Но вот ужасно: колдовство
Вполне свершилось по несчастью.
Мое седое божество
Ко мне пылало новой страстью…
И между тем – я обмирал,
От ужаса зажмуря очи;
И вдруг терпеть не стало мочи;
Я с криком вырвался, бежал…

– Коварная память, – пробормотал пожилой мужчина, аккуратно шагая к воротам, – стихи и прозу помню… по строчке.

Бывает и так, что до обидного мечта не исполняется, а после оказывается, что и к лучшему это все было. Не нужно прогибать под себя изменчивый мир, а лучше прислушаться к его заботливому шепоту. Вот, например, Сенька из второго подъезда мечтал, грезил о мотоцикле. Собирал каждую копейку, хватался за любую подработку. Отказывал себе везде, где только мог. Знал все модели и мог собрать и разобрать любой мотоцикл по винтикам. Купил. Хвастался. Протирал мягкой тряпочкой. Ездил по двору и окрестностям. Красовался. А потом что-то не рассчитал, не вписался в поворот и упал с мотоцикла в овраг. Ногу сломал и долго потом лечил. Сложный перелом там был, в больнице лежал. Вот пока он там на вытяжке валялся, его чудо-технику и украли. Ну, как украли? Друзья покататься взяли да и не разъехались с трамваем. Один погиб, а второй инвалидом остался. Как выяснилось вскоре, вроде какой-то болт не зажат был… Так Сенька все про свою мечту понял. А как вылечился, женился на Машке, она всю жизнь его любила. Три пацана сейчас у них растут. А Сенька к технике сейчас сам не подходит и детей не пускает.

«А что же я хотел в жизни вот так, с замиранием сердца, до забвения?» – размышлял Алексей, тихонечко шлепая по раскисающему снегу. Он потянул на себя дверь подъезда…

Распахнулась дверь комнаты, и влетела Аленка. Ее глаза светились от счастья, она затанцевала по комнате, напевая веселую песенку.

– Что тебя так обрадовало? – Я нехотя оторвался от бумаг на письменном столе. Сроки написания диссертации горели. Материала хватало, а усидчивости нет – я искал любой повод, чтобы отвлечься от написания. Критический срок неумолимо приближался, а работа не двигалась. Это раздражало.

– Я беременна! Ура-а-а-а! – улыбаясь и вальсируя по комнате, она распахнула руки.

– Ура! – Я вскочил, едва не перевернув стол. Бумаги рассы́пались и кружась полетели на пол, повторяя движения жены. Я подхватил ее на руки и, смеясь, мы продолжили танец. В комнату без стука бесцеремонно вошла Серафима Андреевна, натянуто улыбаясь:

– А что тут за веселье?

– Мама, Аленка беременная. Ты скоро станешь бабушкой, – радостно закричал я и бросился к ней. Но, не добежав полшага, словно ударился о бетонную стену ее резких слов.

– А меня спросили? Хочу ли я ребенка? А я не хочу!!! Молодая еще я!!! Не хочу угробить свою жизнь на этого… – завизжала мать. Ее буквально трясло от негодования.

Мы в растерянности замерли. Аленины глаза наполнились слезами, вот-вот готовыми пролиться. И непонятно было, чем обернутся эти слезы: моросящим дождиком или смертельной разрушительной бурей, сметающей на своем пути все живое. А мать, не замечая ничего вокруг, неслась дальше.

– Ну хорошо, женился ты на этой… – Она брезгливо смерила взглядом девушку. – Ну поигрался пару лет… Хорошо, я потерплю, пока эта блажь из твоей головы выветрится. Все, пора уже за ум браться. Оставь ее. Давай жизнь нормальную строить. Вон Катенька. Такая девочка хорошая, готова за тебя выйти. И нашего круга…

Алена стояла, вытаращив глаза, готовая уже для резкого ответа, но я, всегда мягкий и уступчивый, вдруг заорал как бешеный:

– Мама, ты не оставила еще этот бред? Ты и отца в могилу свела своим мерзким характером. Ты всегда добивалась своего, но не сейчас…

Мать замолчала, прижав руки к груди и испуганно хлопая глазами. Она впервые в жизни видела сына таким.

