– Позвольте задать пять вопросов подряд. Допускается ответ «без комментариев». Вы можете по своему усмотрению не отвечать на те вопросы, на которые не хотите или не можете дать ответ.

«Тебе ведь это интересно?»

Киёмия был уверен, что отказа не будет. «Судзуки обязательно пойдет на это. И попытается перехитрить меня. Чтобы посмеяться надо мной и сказать: “Так тебе и надо”».

– Действительно, – Судзуки решительно кивнул. – Это звучит интересно.

– Какое первоклассное спиртное вы собирались купить?

– Не знаю. Нет, не в смысле «без комментариев». Просто дорогой алкоголь к моей жизни не имеет никакого отношения. Я совершенно не представляю, что дорого, что дешево, какие вообще бывают цены на него… И поскольку я в этом не разбираюсь, просто выбираю то, что бросается в глаза, какую-нибудь красивую бутылку. Ну и по цене сужу: если слишком дешевое, смысла покупать его нет – такое не поможет прогнать печаль. Поэтому я подумал, что надо походить, посмотреть и потом уже принять решение. Обычно-то я беру пиво и тюхай. Только в банках. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз пробовал спиртное, которое наливают в бокал.

Донесся звук еще одного щелчка. Пазл «Тагосаку Судзуки» заполняется. Этот человек хочет поговорить. Хочет, чтобы его слушали. Хочет, чтобы люди знали, почему он так себя ведет…

– Пожалуйста, второй вопрос, – с предвкушением сказал Судзуки.

Киёмия разогнул свои скрещенные пальцы:

– Дорогое саке, может быть, и не имеет отношения к вашей жизни, но вы покупаете баночное пиво и живете в комнате, где можно смотреть бейсбольные трансляции. Ни то ни другое не является бесплатным. Откуда вы берете деньги?

– Это сложный вопрос. Такие люди, как я, не ведут всяких там домашних бухгалтерских книг. Я живу одним днем, пытаясь решать проблемы по мере их поступления, поэтому у меня и сил-то моральных нет собирать платежные квитанции и чеки. В моей жизни не нужен ни банковский счет, ни сейф. Шкаф, чтобы прятать заначку, тоже не нужен. Поэтому, – Судзуки ощерился, – на вопрос «откуда деньги?» я отвечаю: «Из кошелька».

– Ответ из серии «Я от пожарного управления» ^[15]… Понятно.

– Я шучу. Шучу, господин сыщик. Я не хочу, чтобы вы сердились. Просто… ну да. Извините. Я ничего не помню. Это по причине потери памяти. Ничего вспомнить не могу. Ни сколько денег у меня было в кошельке, ни где я их заработал, ни когда, ни почему они исчезли. Не помню. Та же ситуация, что и с адресом.

– То есть «отвечать я не собираюсь»?

– Впрочем, думаю, никакой путной работой я не занимался. Я полная противоположность вам, господин сыщик. Такой у меня образ жизни. Я слоняюсь без дела, ни к чему не испытываю привязанности и, наверное, поэтому все забываю. Никчемная жизнь. Непродуктивный человек. Происхождение купюр, которые были в моем кошельке, мне тоже неведомо. Может быть, я подобрал их вчера, а может, стащил три года назад…

– Хотите сказать, вам доводилось воровать?

– Не помню.

В секундной паузе в спектакле Судзуки на мгновение сверкнул зловещий огонек. Щелк – еще один фрагмент занял свое место.

– Из того, что можно назвать имуществом, у меня есть только смартфон. Это очень удобная штука. Даже если договор закончится, его можно использовать как камеру, можно через вай-фай пользоваться интернетом…

– Вы, похоже, разбираетесь в интернете и компьютерах.

– Знаете, в наше время интернет-кафе тоже дешевые. Времени у меня выше крыши, и я, чтобы как-то его убить, занимаюсь в том числе и учебой. Сейчас время такое, что и поденную работу тоже ищут в интернете.

– И при этом даже не знаете, где забыли свой бесценный смартфон?

«Так как был пьян»…

– Да-да. К большому моему сожалению.

– Хотелось бы, чтобы вы это вспомнили.

– Я постараюсь. Мне кажется, если мы с вами будем вот так болтать, через некоторое время моя память восстановится.

