– С тех пор, как закрыли на ремонт отделение Лаврушинской, всех везут к нам. У меня больше нет выходных, – с невеселой усмешкой пожал плечами мужчина. Эля обратила внимание, что под глазами у него появились синяки, а волосы были уложены не так аккуратно, как раньше. – Ничего, сейчас кое-кто вернется из отпуска, и станет полегче.

– Эля привезла Саше запись своей игры на пианино, – гордо сказала Софья. – Она чудесно играет.

– Отличная идея. Особенно если это что-то из того, что он слушал раньше.

– Это музыка из его любимого фильма. – Эле показалось, что голос Софьи дрогнул, но затем она тронула девушку за локоть и сказала: – Пойдем к нему.

Бокса для родственных душ, как и обилия мониторов, в новой палате уже не было. При входе Эля заметила дверь в уборную, а в ногах широкой кровати стояли стол с двумя стульями и маленьким диваном. Над ними висел плоский телевизор. Палата бизнес-класса, не иначе.

Она замедлила шаг и огляделась по сторонам, позволив Софье первой приблизиться к сыну. К ее удивлению, та выглядела почти напуганной – словно Саша не лежал с закрытыми глазами, а смотрел на нее с ненавистью. Днем водитель Софьи отвез ему одежду, и теперь из-под простыней виднелся край тонкой белой футболки.

– Он спит? – тихо спросила Эля Михаила Леоновича.

– Отдыхает.

Софья осторожно коснулась его руки и сказала:

– Саша? Это я.

Он пошевелился и открыл глаза. При виде матери на его лице появилась смесь удивления и растерянности, но, стоило ему увидеть Элю, он заметно расслабился.

– Я не з-знал, что вы будете вместе.

– Как хорошо ты теперь разговариваешь. В прошлый раз я услышала от тебя всего одно слово, – неловко заметила Софья. Ответа не последовало.

– Он в последнее время молодец. Не терпится поближе узнать кое-кого, да? – включился в разговор Михаил Леонович и подмигнул племяннику. – По глазам вижу, что да.

Во взгляде Саши мелькнуло смущение, и Эля поспешила вмешаться.

– Я привезла тебе подарок, как обещала. Хочу дать тебе послушать музыку. Я сыграла ее сама.

– А я не умею играть, – заметил Саша.

– Никогда не поздно научиться, – с улыбкой ответила она, садясь на стул у его кровати.

Пока Эля доставала телефон, Михаил Леонович отвел Софью к двери и тихо спросил:

– Ты в порядке?

– Да, – ответила женщина, прижав руки к груди, что сразу заставляло сомневаться в ее искренности. – Я просто боялась сказать что-то не то.

– Перестань. Он узнал тебя. И не обижен. Видишь, даже позволил взять за руку, – успокаивал ее Михаил Леонович.

Они оба посмотрели на Элю, положившую на колени телефон. Равнодушная к их разговору, она смотрела только на Сашу.

– Раскрою тайну: это музыка из «Дракулы». Love Remembered. Я записала ее для тебя вчера вечером.

В уголках ее глаз над маской собрались морщинки от улыбки. Нетерпение на его лице смешивалось с восхищением. В этой тихой сцене было что-то настолько личное, что двое других посетителей почувствовали себя лишними.

– Ангелина, мы будем в коридоре, – сказал Михаил Леонович. Она на мгновение подняла глаза и кивнула, чтобы не прерывать музыку. Саша даже не повернул головы.

Михаил Леонович и Софья тихо вышли из палаты и закрыли за собой дверь. Плечи Софьи упали, словно пребывание в палате обессилило ее, и она прижала руку ко рту.

– Ох, Миша, как же это тяжело. Эля хочет узнать о Саше как можно больше и ждет от меня помощи, а я даже не могу толком ничего рассказать. Фотоальбомы нашлись каким-то чудом. Некоторые фотографии я сама впервые увидела только на этих выходных!

– Ты ведь не знала, что так получится. Сядь, я налью тебе воды.

Михаил Леонович помог бывшей невестке опуститься на диван и исчез в сестринской. Минуту спустя он вернулся с пластиковым стаканом в руке. Софья посмотрела на него так, будто мечтала, чтобы там был яд.

