– Кстати, господин Тодороки вроде тоже был как-то связан с тем проступком?

– Хотите сказать, что Судзуки попал на Тодороки тоже намеренно?

– Нет, одно с другим вряд ли связано. Выбрать полицейское отделение, в которое тебя приведут после задержания, еще можно, но вот выбрать дежурного сыщика… такое вряд ли можно спланировать.

В отделении полиции Ногата работает более трехсот человек. Если ограничиться только сотрудниками отдела уголовных преступлений, это число будет значительно меньше. И все же трудно представить, чтобы сторонний человек мог выяснить посменную ротацию следователей.

– Как бы то ни было, первоочередная задача – выяснение личности Судзуки. Это ключ к тому, чтобы определить, где установлены оставшиеся бомбы. Кстати, господин Цуруку, что вы можете сказать про потерпевшего?

– Про потерпевшего?

– Место, которое было на фотографии в журнале, – это ведь там, где избили подростка, правильно? В статье говорилось, что Хасэбэ возвращался после встречи с семьей потерпевшего, так? Надо полагать, имелись в виду родители избитого подростка. Так вот, хотелось бы знать, какова была их реакция на эту историю с Хасэбэ.

Реакция? Цуруку не смог сдержать саркастической усмешки.

Реакция была ужасной. Семья мальчика, естественно, была возмущена. Другие потерпевшие, делами которых занимался Хасэбэ, и члены их семей выражали отвращение и гнев, подозревая, что подобные действия совершались и на местах тех преступлений, где они сами стали жертвами.

Одной из причин этой истерической реакции было безапелляционное утверждение статьи о том, что Хасэбэ – рецидивист. Анонимный человек, называвший себя психологом-консультантом, категорично заявил, что у Юко Хасэбэ была специфическая склонность к сексуальному возбуждению на месте преступления, и что «невозможно представить данный случай как единственный, когда Хасэбэ так поступил».

Группа адвокатов, заручившись согласием жертв, направила в полицию запрос с требованием провести официальное расследование, опубликовать отчет по нему и принести извинения потерпевшим. Однако Хасэбэ к тому времени уже поспешно уволился из полиции, и, кроме того, не было ясно, можно ли его недостойное поведение вообще назвать преступлением. Сам Хасэбэ держал рот на замке, и полиция в принципе не могла в приказном порядке заставить его объясняться.

Пока все это происходило, Хасэбэ умер. Это случилось осенью, спустя три месяца после журнальной публикации. Он бросился под поезд с платформы на станции «Асагая», ближайшей к его дому. Главный борец с преступностью отделения Ногата ушел из жизни на расстоянии всего двух станций от «Накано» – той самой, где находится отделение Ногата. Ушел, будто решив напоследок нанести последний удар и досадить многим людям ^[14]…

– Из-за этого расследование той истории зависло. И вообще сомнительно, что сами потерпевшие были настроены серьезно. Они размахивали кулаками лишь потому, что их к этому подстрекали. Наверное, большинство из них просто, так сказать, мутило от этой истории.

– А что стало с семьей господина Хасэбэ?

– Я слышал, что он развелся. У него были жена и двое детей – сын и дочка, им обоим было плюс-минус по двадцать лет.

Цуруку тоже был знаком с семьей Хасэбэ – в той степени, что ему доводилось сидеть за обеденным столом с ними, когда его приглашали домой к Хасэбэ. Заботливая жена улыбалась, дети были приветливы.

– Как они сейчас живут, я не знаю.

– Думаю, этим вопросом тоже на всякий случай стоит заняться.

После журнальной статьи Цуруку не связывался с семьей Хасэбэ. Контактные данные сохранились, но, наверное, сейчас они уже устарели.

– Кстати, Хасэбэ тоже был фанатом «Дрэгонс»…

– Вот как? – заинтересовался Руйкэ. – Об этом все знали?

– Нет, – Цуруку покачал головой. – В отделении Хасэбэ об этом не рассказывал. Возможно, только я и знал, что он был заядлым фанатом «драконов», так как меня приглашали домой и я видел там разную атрибутику «Дрэгонс».

Выслушав объяснение Цуруку, Руйкэ задрал подбородок и проворчал:

– Ясно… Может, это была обида на полицию за то, что та выбросила Хасэбэ? Или попытка привлечь ее к ответственности за то, что не смогла приструнить его?..