«И поэтому ты предлагаешь мне участвовать в этом фарсе…»

– Третий вопрос. У вас есть семья?

– Нет. – Ответ был незамедлительным. – Нет. Это правда. На эту тему я не обманываю.

Киёмия молча ждал.

– Если б вы спросили: «А на другие темы ты врешь?», вы могли бы отыграться за проигрыш на предыдущем вопросе.

– Не буду я это спрашивать. Ясно ведь, что вы ответите: «Без комментариев».

– Это не так. Я собирался ответить так: «Я говорю только правду».

– Это что, «парадокс лжеца»?

На эту реакцию Киёмии лицо Судзуки расплылось в довольной улыбке. Высказывание лжеца «Я всегда лгу» приводит к противоречию и в том случае, когда оно ложное, и в том случае, когда оно истинное. Реплика Судзуки была сознательным подражанием этому.

– Я всегда задавался вопросом: почему это называется «парадоксом лжеца»? Это ведь могло быть и «парадоксом честного человека». Если честный человек скажет: «Я лгу», смысл парадокса от этого не изменится.

– Действительно, с этим можно согласиться.

– Но ведь на самом деле все не так. Мир устроен по-другому. В нем честные люди лгут. Это слишком очевидно.

– Значит, все ваши слова – тоже ложь. Так ведь тоже можно трактовать ваше высказывание.

– Нет, нет, я говорил об общем случае. В моем конкретном случае дело обстоит иначе. Никогда не встречал человека настолько честного, как я сам. Или назовите это «настолько глупого». Ведь из-за своей честности я всегда нес потери. – Судзуки не отступал от привычной манеры насмехаться над собой. – Семьи у меня нет, искать ее бессмысленно. Если б вы проследили мое генеалогическое древо далеко-далеко, то, может быть, нашли бы там каких-нибудь родственников родственников моих родственников. Но если вы по телевизору покажете мое глупое лицо, никто не заявит, что он – мой родственник. Хоть это и печально.

– Вы только что сказали, у вас есть одноклассники…

– Да, и учителя тоже есть. Но найти их невозможно. Я совсем не был заметным ребенком.

– И это несмотря на то, что вас часто ругали?

– Господин сыщик, люди делятся на два типа тех, которые поднимают лицо, когда их ругают, и тех, которые его опускают. Я полностью, на все сто процентов, отношусь к тем, кто лицо опускает. Все, что помнят ругавшие меня люди, это только мой круглый череп. – Показав пальцем на макушку, Судзуки со смехом продолжил: – Правда, в то время такой заметной десятииеновой лысины еще не было… Нет никого, кто бы помнил меня. А если б и были, я не стал бы вам, господин сыщик, рассказывать о них. То есть даже если б и захотел, не смог бы. Потому что это люди, которых не существует. Я ведь знаю. Я человек подозрительный для вас, и я менее полноценный, чем обычные люди. Такого болвана, как я, люди не считают человеком. Если однажды обо мне вдруг заговорят, люди вокруг начнут разглагольствовать, каким я был ребенком да какой у меня был характер… расскажут все самое смешное и странное. Как будто речь идет о забавной зверушке, которую показывают на ярмарке. Будут говорить за спиной гадости и с удовольствием бросать в меня камни. Притом что никто из них не знает ни капли правды обо мне. – С каким-то удовольствием в голосе Судзуки заключил: – В общем, в какой-то момент мне это надоело, и я решил не верить людям, которые что-то рассказывают обо мне там, где меня нет. И не просто не верить – я решил, что этих людей для меня больше не существует. В этом же нет ничего плохого? И вообще, это просто взаимность с моей стороны.

«Значит, если б ты и захотел рассказать, то не смог бы этого сделать?» Киёмия прямо посмотрел в глаза Судзуки. В том не чувствовалось ни малейшего колебания.

«Я знаю, что человек не настолько простое существо, чтобы верить тому, что глаза якобы говорят правду. Из опыта работы сыщиком я знаю, что даже тот, кто не является прирожденным лжецом, может за решительностью и стойкостью скрыть свое замешательство. Более того, есть даже такой тип людей, которые могут лгать только глазами». И все же Киёмия не мог исключить, что в глазах Судзуки проявится отблеск каких-то эмоций.

