После сего поражения Мстислав затворился в Детинце и послал гонца в Киев к отцу, выручай, мол, а не то полетят наши головы с плеч! Изяслав живо исполчился и нагрянул в Новгород. Два дня Изяслав и Мстислав бились с Ростиславом и его сторонниками, немало воев своих положили, но всё же взяли верх. Ростислав ушёл из Новгорода. Было это в начале июля, как раз на Мефодия (3 июля). Затем, на Аграфену Купальницу (6 июля) зарядили дожди, дороги развезло. Изяслав погнался было за Ростиславом, да куда там, того и след простыл! Несколько дней не было о Ростиславе ни слуху ни духу. Токмо в Петров день (12 июля) объявился он в Ростове, подбивал тамошних бояр выступить с ним против Изяслава. Бояре ростовские отказались пойти за Ростиславом: своя голова дороже. Изяслав примчался в Ростов с дружиной, а ростовцы ему и говорят, мол, Ростислав к Волге подался.

Изяслав решил было, что Ростислав либо ко Всеславу Полоцкому уйдёт, либо обратно на Волынь. Он поспешил взять в заложники жену и детей Ростислава, дабы было чем торговаться с ним.

А Ростислав вдруг ко мне в Чернигов прискакал. Повинился он предо мной за злодеяния свои в Новгороде и чуть ли не на коленях умолял меня заступиться за него перед Изяславом, а нет – так, молвит, убей меня сам, ибо некуда мне деться. Жаль мне его стало, к тому же повинную голову и меч не сечёт. Отправил я послов к Изяславу с вестью, что Ростислав у меня, и просил за него в память об отце Ростислава Владимире Ярославиче, нашем старшем брате. Но Изяслав закусил удила и потребовал, чтобы я заковал Ростислава в железо и привёз к нему в Киев на суд. – Святослав глубоко вздохнул и откинул упавшие ему на лоб пряди волос. Затем он взглянул на Гремысла и жёстким голосом продолжил: – Мне бы исполнить повеление Изяслава и выдать ему Ростислава с головой, так нет же – гордыня во мне взыграла! Тут ещё супруга моя со своими советами влезла, в результате отказал я Изяславу. Не выдал ему Ростислава, на ком была кровь многих христиан, и даже посадил его князем в Курске. Токмо недолго княжил над курянами Ростислав. В Семёнов день (14 сентября) вышел он из города с дружиной и сгинул незнамо куда. Теперь-то мне понятно, в какую сторону направил Ростислав бег своих коней. – Святослав сурово сдвинул брови. – Стало быть, расправил крылья молодой орёл, желая взлететь повыше. Значит, Ростислав посчитал слишком захудалым для себя стол курский!

– Прости меня за прямоту, княже, но Глеб твой – не воитель, в отличие от Ростислава, – сказал Гремысл. Теперь он знал всё, что ему надлежало знать, как близкому другу Святослава, и постарался ответить откровенностью на откровенность. – Рассуждать здраво Глеб умеет и даже блистает умными изречениями в беседах с людьми духовными, но с дружиной своей он разговаривать не умеет. А князь должен жить с дружинниками своими душа в душу! Разве не так?

– Так, – согласился с воеводой Святослав.

– К тому же Глеб уж слишком набожен: с молитвой спать ложится, с молитвой утро встречает, – продолжил Гремысл. – Монахов да юродивых Глеб привечает как бояр. Всякие речи свои Глеб молвит, как по Святому Писанию, и поступки свои ладит по нему же. Вместо того чтобы с дружиной совет держать о том, как с Ростиславом совладать, Глебушка к епископу Варфоломею за советом обратился. А епископ, знамо дело, наплёл Глебу «не убий» да «не навреди», вот у того руки-то и опустились.

Пришёл Глеб ко мне и говорит: «Не подниму меч на брата, но уступлю ему стол тмутараканский, ибо не пристало христианину отвечать злом на зло». Я бы и рад был возразить на это, княже, но по лицу Глеба увидел, что не дойдут до него речи мои. Потому и смолчал.

– Ну и зря смолчал! – проворчал Святослав. – Может, твоё слово оказалось бы весомее епископского, потому как от сердца шло!

