– Это касается моего сына. Когда его выпишут из больницы, ему, вполне возможно, потребуется помощь. Мы наймем сиделку, но, полагаю, ты тоже захочешь проводить с ним больше времени.

– Да, захочу, – честно призналась Эля. – Я знаю, что сейчас Саша в хороших руках, но не могу не волноваться за него.

– Понимаю. Поэтому предлагаю тебе чуть позже подумать о поиске ассистента, который мог бы подхватывать дела в твое отсутствие. Ставку для него мы организуем. Собеседование сможешь провести вместе с отделом кадров.

– Спасибо! – Она не скрывала своего облегчения оттого, что начальница угадала ход ее мыслей. – Вы поедете сегодня в больницу?

– Да. Судя по твоим рассказам, Саша в хорошем настроении, – улыбнулась Софья.

– Да, правда, пока я все еще жду…

Их прервал телефонный звонок. Одного взгляда на экран было достаточно, чтобы с лица Софьи исчезло добродушное выражение, сменившись ледяной маской.

– Он что, подслушивает?

Эля нахмурилась, озадаченная ее реакцией. Голос Софьи, когда она поднесла телефон к уху, был бесстрастным.

– Слушаю… Он еще в больнице… Прогноз благоприятный… Нет, я этого не знаю, я не врач… Вам придется подождать, Никита Егорович.

При звуке имени ее осенило. Так это был начальник Саши. Напрягшись, Эля прижала к груди ежедневник и наблюдала, как на лице Софьи все отчетливее проступает презрение.

– Я не могу сказать, когда мой сын вернется к работе. Даже с учетом того, что отыскал родственную душу… Ему нужно восстановиться… Хорошо.

Нажав на кнопку отбоя, Софья отложила телефон подальше.

– До чего неприятный тип. Я предупредила врачей, чтобы не давали ему никакой информации о Саше на случай, если он захочет прикинуться родственником, – уже мягче объяснила она Эле. – Все, что у него есть, – это свидетельство о вашей регистрации. Но он не привык получать отказы и решил, что я захочу поделиться подробностями. Да я скорее продам «Марион», чем скажу ему хоть одно лишнее слово.

– Неужели он ждет, что Саша, очнувшись, будет сразу готов работать?

– Он робот, помнишь? Для него не существует ничего, кроме Альды, которую придумал Саша. Разумеется, без чуткого руководства Никиты Егоровича он бы и ноутбук не смог включить, – фыркнула Софья. – Ладно, не будем о нем, чтобы не портить себе настроение. Мне нужно, чтобы ты сделала пару звонков…

Михаил Леонович был доволен. Плановая операция прошла успешно, и с возвращением коллег стало немного легче справляться с возросшей нагрузкой. Спустившись на шестой этаж, он заметил в коридоре врача стационара и махнул ей.

– Арина, ты не занята?

– Как тебе сказать, – отозвалась женщина, на ходу вытаскивая из кармана халата телефон и пробегая взглядом экран. – Сегодня у меня было две минуты на обед.

– Я, как обычно, только спросить, – со смехом заверил он. – Как там мой Саша?

– Все вы «только спросить», – передразнила Арина. – А твой Саша – то молчун, то ворчун. Жалуется на анализы, которые приходится сдавать. Зато давление в норме, и сломанные ребра заживают. Ждет не дождется прихода своей девушки.

– Это хорошо. Правда, официально они еще не встречаются.

– Кое-кто из медсестер тут считает иначе.

– Будь это правда, его мать была бы на седьмом небе, – усмехнулся Михаил Леонович. – Пойду проведаю молчуна-ворчуна.

Когда дверь в палату открылась, Саша остался лежать неподвижно, глядя в окно. Рядом с ним на тумбочке горел бледно-желтым светом увлажнитель воздуха. Между золотыми рожками в воздух поднималась струйка пара.

– Можно в гости?

– Т-тут всегда можно.

Михаил Леонович вздохнул про себя. Бывало, что после комы у человека менялся характер, но его племянник успешно этого избежал. С одной стороны, это было огромным облегчением. С другой, немного доброты ему бы не помешало. Он с трудом узнавал мальчика, который когда-то умолял его рассказать о новых операциях и слушал, вытаращив глаза от восторга. Который описывал ему лицо своей родственной души, когда увидел его в первый раз, краснея и подавляя улыбку. Тот мальчик замкнулся в себе и много лет давал понять, что не нуждается в поддержке семьи. Если бы не авария, кто знает, сколько еще они бы так прожили.

