Милята посмотрел на сестру. Она казалась расстроенной и подавленной. Сердце его сжалось, ведь он так и не поговорил с ней в тот день в Ракомо. Он просто сделал вид, что не знает, куда подевалась Нежка, пообщался с дружинником, забрал серебро и ушел. Вот только, вернувшись домой, Милята три дня и слышать не хотел о Нежке. У него появлялись неотложные дела всякий раз, как сестра пыталась с ним заговорить.

– Почему ты не сказала мне про то, что я был принят в дружину? – И не дав ей ответить, продолжил: – Ты же знаешь, что я много лет мечтал об этом, что готовился, что в кулачные бои ввязался, лишь бы меня гридни заметили. – Милята старался, чтобы голос звучал ровно и спокойно, но тот все равно не слушался хозяина, предательски подрагивая от волнения.

– Угу, – всхлипнула Нежка. – Прости меня. Никто так не желал, чтобы у тебя все получилось, как я! Деда не хотел отпускать со двора и всегда ругался, когда ты шел на мост драться.

Так оно и было. Старый Курьяк говорил, что теперь ни Милята, ни его сестра более не живут на Словенском конце и в Новгороде вообще, а значит, и нечего там делать.

– Все так, – согласился Милята. – Но тогда почему ты не сказала мне о бересте? Готовится поход, и я могу сыскать там славу!

– Смерть ты свою найдешь, – произнесла Нежка и зарыдала.

– Глупая девка! – махнул Милята рукой и отворил дверь, собираясь выйти из избы.

– Подожди! Я видела! Видела в бане! – выкрикнула Нежка.

Эти слова остановили Миляту. Он повернулся к сестре, готовясь слушать дальше.

– В бане с девками гадали на зеркало. Видела я покойников толпу и лицо знакомое среди них.

– Мое? – напрягся Милята.

– Не знаю, – вздохнула Нежка. – Могла бы соврать, что твое, да не буду более. Глядеть в Тот мир – словно в мутную воду. Все очертания размыты, а смысл порой бывает перевернут.

– Вот видишь, может, ты врагов нашего князя мертвыми видела, – попытался успокоить сестру Милята.

– Не врагов, – мотнула она головой. – А потом береста пришла, что тебя в гридни взяли.

– И ты подумала, что ляжет там моя голова?

– Угу.

Милята подошел к сестре и взял ее за руку.

– Тише, – прошептал он. – Успокойся, все будет хорошо. Не стоит лить слез по живым.

– А еще знаки, – проговорила Нежка так тихо, что брат еле расслышал ее. – Какая-то неведомая тварь напала на меня из темноты во время гадания. Не знаю, что это, но знак худой. А потом еще это чудище из прутьев на реке. И русалки в Ракомо, что людей под воду утаскивали.

Знаки и в самом деле были дурными, тут Милята не спорил с сестрой, но и отказаться от того, чего жаждал, о чем так долго мечтал, он не мог.

– Ты же понимаешь, что я все равно пойду в дружину?

– Дядя Творимир говорит, что наш князь против отца собрался воевать. Оттого варягов привел.

– Деда всегда называл его пустобрехом, – отмахнулся Милята.

– Деда наш никого не любит, у себя в избе сидит, сычом на всех смотрит, – как можно тише промолвила Нежка, чтобы старый Курьяк ее не услышал. – Вот только варяги и правда по Новгороду как у себя дома расхаживают.

– Вот что мы сделаем. – Милята взял руки сестры в свои. – Скоро новый бой кулачный против Неревского конца. Я пойду на капище, принесу поросенка Громовику и попрошу у волхвов, чтобы заговорили меня. Если примет Перун жертву мою да одержу я победу в том бою, то пойду за князем. Ни стрела, ни меч меня не возьмут. Ежели нет, то пусть будет по-твоему и уйду я из дружины, когда на Киев пойдем.

Нежка глубоко вздохнула и кивнула. А что ей оставалось? Может, волхвы и правда помогут заговор ладный сотворить.

– Вот только где ты поросенка возьмешь?

Милята лукаво посмотрел на сестру. Та сразу все поняла.

– Ой, выпорет тебя Садко, если поймает.

– Главное, в потемках не перепутать купца с поросенком, а то уж больно они похожи на вид.

– Свинья-то тоще будет, – улыбнулась Нежка.

Из избы послышался громкий смех. Дед Курьяк, все это время пристально следивший за избой, поставил ведра на место и, удовлетворенный, пошел по своим делам.