– Не умею я красно говорить, княже, – отмахнулся Гремысл, – тем паче с твоим разумным сыном. Ты вот сам потолкуй с ним, тогда поймёшь, что с ухватом к нему не подойдёшь и голыми руками его не возьмёшь.

– Чего теперь толковать, – хмуро обронил Святослав, – хороша ложка к обеду.

Долго сидели за столом князь и воевода, пили вино, вспоминали молодость, вновь и вновь заводя разговор о потерянной Тмутаракани. Что поделывает там сейчас Ростислав? Какие замыслы он лелеет?

Медленно оплывают толстые восковые свечи. Сгущаются осенние сумерки за разноцветными венецианскими стёклами узких окон гридницы^[12]. Эти оконные стёкла являлись гордостью Святослава, немало серебра он отсыпал за них венецианским мастерам, проезжавшим в позапрошлом году через Чернигов от Лукоморья к Новгороду. В ясные, погожие дни от этих стёкол в тереме становится светлее и радостнее. Говорят, у византийского императора во дворце такие же стёкла в окнах вставлены. Что ж, Святослав не прочь хоть в чём-то утереть нос спесивым византийцам!

В это же время на женской половине терема текла другая беседа. В чистой уютной светлице с высоким сводчатым потолком и побелёнными каменными стенами восседали в креслах напротив друг друга Глеб и Ода, молодая супруга князя Святослава. Ода приходилась мачехой Глебу, трём его братьям и младшей сестре Вышеславе.

Первая жена Святослава, темноокая красавица из древнего боярского рода, умерла, не дожив и до двадцати трёх лет. Сильно любил её Святослав, плодом этой страстной любви стали четверо сыновей-погодков и дочь, при родах которой и отдала Богу душу горячо любимая Святославом Бронислава.

Отец Святослава, Ярослав Мудрый, не позволил сыну долго вдовствовать и через полтора года сосватал за него Оду, дочь графа Штаденского Леопольда. Святослав не стал противиться отцовой воле, понимая, что за этим браком стоит какой-нибудь важный замысел. Не за здорово же живёшь повыходили замуж за иноземных королей его сёстры Анна, Анастасия и Елизавета. Неспроста взял в жёны полячку Изяслав, старший брат Святослава. И другой брат его, Всеволод, не без отцовского умысла женился на гречанке. Третий брат Святослава, Вячеслав, тоже по отцовской воле соединился браком с немкой. Со всеми соседними государствами хотел породниться мудрый Ярослав Владимирович, всех могучих государей мечтал он опутать родственными узами с Киевской Русью. И наперёд спокойнее, ведь с родственниками всегда договориться можно, и для Руси почёт великий.

В ту пору, когда пышнотелая золотоволосая Ода прибыла в Киев, где должно было состояться венчание по православному обряду, Святославу было двадцать пять лет. А юной невесте только-только исполнилось шестнадцать. Ода не знала ни слова по-русски, и первое время она изъяснялась со своим суженым на латыни, которой в совершенстве владел и Святослав. Ода была поражена тем, что Святослав всего за год выучил немецкий. Оде же русский язык давался с трудом. Она, может, и быстрее освоила бы его, если бы не постоянные насмешки Святослава над её произношением. Святослав взирал свысока на всех чужеземцев, немцев же он считал законченными тупицами.

Первенец Святослава и Оды родился в том году, когда умер великий киевский князь Ярослав Мудрый. В честь отца Святослав назвал рождённого Одой сына Ярославом. В то время Святослав княжил во Владимире-Волынском, но по завещанию отца перешёл на черниговское княжение.

В Чернигове Святослав выстроил для себя двухъярусный просторный терем из белого камня на месте старого деревянного, расширил территорию детинца, приказав засыпать ров позади Спасо-Преображенского собора. При Святославе был обнесён деревянной стеной Окольный град, где проживал многочисленный торгово-ремесленный люд.

Чернигов приглянулся Оде вишнёвыми и яблоневыми садами, красивыми хоромами бояр с резными маковками на крышах, чудесным видом на речку Стрижень. Зелёные холмы и дубравы за речными удолами напоминали Оде родную Саксонию.