– Что я за мать? Мои знания о собственном сыне заканчиваются школой. Дальше – обрывки разговоров, которые я запомнила каким-то чудом. Я даже не смогла бы сказать, какое у него любимое место в Москве и что он любит есть на завтрак. Мы с его отцом работали как проклятые, чтобы он ни в чем не нуждался, но какой в этом толк? Привези я сейчас в больницу миллион долларов, это не поможет.

К этому моменту по ее щекам катились слезы. Она поспешно вытащила из сумки салфетку и прикрыла лицо.

– Ну, если хочешь знать, это очень поможет отделению, – спустя время заметил Михаил Леонович.

– Дурак, – беззлобно огрызнулась Софья, разглядывая себя в зеркальце пудреницы.

– Соня, ты говоришь так, будто случилось худшее. Он идет на поправку. С годами дети отдаляются от родителей, и это нормально.

– И звонят друг другу раз в полгода?

– Бывает и такое.

Убедившись, что следов туши под глазами не осталось, Софья спрятала пудреницу в сумку.

– С того момента, как я узнала об аварии, меня преследует ощущение, что я подвела его. А с тех пор, как у него нашлась родственная душа, оно становится лишь сильнее. Я даже не могу познакомить их от его имени, понимаешь? Сижу и прячусь за компьютером, как девчонка.

Михаил Леонович изогнул бровь.

– Я ошибаюсь, или вдобавок ты боишься, что о тебе подумает Ангелина?

– Она – лучший секретарь, который у меня был за долгое время, – помолчав, ответила Софья. – Отдел продаж до сих пор по ней скучает. И еще она рассчитывает на мою поддержку как матери Саши. Я не знаю, что на меня нашло, что я позвала ее к себе в воскресенье… Она осталась отдыхать дома, но и вчера, и сегодня у меня было время, чтобы поговорить с ней. А я молчала, потому что не знала, что рассказать. Вряд ли ей интересно, какого цвета у него в детстве были пеленки.

– Голубые и белые с корабликами. Гена гладил их в перерывах футбольных матчей в гостиной, а я складывал, – припомнил вслух Михаил Леонович.

– Или что он ненавидел детский сад. Или как много мы с ним ссоримся. Иногда он воспринимает в штыки все, что бы я ни сказала, заставляя оправдываться просто так. Я люблю Сашу – все-таки он мой единственный сын. Но иногда это становится очень сложно. Ты помнишь, что он сказал мне, когда очнулся в первый раз? «Уйди», – бросила Софья. – Я и раньше не могла заставить себя зайти к нему, сидела в коридоре, сама не зная, чего ожидая. А после…

– Соня, я же тебе говорил. У него была сложная операция, мы до сих пор не знаем, что происходит в голове у человека в эти моменты. Возможно, он вспомнил что-то неприятное или испугался. Не принимай это на свой счет.

– Учитывая, какие у нас отношения, не знаю, смогу ли. Но если теперь он оттолкнет от себя и родственную душу, я окончательно перестану верить, что у нас еще есть шанс.

В палате Эля мягко постукивала пальцами по тыльной стороне ладони Саши, повторяя ноты музыки по старой привычке. Она попросила его сказать, если станет некомфортно, и в ответ получила изумленный взгляд – будто он не понимал, как такое могло случиться. Саша лежал абсолютно неподвижно, но Эле все равно стоило больших усилий не сбиться. Собственная мелодия словно проникала ей под кожу, согревая кончики пальцев и заставляя кровь бежать быстрее. Связь между ними, которая продолжала укрепляться, обостряла каждое чувство.

Подняв голову пару минут спустя, она поймала восхищенный взгляд каре-голубых глаз.

– Музыка очень к-красивая, – тихо сказал Саша. – И ты… Ты очень…

Так и не справившись с собой, он умолк, однако его взгляд стал более напряженным. Пальцы Эли замедлились, но она этого даже не заметила. Ей не нужны были слова, чтобы понять, что он имел в виду. Она не хотела ничего больше, кроме как смотреть в его глаза до конца своих дней. Ну, и еще…

– С днем рождения, Саша.

С ее колен раздался ее собственный тихий голос, завершающий запись музыки – и приводящий их обоих в чувство. Она собралась спросить, не хотел бы он послушать что-то еще, но вместо этого ахнула.

– У тебя кровь!

