– Миляту в младшую дружину князя Ярослава Владимировича берут, – промолвила Нежка, и голос ее дрогнул.

В тот же миг она вспомнила картинку, которую увидела в зеркале: битва и горы павших воинов. А самое главное – лицо, показавшееся ей знакомым. Не Миляты ли оно было? Но, как ни пыталась, вспомнить она этого не смогла.

Глава 3

– Марфа! – раздался хриплый мужской голос. – Где ты?

Ответа не последовало.

Во дворе вскрикнул петух, и снова настала тишина.

– Захарья! – Голос стал громче и настойчивей, но на зов опять никто не откликнулся.

Услышав приближающийся грохот сапог, Милята открыл правый глаз. Потом попытался проделать то же самое с левым, но тот безнадежно опух и все еще болел. Как и затылок, перевязанный чистой повязкой. Милята с трудом вспомнил, как его тащили двое здоровенных мужиков, а еще голос Василисы, которая взволнованно объясняла что-то матери.

Через несколько мгновений в комнату, где лежал Милята, ворвался рассерженный мужчина. То был отец Василисы, знаменитый новгородский купец Садко. Говорили, будто давным-давно он плыл со своим товаром по Ильмень-озеру, как вдруг поднялся небывалый ветер, способный разнести любую ладью, и тогда Садко добровольно вызвался прыгнуть в воду, дабы умаслить Водного царя да спасти своих людей. Буря утихла, а когда ладьи причалили к берегу, их встретил Садко с распростертыми объятиями. Купец рассказал, что перехитрил Водяного царя и вернулся домой. С тех пор в руки Садко всегда шла удача и он богател не по дням, а по часам.

– Да куда эти бабы запропастились?! – раздосадованно воскликнул купец и тут же осекся, заметив Миляту. – А ты что здесь забыл?

– День добрый! Меня Василиса пустила с дозволения жены твоей, Марфы, – привстав с кровати, объяснил ситуацию Милята.

Садко сурово осмотрел юношу. Синяки на его лице выглядели поистине удручающе.

– Эк тебя отлупили вчера, – не сдержал усмешки купец. – Так и надо, негоже глупостями всякими заниматься. Отец Григорий говорит, что от лукавого эти бесовские игрища. Не для православных людей. Как бы в геенне огненной не пришлось гореть за грехи твои.

– Весь Новгород тогда в геенне сгорит, – попытался улыбнуться Милята и тут же пожалел об этом, когда из рассеченной губы пошла кровь.

– Поговори мне тут! – пригрозил Садко. – Своего дозволения на пребывание в доме я не давал. Распоряжусь – и холопы палками погонят тебя со двора.

Милята прикусил язык, чтобы не ответить купцу.

– То-то же, – погрозил пальцем Садко, удовлетворенный легкой победой. – Ты жену мою не видел или холопку Захарью? Плащ греческий ищу. Запропастился куда-то.

Милята молча помотал головой и рухнул на кровать. Любое резкое движение болью отдавалось в голове.

– Ладно, – вздохнул купец. – Лежи уж, коль приперся. А где Василиса?

– Я здесь, – раздался голос за спиной купца.

Садко обернулся. Василиса держала в руках черный плащ, расшитый золотом.

– Не его ли ищешь, батюшка?

– Его, – кивнул Садко, выхватив плащ из рук дочери. – Тороплюсь, с посадником встреча в полдень. – И он быстрым шагом вышел из комнаты.

Как только стук сапог стих, Василиса юркнула в постель к Миляте и нежно поцеловала его. Кровь из разорванной губы оказалась на устах девушки. Подмигнув, Василиса смахнула ее указательным пальцем и облизала его, дразня юношу. Милята тяжело вздохнул, понимая, что ему лучше поменьше двигаться. Веселый девичий смех затопил комнату, разгоняя грусть и печаль.

Миляте не нравился дом купца Садко. Хоть он и был велик, богато украшен, да только уж больно мрачно и неуютно жилось в нем. В доме всегда царил полумрак и уныние, а сам купец и его жена чаще всего находились в дурном настроении, много злились и ругались попусту. Лишь Василиса своим весельем и задором давала понять, что тут все же есть жизнь.