Постепенно Ода усвоила русские обычаи, но, даже соблюдая их, не все из них она принимала близко к сердцу. В своём тихом мирке среди служанок, прибывших вместе с ней из Германии, Ода находила отдохновение от сплетен боярских жён, от грубых шуток супруга, которого она уважала за многие качества характера, присущие рыцарю, но полюбить которого она так и не смогла. Ода утешала себя тем, что и мать её не любила её отца, выйдя за него замуж в пятнадцать лет. Она, как и Ода, впервые увидела своего будущего супруга за несколько дней до свадьбы.

Сердце чувствительной Оды по-настоящему встрепенулось, когда она однажды увидела белокурого красавца Ростислава. Случилось это четыре года тому назад на похоронах Игоря Ярославича, самого младшего из братьев Святослава. Вместе с Ростиславом на похороны приехала его жена Ланка, дочь венгерского короля. Ода чисто по-женски позавидовала тогда Ланке. Впрочем, не она одна. Анастасия, жена Всеволода Ярославича, тоже бросала украдкой долгие взгляды на статного Ростислава.

На траурном застолье Ода нарочно села рядом с Ланкой и сумела разговорить черноглазую венгерку. Ланка поведала Оде о том, что Ростислав держит обиду на дядю своего, киевского князя Изяслава Ярославича. Выгнал его Изяслав сначала из Новгорода, потом из Ростова, а ныне держит его на задворках Руси во Владимире-Волынском. Не любо Изяславу стремление Ростислава к первенству. И особенно не любо Изяславу то, что Ростислав имеет тестем венгерского короля, поэтому ему волей-неволей приходится считаться с племянником. Рассказала простодушная Ланка любопытной Оде и про горячий нрав Ростислава, про любовь его к охоте и к ратным подвигам, упомянув и про силу его недюжинную: «Подковы руками разгибает!»

После пира Ланка познакомила Оду с мужем. Оде только того и надо было! Слов между ней и Ростиславом в первой их беседе сказано было немного, но чего нельзя было сказать словами, то Ода постаралась выразить взглядом неприметно для Ланки. По глазам Ростислава Оде стало ясно, что не напрасны были её старания, удалось ей заронить в его сердце искру того расположения к ней, из которой со временем может вспыхнуть сильное чувство. На другой день при расставании – Святослав с женой уезжали в Чернигов – Ростислав признался Оде: «Вот уж не думал, что у дяди моего Святослава столь дивная супруга!» И поцеловал Оду троекратно. Затем так же троекратно расцеловался Ростислав и со Святославом. Оде это очень не нравилось – мужчины и целуются, как женщины! Но у славян свои обычаи.

Второй раз Ода увидела Ростислава почти через год в Киеве на Пасху. Там собралось всё потомство Ярослава Мудрого от сыновей до внуков. Сильно тогда разругались Ростислав с Изяславом, такого друг другу наговорили, что впору было обоим за мечи взяться! Пытались примирить их Святослав со Всеволодом, да без толку.

Узнав, что Ростислав вознамерился силой добыть себе Новгород, Ода потеряла покой и сон, молясь за него днём и ночью. Видать, услыхал Бог молитвы Оды, если не только уберёг Ростислава от мечей и копий, но и привёл его к ней в Чернигов. Святослав принял беглеца не столько из расположения к нему, сколько из желания досадить Изяславу, да ещё по настойчивому Одиному внушению. Уж Ода постаралась, настраивая Святослава против киевского князя!

Понимала Ода, что разум потеряла, но поделать с собой ничего не могла. К неизбежному шли её отношения с Ростиславом, покуда он жил в Чернигове. Истомились душа и плоть Оды, прежде чем появилась у неё возможность растаять в сильных объятиях Ростислава и принадлежать ему всецело. Случилось это единожды, когда Святослава не было в Чернигове, а вскоре Ростислав перебрался в Курск. Ода ломала голову над тем, чтобы без мужниных подозрений в гости к Ростиславу выбраться. Наконец Ода придумала благовидный повод и в путь собралась, но прискакал в Чернигов гонец из Курска с печальной вестью: сгинул её любимый Ростислав вместе с дружиной. Ушёл в половецкие степи и не вернулся.

…Ода сидела перед Глебом в длинном белом платье с длинными узкими рукавами, голова её была покрыта белым платком, укрывающим также ей плечи. Лоб княгини стягивал золотой обруч, на пальцах сверкали драгоценные каменья перстней. Княгиня выглядела спокойной, но то было показное спокойствие.