Просить его остановиться было бесполезно. Он уже все решил. И я не знаю, желал ли он наказать меня или пытался напомнить о том, что мне все еще есть кого терять. Но это было жестоко. Даже для него.

Муж ошибался, когда говорил, что приедет моя семья. Моей семьей были родители. Я не любила их, а обожала. Каждой клеточкой своей души. Мы жили лучше, чем написано в любой самой славной сказке. И так было до того самого дня, когда не стало мамы.

С ее уходом все переменилось. Отец замкнулся, стал нелюдимым. Я видела его боль, но ничем не могла помочь. Абсолютно ничем. Казалось даже, он тяготится мною, моими попытками вырвать его из плена воспоминаний, вернуть в реальность. Реальность без мамы была ему чужда. Жизнь без нее пуста. Холодна, как пронизывающий петербургский ветер зимой. Тогда я этого не понимала.

А он тратил слишком много сил, чтобы, заботясь обо мне, создавать видимость привычной жизни. Старательно улыбался. Изображал радушие. Скрывал проблемы с сердцем.

Думаю, ему стало проще дышать, когда Давид забрал меня из нашего дома. Он боялся, что, если его не станет, я останусь одна на всех ветрах. Почему-то родители считали, что я не способна позаботиться о себе сама. В этом они были похожи с мужем.

Давид тоже верит, что без него я не смогу. Как бы не так.

Еще у меня есть сестра. Ни много ни мало четвероюродная. Лара старше меня на двенадцать лет, и в детстве мне казалось, что именно по этой причине она меня не любит. На самом деле все было куда проще – она терпеть меня не могла и причины для это были не нужны.

Зато меня обожала ее мать. А я души не чаяла в тетушке. Помнится, я даже всерьез верила, что она волшебница. И иначе как феей не называла. Они были очень дружны с мамой. Потому, должно быть, Лара и жила целых два года в нашем доме, после того, как не стало тетушки. И это, надо признать, было испытанием для всех нас. Особенно для меня, ведь пока родители не видят, она частенько позволяла себе всякие пакости. Но я все равно надеялась, что она меня полюбит и мы будем дружить также, как дружат сестры в моих самых любимых книжках.

Мое желание понравиться сестре сыграло со мной жестокую шутку. Но об этом я не хочу даже думать.

Однако мои желания Давиду безразличны. И Лара вместе с мужем и сыном приедут на ужин. Наша встреча неминуема примерно также, как рандеву айсберга и «Титаника».

Еще по возвращении в дом мужа я поняла, что он отпустил всю прислугу. Не могу сказать, что меня это огорчило. Ибо в помощи я не нуждалась, а дом и сад, за которыми невозможно было уследить в одиночестве, вполне могли пережить некоторое время без тщательного пригляда. Однако мне было немного грустно, что я не повидаюсь с Полли, нашей чудесной домоправительницей, которую побаивались все. И даже сторонился Давид.

Полли, Полина Романова, пришла в дом Строгановых, когда Давиду едва исполнилось десять. Невысокая, пышная, невероятно шустрая и всегда румяная блондинка сразу же взяла под свое крыло как хозяйство семьи, так и ее домочадцев.

Работала она не покладая рук, никогда ни о чем не забывала и относилась очень бережно к людям и вещам. Несмотря на бесконечную занятость, она успевала хлопотать и о собственном доме. Растила двух румяных дочерей и с нежностью журила своего доброго, но не поспевавшего за темпом жены, мужа.

Мое знакомство с Полли состоялось накануне свадьбы. Кажется, я привязалась к ней еще до того, как успела встретить. Но теперь радовалась, что ее нет в особняке.

Не уверена, что смогла бы смотреть ей в глаза после всего того, что случилось.

Приготовления к ужину я намеренно проигнорировала. Но прячась в студии, я видела, как приехала машина с логотипом ресторана, который так нравился Давиду, и шустрый персонал, неся разнообразную снедь, скрылся в особняке.

Потеряв интерес к происходящему, я пробежалась взглядом по своей студии. По задумке архитектора, построившего особняк, здесь должен был располагаться зимний сад. Просторное помещение на втором этаже, занимавшее значительную часть крыла здания, подходило для этих целей идеально.

