– Это они? – услышал я буквально у себя над ухом. Услышал и чуть не подскочил от неожиданности. – Спокойно, Ворон, свои, не трожь пистолет!

– Старый! Какого х… – только и смог, что процедить сквозь зубы я.

– Того самого. Я в деле, рука-то, наверное, болит ещё?

Каждый день я уходил из госпиталя, абсолютно ничего не объясняя мужикам. Каждый день они косо смотрели, но молчали, и вдруг на тебе, выследили значит.

– Ты же сомневался? – с прищуром спросил я.

– За тобой походишь, ещё не то узнаешь! – наставительно как-то произнёс Иван.

– И чего узнал? – ухмыльнулся я.

– Достаточно для того, чтобы поверить тебе. Кто из них?

– Оба, – твёрдо ответил я. Ещё бы, я Троцкого ищу, как последний дурак, и не могу найти, а тут сразу двое, причём один из них Лев Давидович, а второй… Александр Гельфанд, то есть сука Парвус.

– Помочь?

– Опасен третий, мордоворот в плаще, это охранник Парвуса.

– Которого?

– Лысого.

– Давай я его сниму, а ты занимайся этими, – предложил Старый.

– Из чего ты его снимешь? – насторожился я.

– А ты думал, что один ты с фронта в госпиталь уехал со стволом? – с этими словами Иван Копейкин продемонстрировал мне свой «браунинг» с глушителем. Мы давно себе их сделали, пользуемся мало, поэтому они в хорошем состоянии. Да и в состоянии сейчас армейские мастерские выточить болванку нужного размера и нарезать резьбу.

– Ладно. Только не буду я с ними разговаривать, не хочу. Эти двое такие балаболы, что мёртвого уговорят. Давай просто их завалим и всё? – предложил я.

– Идёт. Вместе пойдём?

– Да. Смотри, охранник опытный, может начать стрелять очень быстро.

– Тогда я сниму его издалека, – кивнул Старый.

Два господина, один из которых выглядел намного приличнее второго, сидели на лавочке в маленьком сквере и о чем-то активно разговаривали, даже жестикулируя. Наше появление не прошло незамеченным, но и сделать что-либо никто из них не успел. Я был прав, охранник Парвуса первым вытащил оружие, какой-то большой револьвер, но выстрелить Иван ему не дал. Мы не для этого тут с глушителями, чтобы какой-то дурачок огласил округу грохотом этого орудия.

Копейкин сделал классическую двойку, и охранник мгновенно свалился на землю. Толстяк Парвус уже подорвался было бежать, даже встать успел, но осел обратно на лавочку с пулей во лбу. Стреляю я давно, настолько давно, что всегда попадаю туда, куда смотрю. А смотрел именно на его большой лоб.

– Вот и все, господин Гельфанд, и не увидите вы плодов вашей поганой деятельности против моей страны! – вырвалось у меня. Ещё бы, я только что изменил историю, не в первый раз, но не менее результативно.

– Что вы говорите, кто вы?

Ага, «Демон революции» пытается соскочить!

– Неважно, господин Бронштейн, для вас уже ничего не важно. Не сотворите вы уже того, что хотели, никогда.

Троцкий открыл было рот, наверняка пытаясь возмутиться, но я не намерен был его слушать. То дерьмо, что льется из его уст, никто не должен слышать, ибо его слова – бесовщина. Я никогда не чувствовал себя глубоко верующим человеком, но то, что творили эти твари, можно назвать только сатанинством и бесовщиной.

Длинные кудрявые волосы прикрыли лоб Льва Давидовича, скрывая входное отверстие от пули моего «кольта». Тот делает очень красивые отверстия на входе, а вот на выходе… Половина черепной коробки этого «демона» разлетелась в радиусе двух метров, окрасив все, что находилось позади, в кровавый цвет. Этот человек в будущем очень полюбил бы этот цвет, проливая русскую кровь направо и налево, но уже не полюбит. Точка! Жаль, Рамон теперь «Героя» не получит, ледоруб останется лишь в моих воспоминаниях.

– Ворон, тут денег куча, – как-то растерянно вдруг произнёс Иван, вырвав меня из глубоких размышлений.

Кинув на него взгляд, обнаружил того присевшим возле открытого саквояжа, что находился на лавочке между двумя трупами.

