной выходящей к Минскому тракту. Шоссе было забито машинами и военной техникой, военными повозками, разрозненными группами и колоннами военнослужащих, выходивших из накрытого чёрно-серым дымом Бреста. Они двигались в назначенные им по Тревоге запасные районы и районы сбора. Среди них, несмотря на то что с начала боевых действий прошло всего три часа, виднелись и многочисленные гражданские, нагруженные котомками с вещами, сумками, чемоданами, уныло бредущие в восточном направлении. Над всей видимой частью шоссе помимо висевшего густого облака пыли, слышался сильный рёв двигателей, команды и крики. Мы только остановились недалеко от дороги, решая стоит ли туда соваться, как ответ пришёл сам. С нарастающим рёвом, низко над дорогой, промчалась пара немецких истребителей поливая землю из пулемётов и авиационных пушек. Стремительно промчалась, легко взмыла вверх, разворачиваясь на 180 градусов и уже с высоты вновь пошла в атаку на дорогу, откуда в разные стороны в страхе разбегались люди. Машины, яростно гудя, переваливаясь с боку на бок переезжали неглубокие кюветы, иной раз давя не успевшие увернуться человеческие фигурки. На дороге уже горела пара машин и по пустому дорожному полотну, сквозь огонь, дым, брошенные чемоданы, узлы и пыль, безумно мчалась пара коней, запряженных в громоздкую повозку. Крупный телом ездовой, туго натянув вожжи и откинувшись всем телом назад, пытался остановить этот бешенный галоп и, может быть, ему это бы удалось. Но очередь с самолёта перечеркнула коней и с диким ржаньем, они упали на землю. А резко наехав на бьющиеся в агонии конские тела, повозка стремительно взлетела на оглоблях, переворачиваясь вперёд и как катапульта запустила возничего в воздух. Отпустив вожжи, нелепо болтая в воздухе ногами и руками, человек пролетел над дорогой метров пятнадцать и всем телом грянул на разбитый колёсами пыльный и острый щебень. Для него уже всё закончилось – и жизнь и война.

Опасно перегнувшись через борт, я заорал Селиванову: – Заворачивай и гони вон к тому леску, – махнув рукой в сторону темнеющего пятна.

Кругом были ровные поля и только в двух километрах виднелся островок то ли леса, то ли небольшой рощи. И мы погнали и, Слава Богу, что самолётам было за кем погоняться вдоль дороги. Ну, а мы через десять минут дикой и тряской езды по кочкам и ямам, с хрустом ломаемых веток, вломились в хилый лесок и скрылись с глаз от воздушных бандитов. Перевели дух и, виляя между деревьями, тихо двинулись в глубь леса, который, к сожалению, окончился через метров семьсот и перед нами снова открылись обширные поля с несколькими крошечными деревеньками.

– Может тут переждём? А там глядишь и резервы подтянуться и вместе с ними вернёмся в Брест…, – спросил Свиридов, стоявший на подножке и разглядывающий поля, заросшие невысокой рожью и пшеницей, где в нескольких местах пылили одиночные машины и пара коротких колонн.

– Не…, часов через пять тут от немцем не протолкнуться будет, – возразил капитану, выбирая маршрут к ближайшему укрытию, которое было только в полутора километрах в небольшой деревне.

– Опять ты с этими паническими заявлениями, – выругался Свиридов.

– Я ничего не понимаю в твоих НКВДистских делах и не лезу в них. А если ты в военных делах не понимаешь, то тоже не лезь, – отмахнулся от Свиридова и приказал высунувшемуся из окна водителю, – Селиванов, дуй вон к той деревне.

– Понял, – и мы опять помчались вперёд. Как уж там чувствовал себя в кабине капитан – не знаю. Наверно, лучше чем мы в кузове, где нас мотало, подкидывало и как не выкинуло за борт или мы не по откусывали себе языки – даже непонятно. Но мы за десять минут проскочили открытое пространство и скрылись в зелени деревни в двадцать домов. Но тут же были отловлены военным с тремя шпалами в петлицах.

Он выскочил с несколькими бойцами из ближайшего двора, подлетел к кабине и одним рывком открыл дверь со стороны Свиридова.

– Капитан, сворачивай за колодцем вправо и за деревней занимай оборону в сторону Бреста…, – махая рукой в нужном направлении, свирепо отдал приказ.

Свиридов не растерялся от напора подполковника. Степенно вылез из кабины и суровым голосом отрекомендовался: – Товарищ подполковник, капитан госбезопасности Свиридов. По заданию, с орудием, товарищем майором и с расчётом пушки двигаюсь на командный пункт 28го стрелкового корпуса. Вот мои документы, – и сунул старшему командиру чуть ли не под нос бумаги.

Подполковник только сейчас разглядел перед собой НКВДиста и сразу потерял интерес к нему, к орудию, к машине и ехавшим в ней. Развернулся, зло махнул рукой бойцам – За мной и побежал вдоль пыльной, деревенской улицы к другой окраине деревни. А мы двинулись дальше. По полевой грунтовой дороге доехали до следующей, более улучшенной грунтовки, влились в пока ещё редкое движение, неторопливо доехали до высокой железнодорожной насыпи. И здесь еле успели проскочить с километр, где дорога резко уходила в сторону от железной дороги, как прилетело несколько немецких самолётов и начали бомбить еле ползущий длинный, товарный состав, забитый людьми. По всей видимости, это был последний поезд, ушедший с людьми с Брестского вокзала. Так что, мы для самолётов были мелкой мишенью, что и спасло нас от бомбёжки с печальными последствиями. А вот людям на составе не позавидуешь. В сам поезд немцы не попали и бомбы падали то справа, то слева. Чуть дальше, а то и ближе к рельсам, осыпая осколками и острым щебнем забитые людьми вагоны. Напоследок они дважды прошлись пулемётным огнём по товарняку и улетели.

Как я понял, перед нами была та самая Жабинка, где на пыльных улицах клубилось много военной техники, машин и военного люда. На одном из перекрёстков стояла эмка и около неё несколько командиров. Увидев нашу машину с прицепленной пушкой, от неё отделился один из стоявших и повелительно махнул рукой, останавливая нас.

– Кто старший? – Спросил подошедший майор.

– Мы тут старшие, – нейтрально отрекомендовался Свиридов, – капитан госбезопастности Свиридов и майор Угорцев с расчётом, – махнул рукой на кузов.

– Вас к себе вызывает полковник Матвеев, командир 333 стрелкового полка, – повёл рукой майор на группу командиров у эмки.

Полковник Матвеев с картой в руках ставил задачу подполковнику с артиллерийскими эмблемами на чёрных петлицах. Замолчал, слушая наши представления и как тут оказались.