– Алешенька, мальчик мой, только не нервничай…

– Я уже давно не мальчик. Взрослый мужчина, который хочет жить своей жизнью. – Я прошелся по комнате, но успокоения это не принесло. – Имею право не спрашивать у тебя, что нам с женой делать. И прекрати мне сватать неудачных дочек своих подружек. Я люблю Алену, и мы уходим отсюда, – произнес жестко. – Алена, собирайся.

Девушка ошарашенно кивнула. Она тоже впервые в жизни видела мужа таким, и он в этом образе ей, определенно, нравился куда больше.

Я подбежал к шкафу и выдернул с антресоли сумки, швырнув их в центр комнаты…

Пара баулов стои́т на полу в прихожей, из кухни слышатся голоса.

– Димка, так мы тут перекантуемся у вас пару деньков? Пока подыщем что-то.

– Дима, помогай, давай расставляй тарелки, – раздается звонкий женский голос, которому аккомпанирует звон тарелок.

– Конечно, живите. Сколько надо, столько и живите. Достала вас тетя Фима?

Аленка растерянно кивает, смотрит на друзей, на уютную кухню и дружную семью. Вдруг начинает рыдать, закрыв ладошками лицо. Да так горько и жалобно, что Дима едва не роняет тарелки, а его жена Оля – сковородку с ароматной жареной картошкой.

– Я старалась, – сквозь слезы жалуется Аленка, – я приготовить и прибрать… и все… все я не так…

Оля, бросив сковородку на плиту, присаживается на корточки рядом и подсовывает плачущей девушке салфетки.

– Ну успокойся. Успокойся, – утешающе гладит по плечу.

– Тебе же вредно сейчас нервничать, – Дима встает к плите и перемешивает картошку.

– А Катька… эта вобла снулая, дочь подруги, и стихи пишет, и пляшет, и вяжет…

– Аленушка, успокойся. Все образуется. Все будет у нас хорошо, – шептал я, сжимая в руках стакан с водой и не зная, чем помочь и что вообще делать в такой ситуации. Оказывается, Аленка так серьезно восприняла эту ситуацию, когда я-то уже привык к такого рода материнским вывертам, к ее извечному желанию сделать все по-своему.

Телефон зазвонил неожиданно слишком громко и тревожно. Дима снял трубку:

– Да. Да, у нас. Что вы говорите, тетя Фима, скорая уже едет? А гробовые в шкафу? Где? Между полотенцами. Хорошо.

Я рванулся к телефону, хватая друга за руки, но Дима вежливо отстранил меня, ловко уворачиваясь.

– Да-да, конечно, обязательно передам.

– Где она? В какую больницу ее везут? – разволновался я, чуть задыхаясь от нервов и спешки, надевая ботинки и натягивая плащ.

– По-моему, Леха, это очередной спектакль, – сообщил мой друг, прислонясь к дверному косяку и спокойно наблюдая за моими действиями. – У тебя тут жена беременная плачет. А там мать в театр одного актера играет…

– А если нет, – испуганно прошептал я, – а если не играет? А если на самом деле приступ? Присмотрите тут за Аленкой.

– Алеша, я с тобой, – Аленка попыталась встать с табуретки, но ребята не дали ей этого сделать.

– Леха, твое, конечно, дело, но ты совершаешь большую ошибку, потакая матери в ее истериках. – Дима стоял, загородив собою вход.

– Ай, ладно, – отмахнулся я и выскочил из квартиры, хлопнув дверью…

Громко стукнула дверь в подъезде.

– Фокс, ко мне, – раздался звонкий мальчишеский голос.

Алексей поморщился. Опять эти близнецы Митька и Котька собаку на улицу потащили. Родителям не до них. Днями на работе пропадают, а вечерами – на банкетах. Пацаны сами себе предоставлены. Вот родители и решили в воспитательных целях, чтобы те не болтались по подворотням, питомца завести. Типа ответственность они так воспитывают. Как же! Пацаны сообразительные оказались, они по двадцать раз в день на улицу собаку выводят. Вроде как и за питомцем следят, и жизнь улицы не упускают. Алексей видел недавно их с сигаретами.

– Здравствуйте, дядя Леша, – вразнобой поздоровались мальчишки и кубарем скатились с лестницы. Лифт снова не работает.

– Если что-то надо, вы скажите, мы все принесем, без лифта-то вам тяжело, – пропыхтел Митька.