– Забирай, им они не нужны, а я подскажу, как ими распорядиться. Уже скоро они нам понадобятся.

Смылись мы быстро, но неторопливо. Сквер для таких целей подходил просто идеально. Срисовал тех, кого мы уничтожили с Иваном, на соседней улице, шёл сзади и подыскивал тихое место, когда эта троица свернула именно в этот сквер. Поэтому и бежать нужды не было, зашли за ближайший куст, и нас уже никто не видит.

– Я не знаю, Коля, правильно ли ты поступаешь, но я с тобой знаешь почему? – завёл разговор Старый, пока мы возвращались в госпиталь.

– Хотелось бы думать, что ты мне веришь, – честно сказал я.

– Вот именно, я верю тебе. Мне очень не понравилось твоё видение будущего, надеюсь, что такого не случится.

– Именно такого, о каком я тебе рассказывал, точно не будет, – усмехнулся я, – потому как кое-кого из действующих лиц, причастных к этому самому будущему, теперь нет в живых.

– Как всё сложно-то, – вздохнул Иван.

– Фигня, разберёмся как-нибудь, – подытожил я, – надо за пару дней пристроить деньги, слышал, что врач на днях говорил?

– Про выписку? Да, слыхал, – утвердительно кивнул Иван. – На днях предстоит возвращение в строй. Интересно, куда на этот раз?

– Думаю, туда же, по идее, там мало что должно измениться, а вот к кому, уже вопрос. Не хотелось бы в окоп лезть, сам понимаешь, мы не для этого предназначены.

– В этом я с тобой точно соглашусь, отвыкли мы в окопах сидеть, да и по нашей специальности толку явно больше будет.

– Да, братец Иван, главное, дожить до весны, а там у меня другие планы.

– Ты хочешь сбежать из армии?

– Я хочу на родину вернуться, а для этого придётся сбежать. Ну не воевать же здесь за французов, когда у нас будут свои друг друга резать!

– Неужели до этого всё же дойдёт?

– Тот, кого мы сегодня убрали, однажды написал в одной из своих работ, что после того, как пролетариат возьмёт власть, он обязательно схлестнётся с крестьянством. Думаю, он был прав, обязательно схлестнётся. Начнётся все с банального хлеба, которого не будет. Рабочие будут голодать, а крестьяне начнут прятать свой урожай, не желая отдавать его даром. Власти начнут просто отнимать продовольствие у деревни и сделают всё для начала противостояния.

– Беда, Коля, если честно, очень не хочется такое застать, а тем более принять в этом участие…

– А уж мне-то как не хочется, Ваня, кто бы знал. Представь нас с тобой по разные стороны баррикад. Будешь в меня стрелять?

– Не знаю, – с большим сомнением в голосе ответил Копейкин. Ну, по крайней мере, честно сказал. Я бы скорее напрягся, если бы он сейчас заверил меня, что никогда так не сделает.

– Сюда, ребята, ещё один! – с каким-то повизгиванием в голосе прокричал довольно немолодой солдат, потрясая винтовкой в руках.

Я стоял один, мои бойцы где-то задержались, нам вчера хорошо так прилетело от германца, смешали наши окопы с дерьмом, всё артиллерией бьют, гады. На призыв бойца откликнулись ещё несколько солдат, и вот прямо передо мной стояла группа в десятка полтора рыл. Случилось всё же то, чего я так боялся и пытался не допустить. Ещё вчера, казалось бы, ничего не предвещало, а сегодня уже всё, приехали, революция. Да-да, всё же это произошло, позже, почему, наверное, я и расслабился было в последнее время, но оно всё же случилось. На дворе начало мая семнадцатого года. Так как закончился даже апрель, то я разумно предположил, что царь всё же взял себя в руки и теперь наводит порядок. Но нет. Утром меня разбудил гомон и стрельба повсюду, а затем один из офицеров полка, убегая, сообщил об отречении Хозяина земель русских. Да и не ждал я, если честно, что Николай справится, слишком всё прогнило, даже не беря в учёт военных, рабочих и прочих революционеров, у царя хватало недоброжелателей. Одни члены императорской фамилии чего стоили. Офицер, сообщивший мне эти новости, убегал не просто так, повсюду звучали призывы к неподчинению. Блин, даже в этом история повторяется, печально.