– Болит? – Василиса прикоснулась кончиками пальцев к опухшему глазу Миляты.

– Долго я лежал в беспамятстве?

– Панок с Огафоном тебя приволокли к нам в терем еще до захода. Ты пролежал всю ночь, а сейчас уже к полудню.

– Загородцы победили, – вздохнул Милята. – Два года Громовик был на нашей стороне! Я даже курицу принес в жертву перед боем. Все без толку!

– Где ж ты курицу взял? – хмыкнула Василиса, проигнорировав стенания юноши по поводу поражения в кулачном бою.

– Да у вас и увел со двора, – смущаясь, признался Милята.

Василиса залилась хохотом пуще прежнего.

– А Захарья сегодня утром весь двор обыскала. Как кур посчитала, так сама не своя. Значит, ты ее увел.

– Чтоб тебя леший забрал! А я утром в стайку – глядь, а там одной курочки не хватает! Бросилась по всему двору, значит, ее искать, а это твой жених, Василиса, утащил! Не был бы ты как пес побитый, не посмотрела бы и отходила тебя кочергой по хребту! – В дверях появилась грузная Захарья, одетая в рабочее платье и с косынкой на голове.

– Захарья, а ты что тут делаешь у двери? Подслушиваешь? – Василиса прищурилась.

– Отец ваш приказание отдал, когда со двора уходил, – склонив голову, ответила та. – Говорит, проследи, чтобы дети там не баловали. Не могла ослушаться.

– Ладно, – отмахнулась Василиса. – Ты только дверку закрой, а то смущаешь нас.

– Смущаю, как же! Вы уж меня простите, но где это видано, чтобы девица в постели с юношей лежала!

Василиса вздохнула, но нехотя встала с постели, легким движением поправила свои русые волосы, заплетенные в косу и перевязанные лентой, и грозно взглянула на Захарью.

– Вот превращу тебя в жабу, будешь знать!

Та побледнела и, всплеснув руками, попятилась назад.

– Ты уж не гневайся на меня, хозяйка, отец твой приказал. Не могу его ослушаться, – вмиг став покладистой, пробормотала холопка.

– Вот иди и ухом своим за дверью слушай, а сюда не суйся!

Захарья поклонилась и затворила за собой дверь. А Василиса повернулась к Миляте, одарив того широкой улыбкой. Местные бабы судачили, что Василиса – колдунья. Дескать, кто-то видел, что она ночью голая подходила к печи, что-то говорила, а после, взяв метлу, летала по комнате. Василиса и сама активно поддерживала эту историю, подливая масла в огонь подобными заявлениями. Милята же относился к ним как к дурачеству.

– Теперь нас подслушивают, милый, – прильнув к уху юноши, прошептала Василиса. Ее теплое приятное дыхание отдавалось негой по всему телу Миляты. – Веди себя благочестиво.

– Я и так благочестив, – пробурчал он в ответ, краснея.

Василиса взъерошила его спутанные волосы и подмигнула.

– У меня есть для тебя работенка, – вновь прошептала она.

Отец особо не допускал дочь к серебру, предпочитая самостоятельно покупать ей то, что считал нужным, но Василису это совершенно не устраивало, а потому она решила превратить сказки, которые ходили вокруг нее, в быль. И постепенно люди начали обращаться к ней за помощью. Особенно часто приходили те, кто страдал от различной нежити. Кто-то дом купил, и старый домовой новым хозяевам житья не давал. Кому черти посевы портили. И все они шли к Василисе за решением проблем. Так она и познакомилась с Милятой, который брался за любую работу. Он был силен и хорош собой, и когда пришел наниматься к купеческой дочке, та вмиг согласилась. Только было одно непреложное условие: Василиса не должна была присутствовать при работе Миляты и видеть то, что ей видеть не положено.

«Ты, верно, сам колдун, раз видишь нежить», – часто повторяла она.

На что юноша всегда отвечал отрицательно, но секретов своих не выдавал.

– Куда я пойду в таком виде? – развел руками Милята.

– А я утром ходила к знахарке, что живет рядом с домом Грима Однорукого. – С этими словами Василиса достала пару склянок из небольшого мешочка, закрепленного на поясе. – Тут мазь и вот еще снадобье. Пей его по пять капель два раза в день – и через три дня поправишься. А мазь наложи на раны и синяки.

