На его слегка пухлых щеках появилась краска стыда. Но сестрице не было до этого дела. Чуть склонив голову к плечу, она спросила Давида приторно-сладко:

– Еще не понял? Она все знает. Все знает о нас!

В этот миг я почувствовала себя той самой фарфоровой чашечкой, что разбилась сегодня вдребезги. Все внутри меня со звоном разбилось, раскрошилось, разлетелось. Но об этом знала только я. Остальные же видели лишь неподвижно сидящую на своем месте Белль.

И в зыбкой страшной тишине прозвучал растерянный голос Федора:

– Я не понимаю… Что все это значит? Лара, о чем ты?!

Сестрица сорвалась. Словно оркестр грянул в пустом зале. Слова срывались с ее губ и, будто острейшие кинжалы, летели в каждого, кто имел несчастье находиться рядом. Много лет она хранила свою тайну. А теперь не знала удержу.

Словно во сне я поднялась. Положила на стол накрахмаленную салфетку, что все это время так отчаянно сжимала пальцами под столом. Ни на кого не смотря, ни с кем не прощаясь, ушла. Тихо прикрыла за собой дверь столовой. Словно опустила занавес над сценой, где пели панихиду моей прошлой жизни.

Пронзительный голос сестры и ее ужасные слова не долетали до второго этажа. Но едва оказавшись в своей спальне, некогда нашей с Давидом спальне, я начала задыхаться. Пошатываясь, я из последних сил вышла на балкон. Вцепилась руками в кованую решетку.

Прохлада летнего вечера, легкий ветерок с озера укутали меня. Зажмурившись накрепко, я почувствовала, как слезы обожгли мои щеки. Тут же смахнув их нетерпеливою рукой, я приказала себе успокоиться. Я дала себе слово, что справлюсь с этим. И нарушать его не собиралась.

Присев в плетенное кресло, я заставила себя дышать. Успокоиться. Взять себя в руки.

На удивление я справилась с собой довольно быстро. И когда в вечерней тиши раздался шум отъезжающей машины, и даже тогда, когда послышались шаги мужа, я не дрогнула.

– Белль!

Голос Давида звучал тревожно. Я почувствовала его страх. И это было дико само по себе.

Заприметив открытую дверь, он выбежал на балкон. Но заметив меня, сбился с шага.

– Белль…

– Не надо. Я не желаю ничего знать.

Давид тряхнул головой, будто своевольный конь роскошной гривой. Шагнул ко мне и, ухватив за плечи, выдернул из кресла.

– Больно.

– Когда ты узнала?

– Ты точно хочешь спросить об этом?

Муж сжал меня еще сильнее. Я не пыталась вырваться – бесполезно.

– Все не так. Не так, как кажется.

– Я не желаю ничего знать.

– Она никогда и ничего не значила для меня. Никогда и ничего!

– Тем хуже для тебя. Для вас обоих.

– Все случилось до того, как я узнал тебя.

– И семь лет забывал рассказать, что спал с моей сестрой?

– Это ничего не значило!

– Повторяешься.

– Не веришь мне? Но…

Вскинув руки, я взяла его лицо в свои ладони. Легонько сжимая ледяными пальцами его кожу, заставила посмотреть на меня. Приподнялась на кончиках пальцев, чтобы мы были чуть ближе друг к другу. Лучше видели друг друга. Сказала тихо, как когда когда-то шептала в ночи:

– Неважно. Все это уже неважно. Я больше не жена тебе.

Давид склонился ко мне, как если бы желал поцеловать, и прошептал в ответ:

– Этому не бывать. В раю или аду – неважно. Мы будем вместе. Иного не дано.

Две недели спустя

Крохотная искра породила огонек. Я бросила спичку на потемневшую от засухи последних дней землю. Вспыхнуло пламя. И яркий огонь стремительно и весело помчался по бензиновой дорожке, что я старательно начертила для него.

В тот же миг я бросилась по склону жиденького бора, что таил ужасную, похожую не то на плешь, не то на рану поляну, что оставили во время вырубки. Вскоре в этом небольшом лесопарке будет построен очередной квартал и не останется ни деревьев, ни следов варварства строителей. Ну а пока здесь не гуляют жители нового района и не суют свой нос в чужие дела бдительные старожилы. И это прекрасно.