Саша поморщился, когда тонкая алая струйка коснулась его верхней губы, и Эля поспешно вытерла ее салфеткой из коробки, стоявшей на тумбочке. Вскочив с места и уронив телефон на пол, она бросилась открыть дверь в палату. Ее испуганного лица было достаточно, чтобы Михаил Леонович сорвался с места. За ним метнулась Софья.

– Мы слушали музыку, и я касалась его руки, – в панике объяснила Эля, глядя, как мужчина засучивает рукав халата и берет Сашу за запястье. – Больше ничего, клянусь. Я не пыталась заставить его встать!

Ее нижняя челюсть дернулась, не дав произнести последнее слово целиком. Она обхватила себя руками и обнаружила, что дрожь сотрясала все тело. Так не должно было быть. Саше должно было стать лучше, а не хуже. Они ведь были родственными душами.

Не отпуская руки племянника, Михаил Леонович на несколько секунд опустил взгляд на наручные часы.

– Пульс учащенный. Ты как? В глазах не темно? Что-то болит?

– Нет. – Саша скосил глаза на промокшую салфетку. – Просто п-пошла кровь.

– Честно?

– Я не вру, – подчеркнул он, устремив на дядю сердитый взгляд. Эля была слишком напугана, чтобы придать ему значение.

– Я принесу тонометр. Всем оставаться на местах, – приказал Михаил Леонович перед уходом. – А ты не вздумай запрокидывать голову, Саша.

Эля услышала шорох и с ужасом увидела, как заметно побледневшая Софья привалилась плечом к стене палаты и отвернулась.

– Что с вами?

– Я плохо переношу вид крови, – последовал тихий ответ.

Эля, заставив себя сдвинуться с места, принесла ей стул, а затем онемевшие ноги сами принесли ее к кровати Саши. Страх внутри боролся со стыдом, отчего ее голос тоже опустился до шепота.

– Прости меня, пожалуйста. Я не знала, что так получится.

Он покачал головой, кое-как зажимая нос.

– Ты не в-виновата.

Ее зрение помутнело, и Эля машинально вытерла выступившие слезы, чувствуя комок в горле. Все было так хорошо, но, разумеется, рано или поздно она должна была все испортить. Именно это, как ей часто говорили в детстве, у нее получалось лучше всего. Почему с ее родственной душой должно было быть иначе? Хотя голос, требовавший вернуться к Саше, был очень настойчивым, Эля не шевелилась, боясь, что может сделать хуже.

«Ты должна быть рядом с родственной душой. Ты должна быть рядом с родственной душой. Ты должна…»

Она закрыла лицо руками и вздрогнула, когда по телу прокатилась еще одна ледяная волна.

– Эля, – позвал Саша, не отводя от нее глаз. Его тревога за нее была очевидна. Слышал ли он сейчас то же, что она? А может, тот голос вообще покинул пределы ее одеревеневшего тела? Из-за шума в ее ушах он доносился как будто издалека. – П-подойди сюда.

Он потянулся к ней, удерживая взгляд, пока наконец она не шагнула навстречу и взяла его руку в свои. Как и в первое утро после пробуждения связи, эффект был поразительным. Ее сердце, споткнувшись на мгновение, начало замедляться, и оба одновременно сделали глубокий вдох. Затем еще один. Саша ослабил хватку, лишь когда ее пальцы согрелись и перестали дрожать.

– Не надо, – тихо попросил он, когда она высвободила руку и в очередной раз вытерла влажную щеку. – Не б-бойся. Дыши, как я.

Эля кивнула, чувствуя, что паника начала отступать. Когда вернулся Михаил Леонович, неся в руках механический тонометр, она нашла в себе силы поднять с пола телефон и снова отойти в сторону, удерживая взгляд Саши.

– Соня?

– Я в порядке, – отмахнулась она. – Лучше скажи, что с Сашей.

– Не шевелись, – скомандовал он племяннику, застегивая манжету вокруг его руки и сжимая резиновую грушу. Спустя несколько секунд, которые показались Эле вечностью, он цокнул языком и выпрямился.

– Вот вам и «Дракула». Как скакнуло за считаные минуты. – Он обернулся к Эле, снимая с руки Саши манжету. – Что же вы тут наделали?

Она растерянно заморгала.

– Мы, – он кивнул в сторону Саши, – из-за вас сильно переволновались. И воздух в палате сухой…