Пока Руйкэ что-то бормотал, Цуруку обдумывал собственные слова. «Их мутило…» Так ли это? Представим: кого-то изнасиловали, а сыщик потом мастурбировал на этом месте. Или: он занялся этим там, где убили чьего-то друга. Или: там, где пострадала чья-то семья?..

– В общем, это не имеет значения.

Придя в себя, Цуруку посмотрел туда, откуда доносился голос. Руйкэ, не моргая, говорил в пустоту:

– Думать об этом можно бесконечно, но смысла в этом нет. Возможно, это был такой прием: упомянуть Хасэбэ ради того, чтобы запутать следствие…

Его взгляд внезапно направился на Цуруку.

– Прошу извинить меня, господин начальник отдела Цуруку, но я хотел бы попросить вас заняться проверкой писем и телефонных разговоров. Нет, я все прекрасно понимаю, нет более неблагодарной работы, чем та, которой ты занимаешься, зная, что она бессмысленна. Тем не менее это та работа, которую мы должны выполнять. Такова природа сыщика, что ли, или его судьба… Или, можно сказать, так устроен мир. В общем, служить обществу – дело тяжелое, – разглагольствовал Руйкэ, не обращая внимания на Цуруку. – Если будет что-нибудь, связывайтесь со мной. Заранее благодарен, заранее благодарен…

Оцепеневший Цуруку ошеломленно посмотрел в спину выходящему из комнаты Руйкэ. Человечек с вьющимися волосами удалился, а на смену ему пришел сотрудник отделения, державший в руках картонную коробку. Поставив ее на длинный стол, он поинтересовался у Цуруку, нужно ли позвать других сотрудников. Тот дал указание найти пять человек, которые в настоящий момент свободны.

Сотрудник вышел из комнаты, и у Цуруку возникло чувство, что его все бросили. Пачки бумаг, уложенные в коробку, пластиковые футляры, содержащие кассеты с записями… Когда Цуруку прикоснулся к ним, перед глазами у него всплыло лицо Хасэбэ, и в груди растеклась горечь.

Цуруку подумал, что Хасэбэ постоянно повторял эти слова, будто поторапливая: «Давай, делай быстрее карьеру». Раньше он искренне радовался этому. Но теперь стал понимать: «Хасэбэ не верил в меня. Ни как в следователя, ни как в сыщика. Считал, что никогда не станет для меня Хасэко…»

Косточка по имени Юко Хасэбэ осталась на дне желудка непереваренной. Впрочем, действительно ли это косточка? А что, если окажется, что это нитроглицерин?

– Приведи сюда Тодороки, – попросил Цуруку попавшегося ему на глаза сотрудника. – Он внизу, в кабинете аудио- и видеотехники.

8

– Подойдет, значит, ответ «да» или «нет»? – Киёмия сложил руки на металлическом столе и намеренно сделал мягкое выражение лица. Судзуки, улыбаясь, наблюдал за ним.

«Девять хвостов»… По ответам на девять вопросов надо отгадать форму души. В четвертом вопросе игры воображаемый Киёмия, выросший из студента в полицейского, идет по пологому склону, держа кого-то за руку. Этот кто-то – господин Юко Хасэбэ?

– Да, вполне подойдет. – Судзуки энергично кивнул. – Можно отвечать «да» или «нет».

– Тогда – «нет».

Переполненные удивлением глаза пристально посмотрели на Киёмию. Тот спокойно посмотрел в ответ.

– Итак, четвертый вопрос на этом закончен?

Нарушенное эмоциональное состояние уже восстановлено. Киёмия полностью контролировал ситуацию. Убедившись в этом, он ударил каблуком своей кожаной туфли по полу под столом. Сзади послышался притворный кашель Руйкэ. Секунд через десять подчиненный Киёмии, улучив подходящий момент, выйдет из следственной комнаты и отправится к Цуруку, чтобы получить информацию о Хасэбэ.

Судзуки, не подавая признаков того, что заметил тайный обмен сигналами, излучал восторг. «Наверное, он рассчитывал застигнуть меня врасплох?» Действительно, этот замысел Судзуки на мгновение вывел Киёмию из равновесия. Судзуки одержал секундную победу – в обмен на серьезную зацепку, которую он дал Киёмии.