Милята открыл бутылек со странной жидкостью и тут же закупорил обратно. Запах был просто ужасный.

– Что там?

– А я откуда знаю? Пей! – строго приказала Василиса. – Полгривны отдала за все.

– С ума сошла, – присвистнул Милята.

– Пей!

Милята вздохнул, но все же подчинился приказу, глотнув из бутылька и с трудом удержав жидкость в себе. Она не только дурно пахла, но и была омерзительной на вкус.

– Так-то. – Улыбка вернулась на лицо Василисы, сделав его еще прекрасней. – А теперь слушай внимательно. – И она вновь перешла на шепот: – У Ильмень-озера, со стороны Перыни, есть село Ракомо. Местных жителей русалки донимать стали. Уж мочи, говорят, нет: людей, кто к воде подойдет, сразу на глубину тащат. Ни рыбы наловить, ни белье постирать. Деревня та богатая, серебром готова заплатить. Половина тебе, как обычно. Детали тут.

Василиса сунула в руку юноши сверток бересты. Он быстро прочел и спрятал в карман.

– Все понял. Если эта дрянь от знахарки поможет, то займусь.

– Вот и славно, – промолвила Василиса, одарив возлюбленного долгим поцелуем. – А теперь спи, силы тебе понадобятся.

Купеческая дочка вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Проводив ее взглядом, Милята вскоре провалился в глубокий сон.

Глава 4

Со времени боя на Великом мосту через Волхов прошло четыре дня. Лето перевалило за середину, а это означало, что вскоре из далекого Царьграда домой потянутся лодки, груженные греческими товарами. Русы, плывущие на этих лодках, доставляли на торг вино, добротные ткани, каких не получалось у местных ткачих, и просто диковинные товары. В городе их ждали, и готовились к ним не меньше, чем к приезду торговцев пушниной осенью.

Новгородский торг был неизменно привязан к порту, в котором русы пересаживались с речных лодок на корабли, способные ходить по морю. Говорили, что в стародавние времена на этом месте по берегам реки Волхов рос бурьян, а основная жизнь кипела немного южней, в Хольмгарде, основанном варягами с севера. Когда-то эти земли попали под власть правителей Русского каганата, а позже в Хольмгарде укрылся Рюрик, спасаясь от врагов. Сюда он перенес свой двор из Ладоги. Однако еще до Рюрика на противоположном берегу Волхова расположился удобный причал для разгрузки судов. Вокруг причала со временем возникло небольшое поселение, которое называли Новым городом. Вначале это было просто предместье Хольмгарда, но постепенно Новгород поглотил его, и теперь варяги именовали Хольмгардом Новгород, а старый город стал его предместьем. Дошло до того, что князь Ярослав Владимирович перенес свой двор из Хольмгарда поближе к торгу. Жизнь на старом месте совсем затихла, а вот торг с каждым годом только ширился.

Неподалеку от торга располагались усадьбы самых именитых горожан, в том числе и купца Садко. Именно туда Нежка и направилась. Поначалу она думала, что брат вот-вот вернется, но дни сменяли ночи, а Милята не торопился домой. Дедушка только ворчал, что Миляту вечно где-то черти носят и по хозяйству он не помощник, но Нежка очень переживала за брата. Потому никогда и не ходила смотреть на кулачные бои с участием Миляты. Собравшись в город, она взяла с собой испеченные утром пирожки с морковкой, которые любил брат. Раз уж путь лежал через торг, Нежка положила в калиту дюжину серебряных векшей, чтобы купить иглу для шитья: старую давно потеряли, а работы за это время поднакопилось.

На торге пахло рыбой. Торговцы то тут, то там зазывали покупателей к своим лоткам, на которых были выложены товары. Найдя нужный, Нежка выбрала иглу и, отдав монеты, отправилась дальше.

– И чего это такая красивая девка шастает тут одна? – услышала она знакомый голос за спиной.

Обернувшись, Нежка увидела высокого мужчину. Его смоляная борода раздваивалась на две аккуратные косички, и густые длинные волосы также были заплетены в косы, свисавшие до середины бороды.

– Дядя Творимир! – бросилась к родичу Нежка. – Тебя давно не было видно.