Возведенные полукругом стеклянные стены были украшены французским балкончиками с витыми чугунными решетками и увенчаны прозрачным куполом, сквозь который в комнату вливался поток света. Я любила свою студию в любую погоду, ведь она всегда была хороша. И вид, открывавшийся сразу на три стороны света, завораживал меня неустанно. Я проводила здесь большую часть своего времени, ведь это место было и моим замком, и моей крепостью. Так было всегда, но не теперь.

Я тяжко вздохнула и присела на краешек софы. Проведя пальцами по нежно-бирюзовому велюру, прикрыла веки. Мне вновь стало казаться, что я погружаюсь на дно глубокой реки. И тяжесть ее вод давит на меня нестерпимо, не оставляя шанса вздохнуть, выбраться. А где-то наверху смыкается лед неподъемную толщею.

Послышалось шуршание шин по дорожке из гравия. Уже зная, что увижу, я все же подошла к окну. Объехав по кругу величественную клумбу с гортензиями, машина сестры остановилась у самых ступенек. Пожелав себе быть сильной, я отправилась встречать гостей.

Ступая по коридору, я слышала их голоса. Но сердце мое стучало так громко, что слов разобрать не получалось. Впрочем, в этом не было нужды. Я понимала, о чем они говорят. В чем винят меня.

Давид заметил меня первым. Не сводя глаз смотрел, как я приближаюсь, спускаюсь по лестнице, держась за перила. Если он ожидал увидеть во мне раскаянье, то напрасно. Я жалела лишь о том, что мой побег провалился.

Выбирая наряд для ужина, я не мудрствовала. В отличие от Лары, я никогда и никого не пыталась поразить. И доказывать что-либо никому не желала. Я нравилась себе такой, какая есть, и чужое мнение мне было безразлично.

Так и сейчас, я выбрала простой сарафан цвета незабудок и длинные серьги с бирюзой. Заплела длинные волосы, оставив их лежать тяжелой косой на плече. Вот и все мои приготовления.

Сестрица же явно успела побывать в салоне красоты, где обзавелась замысловатой укладкой и стильным макияжем. Дорогое платье было из последней коллекции, а туфли стоили целое состояние. В ушах переливались бриллианты, а на правой руке сверкал излишне крупный изумруд.

Впрочем, все это ей несказанно шло. И дорогие стильные наряды, и аромат денег с нотками успеха. Лара знала это лучше всех.

Как и то, что ее красота стоит дорого, а желающих отдать за нее если не душу, то полцарства найдется немало. И ее муж – успешный чиновник в прошлом, а ныне преуспевающий банкир, был одним из них. Она выбрала его за легкий характер и предсказуемость. За это же и не терпела его.

В такт моим шагам позвякивали тяжелые серебряные браслеты на запястьях. Я любила серебро и искусно выполненную работу одаренных мастеров. Наполняя свой ларчик, я привозила диковинки из разных стран, и со временем он превратился в пузатый сундучок из темного дерева, обитый серебром и украшенный разноцветными самоцветами. Откуда я неспешно доставала украшения, подбирая их к наряду. По первости муж считал это странным, привыкнув, что жены его партнеров увешаны драгоценными камнями как новогодние елки. Потом привык и стал усердно пополнять мою коллекцию. Но все, что дарил он, все же приходилось держать в сейфе.

Но все это в прошлом и теперь не имело никакого значения.

Сестрица волновалась, и это было непривычно. Но тщательно продумала, как будет развиваться встреча, как будет она блистать в диалогах и паузах. И это уже вполне типично.

В этом тоже мы были с ней не похожи. Я любила театр лишь на сцене, а она не видела без него жизни.

Так во всем. Даже внешне, мы были похожи разве что цветом волос, но и это еще в подростковом возрасте Лара исправила. После долгих экспериментов она осталась шатенкой, что несомненно было ей к лицу.

Впрочем, осознание того, что сестрица мне не ближе любой прохожей, пришло ко мне поздно и стоило слишком дорого. Но за наивность, равно как и глупость, всегда приходиться платить дорогой ценой. Заплатила и я. Сполна.

– Белль! – приложив руку к груди, охнула сестрица.

Бросилась ко мне. Но вдруг остановилась. Наши взгляды встретились. Лара заметно побледнела.