Вскоре бензиновая дорожка привела огонек к машине мужа. Пламя перекинулось на бензобак, и грохнул взрыв. Не сдержавшись, я обернулась. Остов джипа пылал. А на водительском месте явственно виднелся силуэт мужчины.

Поправив лямку рюкзака, я поспешила прочь. Этой ночью у меня еще уйма дел. И некогда отвлекаться на сожаления.

Вовсе не радуясь тому, что сезон белых ночей еще не завершился, я вернулась домой. Особняк мирно спал и знать не знал, что за стенами его неминуемо рушится мир.

Вбежав по лестнице, я бросилась в ванную комнату. Брезгливо стянув с себя одежду, сгребла ее в мусорный пакет. С остервенением натирая мочалкой тело, приняла душ. Мокрые волосы затянула в узел. Спешно переоделась в джинсы и толстовку.

Подхватив пакет, бегом помчалась к домику садовника. Одноэтажный домик, одна часть которого была сплошь увита виноградом, а другая – розами, хранил в себе множество полезных для сада вещей. Но сейчас меня интересовала огромная бочка, что пряталась за ним. Убедившись, что она пуста, я порадовалась. Бросила в нее пакет, а заодно и рюкзак. Вылила целую бутылку жидкости для розжига барбекю.

Одной спички хватило, чтобы пламя вспыхнуло быстро и яростно. Убедившись, что работа пошла на лад, а также впервые за все время жизни здесь порадовавшись обширной территории сада, я поспешила в дом.

Порывшись в кладовке горничной, я натянула резиновые перчатки. Вооружилась щетками и разномастной химией. И принялась за уборку.

Утро началось с череды телефонных звонков. Первый прозвенел в начале десятого. К десяти телефоны стали звонить беспрерывно. Не мудрствуя лукаво, я отключила телефон особняка и переключила на беззвучный свой мобильный. Не мечтая больше о сне, перебралась в студию.

Первым явился Буров. Я видела, как его машина появилась на дорожке, но даже не подумала встречать гостя. Впрочем, иллюзий о том, что «дорогой» гость отправится восвояси, тоже не испытывала.

Николай Буров был давним соратником отца Давида. Его единственной заботой была безопасность семьи и бизнеса. А обширный опыт работы в спецслужбах и чутье зверя отлично помогали в этом.

И только глупец мог бы посчитать, что возраст притупил его нюх или хватку. Разменяв шестой десяток, Буров добавил к ним недюжую мудрость, но не растерял ни ту, ни другую.

– Здравствуй, Белль, – появившись на пороге, поздоровался он бархатным голосом.

Равнодушно мазнув взглядом по его широкой фигуре, я вернулась к работе. Одна из балконных дверей была открыта настежь – сегодня было душно. Приблизившись к витой решетке французского балкона, мой гость замер. Ему не нравилась моя студия. Слишком много света. Слишком много пространства. Неподобающее количество свободы. То ли дело бронированный со всех сторон бункер где-нибудь под землей.

В школе, а затем и студенчестве у меня было хобби – я бесконечно рисовала людей, чьи лица казались мне интересными. Не обязательно красивыми. Вовсе нет. Интересными.

Так вот, у Бурова не было ни единого шанса попасть на страницы моего альбома. Ибо был он типичным. Абсолютно типичным представителем племени силовиков.

Занимаясь самбо с самого детства, он приобрел фигуру и поступь профессионального борца. Годы распутывания хитроумных головоломок и схем одарили его глубокими складками на лбу и вечным недоверием во взгляде.

На заре нашего знакомства с Давидом я всерьез побаивалась его. Он казался мне эдаким злым советником короля, что легко и без всякого сомнения запрет королеву в высокой непреступной башне. А для верности еще и дракона сторожить приставит. Тогда я не знала, что такие, как он, лишь исполняют приказ. Приказ короля.

– Я звонил.

– Я не хотела разговаривать.

– И все же придется.

– А надо ли?

Буров усмехнулся. Обернулся и с интересом посмотрел на меня. Из всех людей на планете только он знал, что сделал Давид. И только поэтому я не могла выносить его взгляд.