Глава 9

Василиса вернулась в дом с первыми лучами солнца. Весь остаток ночи она проговорила с Носком. Он оказался с Неревского конца и, как и Милята, регулярно принимал участие в кулачных боях. В обычной жизни Носок помогал в кузнечной лавке своего отца. Василиса была мила и приветлива и быстро вскружила юноше голову. Она сама не понимала, почему так неприкрыто заигрывала с ним. Возможно, от нервного напряжения, которое пережила в ту ночь. В любом случае Носок был очень дружелюбен и приветлив и твердо пообещал отплатить Василисе за спасение, какую бы цену та ни попросила. И не забыл назначить следующую встречу на Кузнечной улице.

Пробравшись в свою опочивальню, Василиса еле-еле успела до того, как Захарья собралась будить купеческую дочку.

– Доброе утро, хозяюшка, – произнесла холопка нараспев. – Батюшка ваш уже встал и зовет на зауторок отпотчевать.

– Спасибо, Захарья, скоро буду, – ответила Василиса.

Умывшись и расчесав волосы, она переоделась в чистую одежду и, повязав лентой голову, спустилась к родителям.

На дворе стоял чудесный летний день, солнце ярко светило в открытые окна. Отец и мать сидели за столом, намазывая масло на свежеиспеченный хлеб. В тарелках остывала пшен- ная каша, приправленная медом. Мир был прекрасен.

– Спишь до обеда, – пробурчала мать, когда Василиса уселась за стол. Ее напряженный глухой голос резко контрастировал с окружающим миром.

Василиса напряглась и тут же вспомнила прошлую ночь. Родители казались слишком взволнованными, значит, что-то случилось. Положив в рот ложку каши с медом, девушка стала молча пережевывать зерна, наблюдая за обстановкой.

– Разговор есть, дочка, – заговорил Сад- ко.

– Пускай поест вначале, – перебила его Марфа. – Успеется еще.

– Нет уж, говорите, коли начали, – возразила Василиса.

Марфа недовольно покосилась на мужа, но в этот раз промолчала. Отхлебнув травяного чая, Садко проговорил:

– Тебе уже девятнадцать, а мужа ладного все нет. Засиделась ты в девках. Я оберегал тебя все эти лета как мог, но мой век подходит к концу. Слышу уже голос Господа нашего, как зовет меня к себе.

– Жить тебе да жить, – возразила Василиса, произнеся эту фразу нарочито небрежно. У самой же сердце ушло в пятки от страха, а в голове бешено застучала кровь.

– Не ты мне отмеряешь, сколько бродить по бренной земле, – возразил Садко. – И не тебе решать то. Ты лучше слушай, что родитель твой говорит.

Василиса кивнула и склонила голову, а Садко продолжил, поглаживая свою черную густую бороду:

– Но девка ты не простая, дочь самого прославленного купца Новгорода. Я был гостем и в Сигтуне, что в свейской земле, и в Хедебю, что у данов, и на острове Руяне, где правит князь Гринь. Нет богаче купца во всем городе!

Это было правдой. Род Садко богател из лета в лето. За что бы ни брался купец, все у него ладилось: корабли прибывали вовремя, а шторма и враги обходили стороной. Когда же пришли княжьи люди Добрыня и Путята, чтобы крестить горожан, Садко одним из первых поддержал воевод, чем заслужил всяческие привилегии.

– Ты к делу переходи, не томи, – взмолилась Василиса, не желавшая слушать в очередной раз рассказ отца о том, каких славных дел он натворил.

– Замуж пойдешь этим летом, – заклю- чил Садко. – На то слово мое. Я и жениха тебе сыскал ладного, хоть и непростое то было дело…

– Но у меня уже есть жених, – оборвала Василиса отца на полуслове.

– Негоже родного отца перебивать, – спокойно, но слишком уж твердо проговорила Марфа, отчего Василиса замолчала.

– Это что еще за жених? – прищурился купец. – Милята твой, что ли? Ты это, девка, брось! Голытьба твой жених. Голытьбой и останется. Ты ему не ровня.

Отец и мать и до того поднимали перед Василисой вопрос о женихах, но впервые давили так жестко. Василиса судорожно пыталась придумать, что сказать, чтобы избежать свадьбы.

– Не тебе то решать, а сердцу моему, – вырвалось из ее уст.