В тишине следственной комнаты он вдруг почувствовал что-то неестественное. Пропал звук, раздававшийся, когда Исэ печатал текст. Хотелось бы проверить, что случилось, однако отводить глаза от Судзуки сейчас нельзя. Вряд ли коллега мог задремать…

Щелк-щелк-щелк. Звук возобновился. Услышав его, Киёмия осознал, что звук щелкающих фрагментов пазла, напротив, прекратился. Он прищурился.

– Семьи у меня нет. Пожалуйста, четвертый вопрос, – с улыбкой сказал Судзуки.

– А любимая женщина у вас есть?

– Что? – Голос Судзуки звучал странно. – Вас устраивает такой вопрос? Я ведь уже рассказал, что семьи у меня нет.

– Любимая женщина не относится к категории «семья». Разумеется, вы можете скрыть персональную информацию. Достаточно ответить «да» или «нет».

– Нет. И не может быть.

Раздраженная реакция Судзуки выглядела притворной, и фрагменты пазла в голове Киёмии снова начали собираться.

– Это с моим-то лицом? И моим-то животом? Такой, как я, в принципе не может нравиться женщинам! Какой вы зловредный, господин сыщик… Вопрос ваш очень зловредный.

– Испытывать к кому-то положительные чувства – обычное дело. Безотносительно того, примет их другой человек или нет.

– Вы можете так говорить потому, что вы, господин сыщик, импозантный мужчина. А у такого недоделанного типа, как я, нет даже обычных прав.

– Тут как раз вы, господин Судзуки, заблуждаетесь. У меня всегда был негибкий характер. Я толком не умею шутить, и не раз люди были разочарованы тем, насколько я неинтересен как человек. Не помню, чтобы в своей жизни я нравился кому-то из женщин.

– И это притом что вы носите такой прекрасный пиджак? – На лице Судзуки появилась язвительная улыбка. В этом небрежно заданном вопросе просматривался жизненный путь, который он прошел.

– Я таким образом скрываю свою скучную сущность. Или, может быть, это оборотная сторона моего комплекса неполноценности… В какой-то момент я заметил, что стал патологически внимательно относиться к своей внешности. Малейшей помехи достаточно, чтобы я потерял внимание. Я не могу успокоиться, если моя заколка для галстука не находится на расстоянии пятнадцати сантиметров от шеи. Какое отверстие на ремне, тоже определено. И поскольку я не хочу, чтобы оно менялось, дошло до того, что я ограничиваю свой рацион. Это этап, когда, пожалуй, уже можно говорить о серьезном неврозе. – Киёмия слегка пожал плечами.

– Э-э? – протянул Судзуки и с интересом стал всматриваться в него.

Прием Киёмии был стандартным – следователь унижает себя аналогично тому, как это делает преступник, и таким образом пытается вызвать отклик в его душе. Бывали случаи, когда у преступников, захватывавших заложников, возникали товарищеские чувства по отношению к следователю, ведущему с ними переговоры, и они простодушно решали сдаться. Немало было и таких преступников, у которых возникало желание поскорее быть задержанными полицией и за счет этого почувствовать облегчение. Мастерство переговорщика состоит в том, чтобы манипулировать психикой припертого к стенке преступника. В паузах между эмоциональным возбуждением и блефом преступник начинает бессознательно искать повод прекратить бессмысленное насилие, и в этот момент надо предложить ему подходящее для этого оправдание. Киёмия решил, что стержнем мотивации Судзуки является чувство собственного достоинства. Возможно, так у него проявляется ресентимент ^[16] в отношении окружающего мира, в котором люди отвернулись от него. Человек с вечно опущенной головой наконец решает показать свое лицо и заявить: «Настоящий я не так уж и жалок! Я не тот, над кем можно смеяться!»

«Если я, например, встану перед ним на колени, он, может быть, во всем сознается? Может быть, если человек из элиты со слезами будет упрашивать его, он почувствует свое превосходство и в этом заблуждении решит, так уж и быть, помочь мне?» К сожалению, в полицейской организации такой метод использовать нельзя. Так же, как нельзя применять пытки и вырывать ногти.