И тут я вздрогнула. Отшатнувшись от двери, мигом вернулась в реальность. До чего я дошла?! Стояла здесь и подслушивала собственных родителей, как какая-то Скворцова своего отчима! Мало того, что я ровным счетом ничего нового не узнала, так еще и хлеба не нарезала! С размаху заехав себе по лбу, я поспешила на кухню. Боялась, что родители поймут, чем я тут занималась, а потому неслась со всех ног. Из хлебницы схватила буханку «Дарницкого» и, сгорая со стыда, принялась оперативно ее нарезать. Выходило не очень.

– Дочка, у тебя все хорошо? – Застыв на пороге, отец перевел встревоженный взгляд с меня, запыхавшейся и взволнованной, на корявые куски черного хлеба в тарелке, а затем обратно.

– Да, пап, – улыбнулась я и снова поднесла нож к буханке, но тот предательски дрожал в моей руке.

– Ася, давай-ка я сам, а ты пока ложки достань, что ли.

Но и с приборами у меня не задалось: вместо выдвижного шкафчика под столешницей я зачем-то полезла на полку с мукой.

– Ась? – тут уже вмешалась мама. – Что с тобой? Неважно себя чувствуешь?

Ну да! Угрызения совести за мой непомерно длинный и любопытный нос изводили меня сейчас ничуть не меньше дурацкой одышки и головокружения.

– Я всего лишь задумалась, простите.

– И о чем? – мастерски орудуя ножом, спросил папа, а мне ничего другого в голову не пришло, как ляпнуть:

– О школе, разумеется.

– Поделишься с нами своими размышлениями?

Мама достала ложки и вручила мне, чтобы я разложила их на обеденном столе.

– Даже не знаю… – пожала я плечами. – Странное послевкусие, если честно…

Что я несла?! Зачем?! Если хотела в маминых глазах остаться чудом, то должна была петь дифирамбы своему первому учебному дню, а не вот это все.

– А если чуть подробнее? – тут же уточнил папа.

И что мне оставалось? Признаться, что настолько увлеклась главным негодяем школы, что ни слова не запомнила с урока геометрии? Или, быть может, рассказать, как Леший пел о любви, а Варя строила из себя невинную овечку?

– Асю вызывает планета Земля, – покончив с хлебом, напомнил о себе отец и, приподняв крышку кастрюли, жадно втянул носом аромат свежесваренного борща. – Так что там со школой?

– Пахнет супом, а на вкус овсянка, – не нашла я ничего лучше, чем сморозить очередную глупость. Мама странно покосилась в мою сторону, а отец, забавно сведя брови на переносице, уселся за стол.

– Я не понял: это хорошо или плохо?

– Пока не попробуешь, не узнаешь, – ответила за меня мама, поставив перед его носом тарелку с наваристым борщом.

Ужинали мы в тишине. Нет, пару раз мама, конечно, попыталась меня разговорить, но у нее ничего не вышло: жаловаться я не умела, а врать не хотелось.

Папа ел молча. Свою порцию вопросов он задал мне еще в машине и наверняка понимал, что ничего нового я ему не расскажу. Да и что я могла? Впечатления об учителях, звонках, уроках в моей голове дотла были выжжены мыслями об Илье. А потому, съев суп и отказавшись от второго, я под предлогом домашки сбежала в свою комнату. Но если от назойливого внимания родителей спрятаться было не так уж и сложно, то куда деться от самой себя, я не знала.

Впустую листала учебник по геометрии, читала Пастернака, из нижнего ящика письменного стола достала новые тетради на завтра, на сей раз однотонные и скучные. Зачем-то раз за разом проверяла школьный чат. Тот не работал – завис на сообщении, где я только присоединилась к болталке одиннадцатого «А». Зато я могла долго и безбоязненно разглядывать аватарку Ильи – смешного рыжего кота в костюме супермена. Мои губы невольно тронула улыбка, но тут же растаяла хрупкой снежинкой, стоило мне только вспомнить слова Насти.

Мама любила повторять: все, что ни делается – к лучшему, и сейчас, касаясь пальцем забавной кошачьей мордочки на экране, я была согласна с ней на все сто. Окажись Илья нормальным, мне пришлось бы туго, а так появился отличный повод занести номер парня в черный список и больше не искать оправданий своей грубости.

