– Хрен его знает! – не сговариваясь хором ответили пацаны.

– Ясно одно, – сдув с глаз отросшую чёлку, заявил Лёха. – Голубков этих престарелых разводить надо по разным углам, пока Скворцова не стала Добрыниной, а ты, Митя, – аутсайдером века!

– Это понятно! – Я обречённо кивнул. – Вопрос – как?

– Да просто скажи бате, что ты против. – Илюха порой бывал до смешного наивным. – Отец у тебя адекватный – прислушается.

– Ты оглох, что ли? – Я окинул Лучинина колючим взглядом. – Он уже не послушал! Он этой выдре Скворцовой предложение сделал!

– А как же его обострённое чувство вины перед сыном? – ухмыльнулся Леший, почесав в затылке.

– Да прошло уже давно! – хмыкнул я, невольно вспоминая о былых плюсах отцовской депрессии: что бы я ни выкинул, учась в среднем звене, батя оправдывал мои шалости недостатком своего внимания и не спешил с наказанием. Жаль, с моим переходом в десятый класс отцовские поблажки канули в Лету.

– Черт! – Сдуру я треснулся башкой о корявый бетон. – И как я раньше не сообразил: отец с прошлого лета сам не свой! Следить за собой начал, одеваться нормально, книги читать, да и мне за любую оплошность мозги научился выедать чайной ложечкой!

– И то правда! – оживился Илюха. – Я ещё на линейке тогда обратил внимание, что костюмчик на Геннадьевиче был не из дешёвых, а ты меня, Добрыня, в баню послал!

– Отец тогда сказал, что премию получил…

– А выходку Скворцовой в конце первой четверти помните? – Лучинин явно вошёл во вкус.

– Это, когда она заснувшего на дежурстве трудовика попыталась налысо обрить? – уточнил я. – Такое не забывается!

– Ага, – согласился Илюха. – А теперь скажи мне, что ей за это было?

– Ни-че-го. – Пространство ангара мгновенно заполнилось густым смехом Камышова.

– Ты чё? – Рыжий взглянул на него исподлобья.

– Да просто вспомнил. – Продолжая сотрясаться от смеха, Лёха шутливо пихнул меня в бок. – Круто ж тогда Варька Петровича уделала!

– Ага! И на меня свалила, идиотка! – сердито буркнул я в ответ и отсел подальше от Камышова.

– Да она только в одном облажалась, что про камеры в подсобке не знала! – пуще прежнего заржал Лёха.

– Леший, ты на чьей стороне вообще? – я нахмурился.

Не знай я о безнадёжной любви Камышова к Рябовой, запросто подумал бы, что Варя вскружила ему голову. Хотя о чём это я? В отличие от старшей Скворцовой младшая была лишь жалкой пародией на роковую красотку.

– Погоди, я не понял. – Покачав головой, Илюха запустил пятерню в свои рыжие волосы. Он тоже почуял неладное! – Лёх, ты за Скворцову заступаешься, что ли?

– Да больно надо! – отмахнулся Камышов, по всей вероятности, сообразив, что гогот его пришёлся совсем не к месту. Впрочем, Лёха быстро придумал, как реабилитироваться в наших глазах:

– Я к тому, что уже тогда Варька ни черта не боялась, как будто знала, что ей ничего не будет!

– Она и сегодня чесала к бате, словно бессмертная! – фыркнул я в подтверждение слов Камышова.

– Выходит, Скворцова давно в теме? – задумчиво почесал репу Лучинин.

– Ага, —горько усмехнулся я. – Один я, как последний тормоз, ни черта не знал… Даже не догадывался…

– Хм… – поглаживая Гая по длинной, сырой и немного вонючей шерсти, отрешённо произнёс Илюха. – А кино-то интересное получается!

– Ну а чё? – потирая ладони, вступился Леший. – Сами подумайте, Варьке такой отчим, как наш Геннадьевич, только на руку: полная свобода действий и никакой ответственности. И если сейчас пустить отношения предков на самотёк, зараза мелкая вконец оборзеет, а под руководством своей мамашки и вовсе тебя, Митяй, со света сживёт!

– Ага, и замаячит перед твоим носом, Добрыня, не светлое богатырское будущее, а незавидная участь Золушки: будешь ты на побегушках у мачехи и в вечном услужении её доченьки.

– Как смешно! – процедил я сквозь зубы.