– Вы знаете господина Хасэбэ?

– Это ведь вы, господин сыщик, с ним знакомы. – Судзуки уклонился от ответа на вопрос. – Он же ваш товарищ…

– На самом деле я не очень хорошо его знаю. Мы из разных отделов.

Киёмии было знакомо имя Хасэбэ. Лейтенант, позорную историю которого пресса сообщила четыре года назад, летом, и который осенью того же года покончил с собой. Каких-то прямых контактов с Хасэбэ, который был заметно старше, у Киёмии не было. Правда, он слышал, что Хасэбэ – незаурядный сыщик. Узнав, что его отправляют в отделение Ногата, Киёмия предчувствовал, что, возможно, это как-то связано с той историей, поэтому удивился тому, насколько легко Судзуки подтвердил его догадку.

– Ну а вы сами, господин Судзуки, что скажете? Каким человеком был господин Хасэбэ?

– Господин сыщик, – Судзуки покачал стриженной ежиком головой. – К сожалению – а, может быть, и к счастью, – я тоже не знаю подробностей. Я никогда не встречался с ним, не разговаривал и ничем не был ему обязан. Но я читаю в режиме реального времени ставшие знаменитыми статьи. И тот еженедельный журнал я тоже с удовольствием читаю, стоя в круглосуточных магазинах… меня всегда напрягают страницы со склеенными краями в этих журналах. Хе-хе-хе… – Судзуки с усмешкой почесал голову. – Если проверите, сами убедитесь: мы с ним просто совершенно незнакомые друг с другом люди… – На его глуповатом лице промелькнула надменная улыбка. – Однако, господин сыщик… Неужели такие, как вы – люди из элиты, – просматривают подобного рода бульварную прессу?

Послышался голос: «Я вас покину», – и Руйкэ встал со своего места. Прежде чем уйти, он подошел к Киёмии и положил на металлический стол написанную от руки записку: «19 часов Кавасаки такси → Нума, плата наличные».

Киёмия положил записку в карман и услышал, как за его спиной открылась и закрылась дверь. «В девятнадцать часов взял такси из Кавасаки – значит, прибыл в Нумабукуро примерно в двадцать часов, оплата наличными…»

– Что это? – поинтересовался Судзуки.

– В каком смысле «что»?

– Да ведь когда вы, господин сыщик, увидели, что в записке, у вас стало такое радостное лицо… Оно просто излучало: «Ну все, дело в шляпе».

– Это что, тоже мистическое озарение? Если так, то оно у вас по-прежнему в плохой форме. В такие места приятные записки не приносят. Это комната, где расследуют преступления.

Судзуки с удивлением наклонил голову набок.

– Но если это записка о задержании преступника, вы же обрадуетесь? Или если она о том, что жертва преступления выжила… Вы ведь в какой-то степени вздохнете с облегчением.

– В какой-то степени?

– Ой, простите… Я не имел в виду ничего такого. Я просто из тех, кто сразу произносит то, что приходит в голову. Меня еще с давних пор за это часто ругали. Родители, учителя, одноклассники…

– Я просматриваю.

– Не понял…

– Я просматриваю статьи в бульварных журналах. На этом пятый вопрос, надо полагать, завершен?

Глаза Судзуки расширились. Затем со словами «ничего не поделаешь» он снова почесал голову.

– Похоже, тут вы меня обставили…

– Да нет, в проигрыше все время остаюсь я. В вашей инсценировке мы все время идем у вас на поводу.

– Инсценировке? – с детской интонацией переспросил Судзуки.

Из глубины сознания Киёмии донесся щелчок: еще один фрагмент пазла занял свое место.

– Какое спиртное вы собирались пить?

– Господин сыщик, вопросы задаю…

– Да ладно вам. Это же несправедливо, что вопросы задаете только вы. На один ваш вопрос должен быть один мой. Вот тогда это будет поединок на равных.

Судзуки еще больше расширил глаза. Его лицо говорило: «Такое мне и в голову не приходило». Это тоже из разряда мелких спектаклей. Впрочем, этот тип не стал возражать против слова «поединок».