Утро вторника оказалось волшебным! Сквозь разрисованные морозом окна в мою комнату розоватым сиянием сочился рассвет. Вьюга стихла, и мир вокруг словно дремал под пушистым снежным одеялом. Ветки деревьев укутал иней, а серое небо, еще вчера беспроглядное и мрачное, сегодня играло всеми оттенками голубого. Я не любила зиму, но в такие моменты жалела, что не могла встретить рассвет где-нибудь на берегу заледеневшего озера или на крыше дома с термосом в руках и с раскрасневшимися от мороза щеками, а еще лучше – в компании добродушного пса – лохматого, неугомонного, только моего. Но это были мечты.

К школе отец привез меня минут за двадцать до звонка. Сняв верхнюю одежду и переобувшись, я неспешно отправилась на поиски кабинета химии. Суета, крики, смех – вокруг меня кипела жизнь, и я была рада оказаться в ее эпицентре. Крутила головой по сторонам, всматривалась в строгие лица учителей и до конца не проснувшиеся – школьников. Разглядывала таблички на классах. Пару раз чуть не упала, по неосторожности споткнувшись на ровном месте. А когда, наконец, добрела до нужного кабинета, удивилась, что там не было ни души, кроме меня.

Длинный коридор, пара пустых скамеек напротив закрытой двери, звонок, подобный гулу горна, и ни одного знакомого лица… Неужели я ошиблась с кабинетом? На всякий случай проверила расписание. Еще вчера хотела заучить его наизусть, да мысли были заняты не тем. Вторник, девять двадцать, кабинет триста тридцатый – все сходилось… Тогда почему я по-прежнему стояла здесь в полном одиночестве?

– Снегирева! – внезапно раздался за моей спиной знакомый голо – слегка запыхавшийся, взволнованный. Его.

Забыв, как дышать, я вся сжалась.

– Давай договоримся на будущее, Ася… – Между тем Илья подошел ближе, я слышала каждый его шаг. – Когда тебе звоню я, ты отвечаешь! Это понятно?

– Заведи себе мопса, Лучинин, и им командуй! – резко ответила я и, обернувшись к Рыжему, угодила в изумрудный плен его глаз – слишком добрых для подлеца и чересчур встревоженных для человека, которому все равно.

– Мопса? – усмехнулся он, продолжая тяжело дышать, словно только что кросс пробежал. – Какого, к лешему, мопса, Ася?!

– Ну… такого… рыжего, наверно… – замялась я, разглядывая веснушки на его идеальном лице.

Широкие скулы, волевой подбородок, узкие губы, застывшие в нахальной полуулыбке… Нет, Лучинин точно был негодяем. Мерзавцам с пеленок везет с внешностью: они же, как плотоядные растения, своей миловидной мордашкой привлекают к себе доверчивых жертв, чтобы потом в одночасье сожрать их.

– Ася? – уличив меня за разглядыванием его золотистых ресниц, напомнил о себе Илья. – Рыжих мопсов не бывает.

– Я своими глазами видела, – возразила я и тут же отвернулась к окну.

Замерзшее, слепяще-белое, пронизанное миллиардом лучистых искринок, оно мгновенно заставило меня пожалеть о своем решении. Но уж лучше было ослепнуть от яркого солнца, чем дотла сгореть от смущения.

– Олененок в солнечном свете, – насмешливо прошептал Илья, заметив, видимо, как я щурилась.

– Сам ты олень, Лучинин! – обхватив себя руками, прошипела я гадюкой. Смущение в ту же секунду сменилось яростью, но Рыжий лишь рассмеялся в ответ.

– Так называют мопсов бежевого цвета с абрикосовым оттенком. Думаю, именно такого ты и видела, а не рыжего.

– Ну ты и зануда! – фыркнула я нарочито безразлично и, вдохнув поглубже, постаралась обойти Илью. Куда и зачем, не знала, но стоять с ним рядом на расстоянии вытянутой руки было до невозможного неуютно.

– Нам с тобой в другую сторону, Снегирева, – все с той же насмешкой в голосе бросил мне в спину Илья.

– Не льсти себе, Лучинин! Нам с тобой не по пути! – Задрав нос, я ускорила шаг, как вчера от гостиной до кухни. Понимала, что буду жалеть. Еще метров тридцать в таком темпе, и согнулась бы пополам. Но мой инстинкт самосохранения, по всей вероятности, на сегодня остался в Речном.

– Да стой же ты, Ася!