– С другой стороны… – Лёха едва сдерживался, чтобы по новой не заржать. – Финал сказки все помнят? Принц-красавец, хрустальные туфельки, воздушное платье – не так уж всё и плохо, а Добрыня?

– Да пошли вы, клоуны! – Под дружный гогот пацанов я и сам впервые за вечер улыбнулся, а потом поднялся с лавки и подошёл к косому подобию крыльца.

На улице окончательно стемнело. Ветер усилился, а дождь разошёлся не на шутку. Вдали то и дело сверкали молнии, а чуть погодя мощные раскаты грома сотрясали все вокруг.

– А если серьёзно… – Леший последовал моему примеру и, потянувшись, встал. – Надо Скворцову в тёмном уголке зажать по-хорошему и припугнуть. А там, глядишь, наша Варвара-краса и сама надоумит свою мамашку держаться от Геннадьевича подальше.

– Я против насилия, вы знаете. – Рыжий приласкал Гая, покорно свернувшегося в его ногах, а потом с хитрым прищуром взглянул на меня. – Но что касается Скворцовой, я согласен с Лёхой: хорошая взбучка этой мелкой занозе точно не повредит!

– Вы смерти моей захотели, зажиматели?! – высунув руку под дождь, я позволил холодным каплям хоть на йоту остудить мой пыл. – Теперь уж батя точно любого порвёт за девчонку!

– А ты не подставляйся! – пожал плечами Лучинин.

– Скворцова, конечно, хитрая, но мы в разы хитрее! – явно что-то задумав, протянул Лёха.

– Надо место найти такое, чтоб ни камер, ни свидетелей! – Шестерёнки в башке Рыжего крутились с бешеной скоростью.

– Давайте сюда её ещё притащим! – огрызнулся я в ответ.

– Зачем сюда? – масленым голосом пропел Камышов. – У меня ж днюха завтра – весь дом в «Речном» в моём полном распоряжении, а там ни камер, ни стукачей, ни лишних глаз…

– Ни Скворцовой! – от души рассмеялся Илюха: мы все понимали, что затащить Варю в берлогу к Камышову – непосильная задача!

– Я, кажется, знаю, как заманить мышку в мышеловку! – От внезапно взорвавшейся в сознании идеи у меня мурашки разбежались по коже.

Я вытащил из кармана мобильный: семнадцать пропущенных, четыре эсэмэски – все от отца. Старик явно волновался, а я решил сыграть против правил!

– Алло, пап? – Я прижимал мобильный к уху, чтобы за гулом дождя не упустить ни слова. Впрочем, слушать отца я не собирался! Мне было нужно, чтобы он услышал меня!

– Я тут подумал: будь по-твоему, бать! – отчаянно врал я по пути к цели. – Кристина так Кристина – мне всё равно, лишь бы в радость!

– Сынок… – безжизненным голосом прохрипел в ответ батя, но я снова его перебил:

– Па, а давай завтра ужин забабахаем: ты, я и Скворцовы. Познакомимся поближе, пообщаемся. Как ты на это смотришь?

– Ужин? – растерянно переспросил старик и тут же поспешил с ответом:

– Пусть будет ужин, – выдохнул он с нескрываемым облегчением. – Ты только возвращайся, сын, ладно?

– Обязательно! – Сбросив вызов, я подмигнул Лешему: всё шло по плану!

Глава 4. Пай-девочка

Варя

Время летело как сумасшедшее. И пусть по выходным оно всегда ускорялось, сегодня минуты таяли на глазах! Казалось бы, только недавно я вернулась с утренней пробежки, как уже пора было одеваться к прокля́тому ужину.

Стрелка часов безудержно спешила к пяти, а это означало только одно: встречи с Митей и его отцом не избежать!

Бросив отрешённый взгляд на груду шмоток возле зеркала, я обречённо вздохнула: видеть мать с Добрыниным-старшим, с этим облезлым подобием мачо, было до поросячьей отрыжки противно. В голове на репите одна за другой звучали зомби-фразы, которыми вчера мать пыталась пробить мою броню, да только тщетно!

«Я так счастлива, дочка!»

«Володя сделал мне предложение!»

«Вот увидишь, доченька: Володя – необыкновенный!»

«Варюшка, мне кажется, с появлением Володи я только жить начала!»

– Володя! Володя! Володя! – засунув два пальца в рот, я изобразила рвотные позывы, да вот незадача: до моего неприятия этого самого Володи никому не было дела!