– Уж прости, такие правила, – сказал он, придвигая стул к его кровати и садясь. – Зато все проще, чем в реанимации. Может, тебе привезти что-нибудь из дома? Увлажнитель воздуха, вижу, уже есть.

– Мой т-телефон, – ответил Саша, наконец-то поворачивая к нему голову. Видеть в голубой радужке темный цвет до сих пор было непривычно. – Раз уж н-ноутбук под запретом. Я здесь уже вечность, хочу проверить рабочие ч-чаты.

– Я бы посоветовал немного подождать. Мать пообщалась с Колесниковым, и он вошел в твое положение. Отдохни еще немного, спешить некуда. Они справятся без тебя.

Его глаза сузились. Во взгляде появилось подозрение.

– Что она ему сказала?

«Не уволилась за тебя, к сожалению», – подумал Михаил Леонович. Вслух он ответил:

– Правду. Что врачи рекомендуют тебе соблюдать полный покой и избегать стресса. И посвятить себя укреплению связи с Ангелиной.

После недавних слов Арины ему было интересно посмотреть на реакцию Саши. При упоминании имени девушки его лицо ожидаемо смягчилось, но затем на него словно набежала тень. Он сдвинул брови и медленно спросил:

– М-мое состояние было настолько критическим, что вы пошли на пробуждение?

Михаил Леонович замялся. Он ждал этого вопроса, но надеялся, что подобрать слова будет проще. Однако Саша не собирался облегчать ему задачу. Его внешнее спокойствие казалось обманчивым, он был насторожен, словно ожидал удара. Словно было достаточно одного неверного слова, чтобы он вышел из себя, как случалось раньше.

– Кризис миновал, – наконец ответил он. – Но ты был еще слаб, почти не говорил. Мы все волновались за тебя, и, когда приехала Ангелина и стала настаивать на встрече, я не стал возражать. В твоих документах не было отказа от пробуждения в чрезвычайных ситуациях. А я сторонник теории, что оно способно сотворить чудеса и в физическом смысле. Ты стал тому подтверждением.

– Это была един… единственная причина?

– Конечно. По-твоему, я сделал это ради еще одной диссертации?

Его слова повисли в воздухе. Михаил Леонович нахмурился и уточнил:

– Ты ведь на самом деле так не думаешь?

В ответ Саша поджал губы и опустил взгляд, теребя простыню одной рукой.

– Ну, знаешь ли, – начиная сердиться, произнес Михаил Леонович. – Я, конечно, все понимаю, но…

Обидные слова замерли на языке, стоило вспомнить недавние слезы Софьи. Если все они и дальше будут бросаться обвинениями и ссориться, то станут еще более далеки друг от друга. Он сделал глубокий вдох и спокойно сказал:

– Я действовал только ради твоего блага. Таких случаев, как у тебя, один на сотню. Сколько еще ты иначе искал бы ее?

Саша по-прежнему молчал. Михаил Леонович попробовал еще раз.

– Почему ты вдруг решил заговорить об этом? У вас вчера что-то случилось?

– Я не хочу, чтобы у меня снова были пр-проблемы с давлением. Хочу скорее уехать отсюда. Может, вместо встреч п-попробовать принимать лекарства от симптомов?

Он пожевал нижнюю губу, и Михаила Леоновича словно отбросило в прошлое. Похоже, некоторые вещи не менялись даже спустя многие годы.

– Зачем ты мне врешь?

Брови Саши взлетели вверх, но он выглядел скорее удивленным, чем возмущенным.

– Я не пони…

– Саша, ты всегда кусал губы, как сейчас, когда врал родителям о школе. – Его пристыженное выражение лица и румянец подтвердили все подозрения. – Я не верю, что ты хочешь задержаться здесь. Но тогда остается одно. Ты просишь, чтобы я сказал Ангелине, что вам опасно долго находиться рядом, потому что не хочешь выходить за рамки связи родственных душ. По черт знает какой причине, потому что, как мне казалось, у вас все шло неплохо.