– Благодарю, тимуровцы, обязательно, – произнес растроганный пожилой мужчина, входя в квартиру. Включив свет в прихожей, утомленно опустился на стул. Из комнаты вышла рыжая пушистая кошка и, запрыгнув на колени, боднула его в подбородок.

– Привет, Марта, – он погладил кошку по спине, – ну, как ты тут?

Кошка спрыгнула с колен и начала виться около ног хозяина.

– Мартышка, не мешай мне раздеваться, – ласково отстранил он животное, – пойдем, я тебя покормлю. Ты же голодная небось. А сам буду Аленушке в больницу готовить на завтра свеженькое.

Устало переставляя ноги в поношенных домашних тапках, он поплелся на кухню. За ним важно шла старая кошка, помявкивая, словно поддерживая разговор.

– Вот так вот, Марта. Кушай. Вкусно? Я, между прочим, у Аленушки готовить научился. А раньше мама и бабушка меня на кухню не допускали. Не мужское это дело. Почему-то у нас в семье было четкое разделение на мужские и женские дела. Я до самостоятельной, отдельной от родителей жизни вообще не задумывался, что приготовлено и как оно получилось. Примерно… как там… «думал, что вареники на деревьях растут». Откуда это? Да не важно же откуда, правда, Марта?

Кошка, наевшись, свернулась на табуретке и, не сводя глаз с человека, внимательно слушала.

– А как же Аленка хохотала, когда я впервые пельмени сварил! «Фирменный торт от шеф-повара Пельменя» – дразнилась она тогда. Совсем необидно. Потом, видишь, все наладилось. Я и бульон уже смогу сварить. И шашлык тоже, и все прочее…

Он помешивает бульон в кастрюльке.

Глава 4

Ложка зачерпывает бульон.

– Милая, Аленушка Александровна, надо кушать, – ласково ворковала медсестра, пытаясь накормить больную.

– Да не хочу я, Машенька.

– Алексей Михайлович каждый день приносит свеженькое. Как же он вас любит. Вот мне бы такую любовь, – мечтательно протянула девушка.

– Да, каждый день, – согласно кивнула женщина. – Но один и тот же бульон. Уже месяц… Машенька, не хочу я, – отодвинула руку с ложкой. – А про любовь я тебе так скажу… не проси себе чужой доли, выпрошенный крест – он самый тяжелый окажется.

– А что это значит? – наивно округлила глаза Маша, отвлекая пациентку. И все же ей удалось скормить старушке несколько ложек бульона. Все-таки Маша была очень хорошая и профессиональная медсестра.

– А значит это, девочка, что, пожелав себе чужой доли, ты получишь ее со всеми подводными камнями и ухабами.

– Не понимаю, – хлопнула глазками Маша, зачерпнув очередную ложку бульона.

– Как же была права моя мама. Вроде и радоваться надо заботе этой, нежности, а не хочется. Как же надоел этот бульон мне… Хочешь послушать историю, какая она, любовь-то?..

Оля с Димой убежали с утра на работу, а я в растрепанных чувствах сидела на их чистенькой кухне. Мой чай давно уже остыл. Мысли были нерадостными. Алексей – заботливый парень… даже чересчур какой заботливый. Хочет, чтобы всем было хорошо. И рыбку съесть, и кости сдать, как говорится. К большому огорчению, так не часто получается. А особенно когда один человек, привыкший получать все целиком, никак не может смириться с тем, что теперь это подчинено не только его капризам и пожеланиям. Щелкнул дверной замок.

– Есть кто дома? – из прихожей послышался голос Алексея.

– Да. Я тут, – безжизненным голосом произнесла я и вышла в коридор.

– Ты не заболела? – забеспокоился муж, увидев мое осунувшееся лицо и темные круги под глазами.

– Пока нет. Но если так дальше пойдет, непременно заболею.

– Что с тобой? Присядь. На тебе лица нет.

– Его и вчера не было. Но ты не заметил и убежал. Мама как? – с нескрываемым сарказмом спросила я.

– С мамой все обошлось, – радостно воскликнул мой муж. – Опять скорая отказывалась ее забирать, пришлось настаивать на полном обследовании. Она уже дома.

– Вот как? – я наигранно всплеснула руками. – Ваш адрес у скорой уже в черном списке, наверное.

– А что, есть такие списки? – обеспокоенно посмотрел на меня Леша.