Хотя она и не намеревалась выходить замуж за Миляту, но все же пыталась прикрыться им от родителей.

– Видала, мать, как она с родителем разговаривает? – вскинул руки купец. – Не была бы ты моей дочерью, велел бы высечь тебя немедля!

Василиса прикусила язык, пытаясь не разозлить отца еще больше. Стоило выдохнуть и попытаться договориться, но проклятая кровь лишь сильнее стучала у висков, не давая спокойно думать.

– Ты не серчай, – вмешалась Марфа. – А лучше расскажи девке про жениха.

Садко немного успокоился, послушав жену.

– Борис это, Неждана сын. Неждан-то помер, забрал бог его душу, и оставил сыновьям своим доброе состояние. Борис среди них первый, получил как надо. В золоте купаться будешь, а я за вено^[1] не поскуплюсь, дам все, что пожелаешь.

Василиса помнила долговязого юношу, что вечно корпел над хозяйственными книгами своего отца. Неждан занимался ростовщичеством – трудное и грязное ремесло, но прибыльное. Пару раз отец приводил в усадьбу и Неждана, и его старшего сына. Борису Василиса сразу приглянулась. Вот только ей он был не нужен. Худой, с бледной кожей, даром что богат. А у нее только дело с Милятой наладилось, последнее прошение из Ракомо сулило поистине хорошие деньги. Замужество могло все перечеркнуть. Но кроме колдовских дел тревожило Василису и другое. Пять лет назад узнала она страшную тайну про отца – в один и тот же день приносил он жертвы Водяному. Люди шли на дно в мешке, с камнем на шее, а Садко выкрикивал, что рассчитался с Водным царем и за это лето. Узнала она об этом случайно, подслушав разговор родителей. Поначалу не поверила в услышанное, но вскоре убедилась во всем сама. Много дней Василисе понадобилось на то, чтобы прийти в себя. Она не знала, чем был обязан отец Водяному, однако из разговора поняла, что если не принести жертву, то ждала ее семью неминуемая беда.

– Не мил он мне, – примирительно сказала Василиса. – Может, другой жених отыщется? Я подожду.

– Нет, – покачал головой отец. – Нет времени у меня, дочка, чую, что зовут меня с Того света. В монастырь хочу уйти, перед смертью грехи замолить. Треть имущества моего матери твоей останется, треть – тебе на вено, а треть – в монастырь на благие дела. Может, смилостивится тогда Господь над душой моей.

– Брось, отец, – отмахнулась Василиса. – Ты еще поживешь и ладного мне жениха отыщешь. Только вот не Бориса.

– Я все сказал. – Садко стукнул кулаком по столу так, что деревянная ложка подскочила и упала на пол. – Сегодня вечером жди сватов. Нет у меня времени на других женихов. Это мой выбор, мое отцовское слово и благословение. Ни для кого другого его нет и не будет!

– Тогда я тотчас уйду из дома и обручусь с Милятой! – прошипела Василиса. – И никто меня не остановит.

Садко вскочил на ноги и, тыча толстым пальцем в лицо дочери, закричал:

– Только посмей! Я твоего Миляту закопаю! Позову Панка с Огафоном, они свое дело знают. Завтра же твой женишок будет в канаве лежать с ножиком в боку.

– Это такие богоугодные дела ты творить собрался?!

– Замолкни, девка!

– Сам замолкни! В храм ходишь, святым отцам деньги раздаешь, пока холопы твои черные дела творят за спиной!

– Ах ты дрянь ползучая! Псина неблагодарная! Я тебя кормил, поил…

Василиса не дослушала отца и выбежала из дома. Во дворе никого не было, лишь куры мирно прохаживались, подбирая что-то с земли. Слуги, услышав хозяйскую брань, притихли и попрятались по углам от греха подальше.

– Доченька, подожди, – послышался голос матери за спиной.

Но Василиса не была готова продолжать разговор ни с матерью, ни с отцом. Она стрелой понеслась со двора. В голове прокручивались слова Садко про то, что зовут его на Тот свет и что перед смертью он хочет выдать дочь и уйти в монахи. И если эти слова не связаны с тем, что отец пощадил Носка, то она не Василиса!

Во что бы то ни стало ей нужно было поговорить с Водным царем. Но существа из Иного мира не показывались перед живыми, если того не хотели. А значит, ей был нужен тот, кто видит нечистых независимо от их желания. Потому Василиса бежала к Миляте и молилась, чтобы он оказался дома.