И снова этот невыносимый жар миллиардом мурашек разбежался от локтя чуть выше – Илья всего лишь коснулся моей руки, а лед на сердце затрещал с такой силой, что я боялась оглохнуть.

– У нас сейчас биология. Я писал в чате. Ты не прочитала. Я звонил. Ты…

«Целый вечер была вне зоны доступа, а потом и вовсе занесла твой номер в черный список», – продолжила я одними глазами, вслух же прошептала совсем другое:

– Отойди от меня.

– Я так и знал, что найду тебя здесь. Думал, успею перехватить до звонка, а сам опоздал. Автобус в пробку угодил. Мело ночью как, видела?

– Отойди от меня, – повторила чуть громче, но снова мимо: Илья по-прежнему держал меня за руку и о чем-то самозабвенно рассказывал. Я не слышала. Не понимала ни единого слова.

– То расписание, которое тебе дала Анна Эдуардовна, оно…

– Отойди от меня! – Мой голос сорвался на хрип, а проклятая одышка не заставила себя долго ждать. – Никогда… больше… не прикасайся… ко мне.

Илья резко замолчал и наконец отпустил мою руку. Сделал шаг назад. Посмотрел на меня так, словно и сам не понимал, что забыл рядом с такой, как я, а потом ушел, бросив на прощание:

– Кабинет сто восьмой. И имей в виду: Ольга Петровна не терпит, когда на ее уроки опаздывают.

Я снова осталась одна. Снова смотрела по сторонам. Обветренными губами хватала воздух, еще недавно казавшийся мне донельзя раскаленным, а теперь пронизывавший холодом изнутри.

– К лучшему… – прошептала себе под нос и, вцепившись в лямку рюкзака дрожащими пальцами, поплелась следом за Ильей.

Я не боялась опоздать – учителя были в курсе моей медлительности, но все равно не давала себе спуску. Если хотела избежать вопросов и нового витка сплетен, должна была везде успевать не хуже других. Должна… жаль, не могла.

Пока я искала сто восьмой кабинет, прошло, наверно, пол-урока. Пока собиралась с силами, чтобы войти в класс, пробежало еще минут пять.

Стук в дверь. Волна взглядов. Чей-то шепот. Глухие смешки. Сквозь туман в голове я с трудом сфокусировала внимание на невысокой худощавой учительнице с короткой стрижкой и с указкой в руке. Та самая, по описанию Ильи строгая, Ольга Петровна вовсе не показалась мне таковой. По крайней мере, заметив меня в дверях, она улыбнулась вполне мило и искренне и кивком указала мне на место рядом с Варей, а сама вернулась к теме урока.

Что сейчас изучали в одиннадцатом «А», я снова не слышала. Смотрела на доску, как баран на новые ворота, и все никак не могла успокоиться. Иголками по коже ощущала на себе взгляд Ильи, краем уха улавливала ворчание своей соседки по парте, а еще понимала, что без помощи в этой школе я пропаду. Наверно, поэтому, стоило только раздаться звонку, я подошла к Насте.

– Привет, – натянуто улыбнулась ей, наблюдая за тем, как аккуратно она складывает в сумку тетради и ручки. Мои же, к слову, так и остались лежать на парте.

– О, Ася! – Мельком взглянув на меня, Настя заправила волосы за ухо. Простое движение в ее исполнении казалось неимоверно изящным. Тонкие длинные пальцы, стильный маникюр, прическа волосок к волоску – в этой девушке все было идеально.

– Ты мне не поможешь?

– Опять Лучинина отвлечь? – ухмыльнулась она, слегка прикусив губу.

– Нет, – покачала я головой. – Мне нужно расписание уроков на сегодня.

– А, это… – вздохнула она немного разочарованно. – На первом этаже висит, в холле. Тебя проводить?

– Скорее, носом ткнуть. Там у вас сам черт ногу сломит: столько всего в этом расписании!

– Оно просто одно на все классы, со временем освоишься.

– Его-то как раз и нет: до следующего урока десять минут, а я понятия не имею, куда идти.

– Русский щас, – отрешенно пробурчал Настин сосед по парте (Стас, кажется). Он уже давно свалил в рюкзак учебник и тетрадь и теперь, копаясь в мобильном, чего-то или кого-то ждал, не уходил. – А вообще, попроси Рыжего тебя в наш чат добавить. Илюха туда все изменения в расписании скидывает в разы оперативнее.

– Да прямо! – Настя театрально закатила глаза, а у меня от одного только имени Лучинина мороз по коже пробежал.