В очень редких случаях родственные души действительно расставались. Обычно это происходило, если они жили слишком далеко друг от друга и не могли часто видеться или если один совершал поступок, который не мог простить другой. Чувство привязанности сохранялось до самой смерти, но люди не могли назвать друг друга ни друзьями, ни тем более любовниками.

– Так я прав?

Саша ничего не ответил.

– Я этого делать не стану. Не потому, что не верю в лекарства, и не из вредности, – а потому, что не хочу пользоваться доверием хорошей девушки, которая без колебаний осталась с тобой в реанимации на всю ночь и всегда вела себя тактично. И еще, – продолжил он, игнорируя боль в глазах Саши, – я не собираюсь брать на себя ответственность за твои решения. Ты взрослый человек. Если не хочешь сближаться с ней, так и скажи. По истечении двух недель вам больше не придется видеться. Или она все же чем-то тебя обидела?

– Нет. Она идеальна.

– И почему это плохо? – Не дождавшись ответа, он добавил: – Я не смогу понять тебя, если ты не будешь ничего говорить. Если нужна помощь, объясни, что случилось.

Глаза Саши заметались по лицу Михаила Леоновича, а затем, к изумлению последнего, в них заблестели слезы. Брови сошлись в одну линию над переносицей.

– Я не хотел, чтобы так получилось. В-все опять решили за меня, и ты, и мать, р-рассказывающая какую-то чушь. Я был один и знал, чего хочу. А теперь все будет не так. И я об этом не п-просил! – неожиданно повысил он голос. – Пока ее нет, я собираюсь с с-силами, а в ее присутствии ничего не могу. Я хочу того же, что и в прошлом. Хотя не д-должен, – закончил Саша, тяжело дыша и выглядя абсолютно беспомощным.

– Что ж, – начал Михаил Леонович, опешив от его запутанного признания. – Разумеется, с пробуждением связи жизнь человека меняется, и к этому нужно привыкнуть. Вам обоим нужно время, чтобы узнать друг друга, и я понимаю, что условия неидеальные…

– Я не х-хочу привыкать, – резко перебил его Саша. – Хочу, чтобы все было как раньше. Чтобы меня не т-трогали, не тыкали иголками. Чтобы не шла кровь из носа, как у психа. Чтобы я мог сам дойти до чертового т-туалета!

– Ты уже можешь. С чего ты вообще… Ангелина говорила на эту тему? – недоверчиво поднял брови Михаил Леонович. При нем и медсестрах девушка ни разу не давала понять, что ее беспокоят катетеры, видневшиеся из-под простыней, или что-то другое. – Или сделала что-то?

– Ей и не нужно г-говорить. Все ясно.

– Ясно? Хочешь сказать, будь у вас все наоборот, ты бы в первую очередь думал о крови и всем остальном?

Оставив ворчливый тон, Саша ошпарил его взглядом.

– Конечно, нет.

– Тогда с чего ты решил, что знаешь, о чем думает она? Боже мой, а говорят, это у меня профдеформация. – Он покачал головой. – Саша, ты слишком строг к себе. Ты не компьютер, в котором проблему можно решить перезагрузкой или нажав что-то на клавиатуре. Человеческий организм работает иначе. Хочешь ты того или нет, тебе нужно время. И, если сосредоточишься на мыслях о своей родственной душе, уверяю, оно пролетит незаметно. Судя по наблюдениям моих коллег, – добавил Михаил Леонович, – Ангелина все понимает и точно не видит в тебе психа. Не стоит быть таким категоричным.

Это, казалось, расстроило Сашу еще больше.

– Она з-заблуждается насчет меня. И б-быстро поймет это, когда вы… К-когда…

Он стукнул кулаком по матрасу и грубо выругался, не в состоянии закончить предложение.

– Скоро начнешь заниматься с логопедом, – сказал Михаил Леонович, сочувственно глядя на него. – Это все последствия травмы.

– Еще рука. Она п-пока плохо слушается. – Саша хлопнул себя по правому локтю. До аварии он одинаково хорошо владел обеими руками, что очень помогало и в учебе, и на работе.

– Возможно, со временем ты восстановишь все навыки. Но…

– Что? – насторожился он.

– Ты должен быть готов к тому, что останешься левшой. Есть и такая вероятность. Я обязан тебя предупредить.

Воцарилось молчание. Взгляд Саши опустел, и он отвернулся, бессильно комкая простыню.