Мать ещё в час дня укатила в салон красоты, а отец, заслышав в мобильном мой голос, в котором звучали слёзы, пообещал перезвонить сразу, как доберётся до дома, но, видимо, по пути его слопали крокодилы. Я же, как дура, вторые сутки напрасно ждала его звонка и втихую мотала слёзы на кулак.

Смириться с выбором матери и предстоящим родством с семейством Добрыниных было для меня за гранью: слишком сильно я ненавидела Митю, чересчур хорошо за годы учёбы изучила его отца – депрессивного мямлю, волею случая занявшего место директора школы!

Настроение летело с горы. В глазах то и дело рябило от слёз. Меня не радовали ни по-летнему яркое солнце за окном, ни новое платье из последней коллекции, ни привезенный бабушкой из Казани настоящий чак-чак. Я бездумно слонялась по квартире в растянутой футболке и с бесформенным гнездом из волос на голове и проклинала своё вчерашнее обещание, данное матери: не ударить в грязь лицом, быть на высоте и хотя бы на один вечер попытаться стать паинькой. Мама хотела от меня невозможного, но знала, куда надавить, чтобы я согласилась: слёзы в её глазах стали для меня неоспоримым аргументом!

– Только один ужин! Всего один вечер! – бормотала я себе под нос, искренне веря в силу самовнушения. – Я справлюсь! Я смогу! Ради мамы… Я обещала!

Но сколько ни мычи, коровой не станешь! Вот и у меня опускались руки, а от слёз всё чаще щекотало в носу. Но самое поганое – мне даже не с кем было поговорить…

Моя единственная подруга, Оксанка Вихрева из десятого «Б», досрочно окончив учебный год на одни пятёрки, ещё позавчера укатила к бабке в глухую деревню. Там не было ни связи, ни интернета, ни нормальных условий, зато в соседней избе жил Стёпа Вахромеев – сын местного лесника и первая Оксанкина любовь…

Я не особо разделяла выбор Вихревой, да и вообще, глядя на неё и на легкомысленное поведение собственной матери, всё больше убеждалась, что любовь – это зло! Влюблённые люди до смешного глупые, жалкие и уязвимые! Они оторваны от реальной жизни и смотрят на мир, как в кривое зеркало: плешивые стариканы им видятся сказочными принцами, а недалёкие мужланы – пределом девичьих мечтаний! Тьфу!

– Если и влюбляться, то с умом! – строго погрозила я пальцем собственному отражению и тут же вздрогнула, заслышав скрип дверного замка из прихожей.

– Варя, ты уже собралась? – прокричала с порога мать.

– Нет! – гаркнула я в ответ и, смахнув с лица непрошеные слёзы, плюхнулась пятой точкой на кровать.

– Варя! – с укором бросила мама и зацокала каблучками по коридору.

Уже в следующее мгновение дверь в мою спальню приоткрылась, а пространство комнаты заполнилось сладковатым ароматом женских духов.

– И как это прикажешь понимать?! – Осмотревшись, мама гулко вздохнула.

В отличие от меня родительница была при полном параде: причёска, макияж, платье… Она вся сияла, да и выглядела лет на десять моложе. В таком виде мать могла с лёгкостью очаровать любого мужчину, но по глупости выбрала не того…

– Володя уже подъезжает к «Фаджоли» вместе с сыном, а ты сидишь здесь в таком виде! – Она разочарованно развела руками.

– Иди без меня, мам. – Я с наигранным сожалением пожала плечами и для пущей убедительности шмыгнула носом.

– Что значит – без тебя? – Гулко вздохнув, она схватилась за голову. – Это же всё ради вас – тебя и Митюши!

– Митюши?! – Я поморщилась от уменьшительно-ласкательной формы имени Добрыни, как от прокисшего борща-недельки. – Где ты «Митюшу» там нашла, мам? Шкаф под два метра! Одуванчик-переросток! Шпала ржавая! Лыжа левая!

– Достаточно, Варя! – рыкнула на меня мать и недовольно покачала головой. – Я, кажется, просила тебя…

– Быть паинькой? Я помню, ма! – Я обречённо отвела взгляд. – Вот только это так не работает! Я на дух не переношу Добрыниных – ни младшего, ни старшего! Первый – хам, каких ещё свет не видывал, а Володенька твой плешивый только и думает, как лапу свою морщинистую в наш кошелёк запустить! Сам-то ни черта не может!