Я никуда не побежал. Мои ребятки ещё не вернулись, а значит, моё место тут. Но своим ожиданием я обрек себя на новое испытание.

– Вы что-то хотели? – спокойно выпрямившись во весь рост, спросил я у стоявших передо мной бойцов, которые, в свою очередь, нерешительно переглядывались.

– Бей его, ребята! Долой войну! Даёшь свободу! – заорал вновь тот же голос, что и ранее, и я понял, что сам обладатель писклявого голоска стоит в толпе и вперёд не лезет.

– Бить меня? – сделал я удивлённые глаза, искренне посмотрев на солдат. Они пока не двигались, но кажется, вот-вот решатся. – А можно спросить, за что?

– Ты офицер! Такие, как ты, посылают нас на убой, и за что? Это не наша война, нам она не нужна! – внезапно «проснулся» один из близко стоявших ко мне. Средних лет, с клочковатыми усами, торчавшими в разные стороны, лицо чумазое, но глаза, на удивление, умные. Обычно, когда люди на таком взводе, у них безумный взгляд, а тут…

– Я, – посмотрев на свой мундир, я кивнул, – да, офицер. Только напомните мне, господа, когда это я вас куда-то посылал? Я вас всех видел ранее, конечно, мы же из одного батальона, но не имел чести знать вас. Так куда я отправлял вас?

– Не слушайте его, зубы заговаривает! Нет войне! Бей его! – опять этот писклявый горлопан, кажется, я догадываюсь о его роли в этой кучке солдат.

– Ну, вот опять! – деланно возмущался я. – Объяснитесь, будьте любезны, за что?

– Тебе уже сказали, ты – офицер, а все офицеры одинаковы!

– Вы, может, не в курсе, ребята, но я вижу, что вы тут совет собрали, так? – Ответом было молчание, но ответ мне и не был нужен. – Согласно приказу номер один, насколько я слышал, вы теперь сами решаете, что вам делать на службе, а ещё там сказано о том, что офицер не имеет права обращаться к солдатам на «ты». Разве я нарушил этот приказ? Я в чем-то вам мешаю? Я спокойно стою здесь и жду своих товарищей, вы же подбегаете с криками «бей» и «тыкаете» мне. Или в приказе было что-то о том, как обращаться к офицеру? – вижу, что сбиваю с толку этих легко внушаемых людей, надо давить, пока они не напали.

– Может, к тебе ещё и как к благородию прикажешь обращаться? – хмыкнул вновь «писклявый».

– Зачем? – неподдельно удивился я. – Приказ я слышал, можно просто по имени-отчеству, никаких благородий мне не нужно. Да и не дворянин я, вы что же, не знаете обо мне ничего? Я, ребятки, ещё год назад был таким же рядовым, как и вы, сидел в окопе и кормил вшей наравне со всеми. Так уж случилось, что за хорошую службу меня наградили и повысили в звании, что ж мне теперь, застрелиться? Не имею права, я на войне и обязан служить.

– Кончились все обязанности, царя больше нет! – продолжает вопить «писклявый».

– Кроме царя, есть ещё слово честь, не слышали?

– Нам не нужна эта война, здесь всё чужое, зачем нам тут умирать, мы домой хотим! – наконец, выдавил из себя что-то дельное солдат с умными глазами.

– Да и мне она нужна не больше вашего, однако так не бывает, когда кто-то решает самолично выйти из неё.

– За что мы тут дохнем, за бар, за то, чтобы богатеи делались ещё богаче? – осмелев, начал повышать голос тот же воин.

– Мы здесь, товарищи, – я взял короткую паузу, – для того, чтобы было куда возвращаться. Не думали об этом?

– Так если уж и фронт, то дома, в России, здесь чужая земля…

– Воюя здесь, мы заставляем германца держать большие силы против нас, а значит, у них не хватит этих сил на нашей земле. Ребятам на Западном фронте становится легче с каждым убитым нами здесь бошем. Разве не так? Вижу по глазам, – на самом деле в глазах присутствующих стояло смятение и растерянность. – Вижу, что вы всё понимаете. Ведь там, – я махнул рукой куда-то примерно на восток, – сражаются наши с вами братья, вы же не хотите, чтобы боши пришли в наши деревни и села?