Я не прятала глаз. Ведь я дала себе слово быть храброй.

Обогнав мать, ко мне подбежал Киря. Племянника я любила. Славный мальчишка. Совсем недавно ему исполнилось пять, но я сидела под замком в психушке и пропустила его праздник.

Склонившись к малышу, я крепко его обняла. Он что-то забавно лепетал, а мне слышалось, как трещит моя никчемная броня.

– Изабелла, – шагнул ко мне Федор, муж Лары. – Очень рад тебя видеть… в добром здравии.

Федор смутился и сбился на полуслове. Он был хорошим человеком, и именно поэтому последние наши встречи были мукой для меня.

– Что ж, – громко сказал Давид, и от звука его голоса я содрогнулась. – Все к столу.

Киря посмотрел на меня удивленно. Потянул за руку и тихо, чтобы никто из взрослых не услышал, спросил:

– А мороженое будет?

– Не знаю, малыш, – призналась я, переходя на шепот. – Но, если что, я знаю, где хранят конфеты.

В столовой уже все было готово к приходу гостей. Угощенья были великолепны. Но вряд ли кто-то почувствовал их вкус.

Федор неловко ерзал на своем месте. Бледная и непривычно молчаливая Лара царственно сидела подле него. Расположившийся во главе стола Давид мало интересовался гостями, но с меня глаз не спускал. И пламя пожара казалось райским садом по сравнению с тем, что я чувствовала рядом с ним.

Первым не выдержал Федор. Кашлянув, он спросил робко:

– Как ты, Белль? Мы так…переживали за тебя.

Давид зло усмехнулся:

– Так переживали, что даже похоронили.

– Напрасные хлопоты, – зябко передернула плечами я.

Очередная злая усмешка Давида. И заботливое Федора:

– Неудивительно, что эта ужасная трагедия так повлияла на тебя! Увидев подобное, вовсе не сложно сбиться с пути. Я до сих пор помню те ужасные кадры с места крушения…

Федор не имел ни малейшего понятия о том, о чем с таким пылом вещал. И это хорошо. Ведь я бы злейшему врагу, худшему из злодеев, не пожелала бы оказаться в самом эпицентре двух несущихся навстречу друг другу поездов.

Но объяснять что-либо я даже не пыталась. События той ночи часто являлись ко мне в кошмарах. Но говорить о случившемся вслух я была не в силах.

А в оправданиях своего поступка не нуждалась вовсе. Я сбежала не из-за катастрофы. Она была лишь удачным поводом исчезнуть из собственной жизни.

Федор меж тем разошелся. Поглощенный воспоминаниями о хрониках увиденных репортажей, он с жаром рассуждал о причинах и жертвах, о последствиях и утратах. И тяжелая гнетущая тишина на него не давила – он не заметил ее.

– Заткнись же ты уже!

Окрик Лары прозвучал будто свист хлыста в ясном небе. Я вздрогнула. Федор посмотрел на супругу в замешательстве.

Нервно схватив бокал с алеющим на свету бордо, она сделала быстрый глоток. Тряхнула упрямо головой. Она сидела аккурат напротив меня, и я чувствовала, как кипит в ней ярость. Замерев неподвижно, я желала лишь, чтобы этот ужасный вечер кончился. А еще, чтобы сестрице хватило ума доиграть давно заученную партию.

Но ни то, ни другое не спешило сбыться. Сверля меня взглядом, Лара криво усмехнулась. Небрежно повертев бокал в руке, спросила с усмешкой:

– Ты еще не понял? Наша блаженная принцесса, наконец, прозрела!

Щеки мои запылали. Но надежда все еще теплилась в сердце. Не таясь, я посмотрела на сестру. Она вздрогнула. Но жажда крови, желание реванша были сильнее благоразумия и расчетливости.

Бури не миновать. И бесполезно надеяться на чудо.

Склонившись к сидевшему рядом со мной Кире, я спросила предательски дрожащим голосом:

– Хочешь порисовать в моей студии?

Личико ребенка оживилось. Глаза радостно засияли. Но Лара зашипела в глухой ярости:

– Не смей обращаться к моему сыну!

– Дорогая, ты что? – растерялся Федор.