Буров шагнул вперед, а я вся сжалась. Он, конечно, заметил это. И больше попыток приблизиться не делал. Все тем же бархатным голосом спросил:

– Твой муж не приехал в офис. На звонки не отвечает.

– Меня это не заботит.

– Как давно ты его видела?

– Я бы предпочла не видеться вовсе.

– Когда ты последний раз говорила с ним?

– Мы не разговариваем.

– Изабелла, – с нажимом произнес он. Я нахмурилась.

Чем быстрее он получит свое, тем быстрее уйдет. Одно плохо, ненадолго.

– День, может, два назад.

– Поточнее.

– Зря стараешься. Здесь, как в заколдованном замке, время остановилось. Каждый новый день похож на день вчерашний. И все они одинаково безнадежны.

Буров поморщился. Прошелся по студии. Отчаянно хотелось, чтобы он оказался где-нибудь за две-три планеты от меня.

– Его кто-нибудь искал?

– Ты.

– Кроме меня.

– Никто не приезжал. Если ты об этом.

Вспомнив, что телефоны я игнорирую, Буров кивнул. Но не успокоился.

– Он говорил тебе о своих планах?

– Вопрос не по адресу.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что есть женщины, которые знают планы Давида лучше меня. У них и спрашивайте.

Буров остановился. Посмотрел на меня как-то странно. Будь его воля, он бы уже вытряс из меня все, что хотел. Но позволить себе подобное не мог. И это явно его расстраивало.

Но он старался казаться добряком. Заглянул через мое плечо и спросил:

– Новый проект?

– Прежний. Не успела закончить.

У меня всегда было множество проектов. Но больше всех я любила иллюстрации к книгам. И в этом нет ничего удивительного, ведь мои родители держали книжный магазинчик, среди полок и стеллажей которого я и выросла.

– Что за сказка?

– «Красная шапочка».

Буров бросил на меня быстрый взгляд. Потер колючую щеку. И сказал:

– Дай мне знать, когда Давид объявится.

Я кивнула в знак согласия. Хотя ничего подобного делать и не собиралась.

Выход гость нашел самостоятельно. Я же сосредоточилась на работе. А вернувшись к реальности, поняла, что уже наступил вечер.

Потерев усталые глаза, я призадумалась, чем себя занять. Голод подсказал ответ. Но делать заказ на дом мне не хотелось. Вместо этого я направилась в гардеробную.

Увлеченно передвигая вешалки, я остановилась на платье из струящегося шелка пастельно-лавандового цвета. Перебрав украшения в сундучке, выбрала длинные серьги, которые привезла из Индии.

Присев на мягкий пуфик, робко касалась флакончиков и баночек на туалетном столике. Все было на своих местах. Все так, будто я и не покидала этой комнаты. Вновь возникло странное чувство, будто время здесь остановилось.

Неуверенно и даже робко взглянула на свое отражение. Та другая я, томясь в темнице зазеркалья, смотрела на меня темными грустными глазами. И время обернулось вспять в холодную ночь начала весны, когда она была заточена.

Той ночью я уснула, едва коснувшись головой подушки. Особняк встречал гостей по-королевски, и на правах хозяйки бала я старалась уделить время всем и каждому.

Приемы в особняке проводились очень редко, только по особому случаю или для особенно ценных партнеров мужа. Ни Давид, ни я не любили шумные мероприятия. А пускать в дом чужих людей еще меньше.

И в этом была одна из причин, отчего я так устала. Не дождавшись мужа, я забралась под одеяло и провалилась в глубокий сон. А среди ночи проснулась, будто от удара. Присев в кровати, я тревожно прислушалась. Давида рядом не было, и отчего-то это напугало.

Включив свет, я тут же зажмурилась. Спросонок ночная лампа казалась мощнее любого прожектора. Часы показывали начало пятого. Я нахмурилась.

Готовясь к крупной сделке или важным переговорам, муж частенько полуночничал, и я считала своей святой обязанностью подобного не допускать. Усталость в бою не союзник.

Закутавшись в длинный халат с нежной кружевной отделкой, я отправилась в кабинет. Он располагался на первом этаже, выходя огромными окнами на озеро.