Даже религиозные верования, будучи сугубо личным делом, приобретают общественное значение, когда что-то разрешают, а что-то запрещают в одежде и внешности. Мы не одеваемся только чтобы произвести впечатление на других: наш гардероб отражает наши убеждения, стремления и самоощущение. Люди часто называют любимый предмет одежды «фирменным». То, что мы носим, может быть таким же личным, как и наше имя. Но мы зачастую принимаем самые очевидные элементы социального и личного различия как нечто само собой разумеющееся.

Почему одежда настолько определяется правилами? Почему и когда одежда становится настолько важной, чтобы являться предметом договоров, правил и регламентов, законодательных актов и решений суда? Что происходит и что может произойти, когда эти правила вступают в конфликт с меняющимися социальными нормами, касающимися равенства и личной свободы?

Когда дресс-коды полезны, а когда они излишне строги и несправедливы? Что значит одеваться для успеха или нарушать правила во имя самовыражения? Наш выбор одежды действительно самостоятелен или мы всегда одеваемся, чтобы произвести впечатление на других людей или провоцировать их? Стали ли правила, касающиеся одежды, менее значимыми в эпоху телекоммуникаций и онлайн-свиданий или все реже происходящее общение лицом к лицу наполнило одежду более весомым смыслом? Книга «Дресс-коды» ответит на эти и многие другие вопросы. Мы рассмотрим законы моды в истории, чтобы понять субъективное, социальное и политическое значение одежды, нашего самого личного и самого публичного средства самовыражения.

Расшифровка одежды: общение и следование моде

Как и многие мужчины, я унаследовал чувство стиля, каким бы оно ни было, от отца. Он, как профессиональный портной, ученый, активист и посвященный в сан священник, был приверженцем строгости и утонченности в одежде.

Годами отец в немом отчаянии терпел мои эксперименты с внешностью и одеждой – асимметричные стрижки в стиле «новой волны», штаны из парашютного нейлона, образ в стиле панк из рваной одежды, державшейся на английских булавках или на скотче. Говорят, что «мальчик – это отец мужчины», но, по крайней мере в нашем случае, отцом оказался отец, и я все-таки последовал его примеру. Я научился ценить преимущества хорошо скроенной элегантной одежды, начищенной обуви, белоснежных сорочек и даже – временами – галстука, хотя в Северной Калифорнии начала XXI века в нем редко возникает необходимость.

Я научился завязывать галстук простым узлом, классическим виндзорским узлом и узлом полувиндзор и умею завязывать галстук-бабочку. Последний навык приходит на помощь только перед редкими мероприятиями black-tie, но отец настаивал, что его стоит освоить, так, «когда придет время, тебе не придется надевать смехотворную бабочку с готовым узлом». Я научился видеть разницу между правильно сконструированным пиджаком со свободной подкладкой и подкладкой пристроченной («приклеенной», как ее называл отец).

И самое главное, я понял, что одежда может быть и формой самовыражения, и средством коммуникации, может демонстрировать уважение или презрение, цель или бесцельность, серьезность или легкомыслие. Это сочетание индивидуального и социального значений объясняет, почему власти, бизнес и институты гражданского общества регламентируют форму одежды и почему люди часто считают такое регулирование давящим и унизительным.

Отец умер за двенадцать лет до того, как в 2009 году я решил принять участие в конкурсе журнала Esquire «Лучше всех одетый мужчина». Мои обстоятельства в то время хорошо знакомы любому новоиспеченному родителю: нашему второму ребенку было десять месяцев, мы с женой Марлен многие месяцы не выбирались в кино или в ресторан. Наше стремление к гламурному городскому существованию стало туманным воспоминанием, модную или по крайней мере нарядную одежду потеснили многочисленные ползунки и яркие пластмассовые игрушки.

Робкие попытки повеселиться «по-взрослому» свелись к наспех смешанным коктейлям на кухне между кормлением из бутылочки и сменой подгузников. Как-то раз после работы я решил, что для разнообразия неплохо будет поучаствовать в конкурсе Esquire и попросил друзей поддержать мою донкихотскую кампанию: измученный 43-летний отец против стаи амбициозных актеров с квадратными челюстями, мускулистых манекенщиков и атлетически сложенных студентов. Давид против Адониса.

Последний срок подачи фотографий был на следующий день. Марлен взяла фотоаппарат и сделала несколько снимков. Мой пятилетний сын Коул разбирался со стопкой моих старых модных журналов, а десятимесячная Элла делала все, чтобы привлечь внимание родителей. Через несколько минут, когда Элла уже требовала бутылочку или смену подгузника, мы решили, что все готово. Я загрузил фото, заполнил короткую анкету и нажал на «отправить».

Затем я начал следить за голосованием. Другие конкурсанты представили профессиональные снимки с изысканным освещением, сделанные в экзотических местах. Некоторые набрали уже десятки тысяч голосов. Я надеялся попасть в число тех, кто наберет хотя бы несколько сотен голосов. Несколько недель спустя сайт разместил фото 25 полуфиналистов. К моему изумлению, среди них был и я, державший на руках извивающуюся Эллу и пытавшийся представить наилучшим образом мой любимый синий в тонкую полоску костюм.

Такого просто не могло быть. Я перезагрузил компьютер и стал ждать, когда появится реальный список полуфиналистов. Я был в их числе. Через несколько дней мне позвонили на мобильный: Esquire сузил число претендентов до десяти, и теперь они брали интервью, чтобы отобрать пятерку финалистов, которые полетят в Нью-Йорк, получат замечательные призы и примут участие в шоу Today. Они хотели поговорить со мной о моем личном стиле.

Как я выбираю, что надеть? Мог бы я быть более конкретным? Какие советы я мог бы дать другим? Рекомендация «быть собой» не слишком помогает, верно? Почему стиль для меня важен? Кто вдохновляет меня? Бросьте, все говорят – отец. Кто еще? Все говорят – Кэри Грант. Все говорят – Майлз Дэвис. Дэвид Боуи? Это уже лучше. Какого периода? Времен альбома Let’s Dance? В самом деле?

Один из снимков, сделанных моей женой для конкурса журнала Esquire «Самый хорошо одетый реальный мужчина». Наш сын Коул стоит справа и читает журнал. Наша дочь Элла вертится у меня на коленях, добиваясь, чтобы мать взяла ее на руки

Несколько дней спустя редактор позвонил снова, чтобы сообщить плохую новость: я на шестом месте. Мне не хватило совсем чуть-чуть, чтобы стать финалистом. Было и смешно, и унизительно. Рассказ о своем персональном стиле не должен был вызвать у меня затруднений. Я ведь преподаватель, человек, который объясняет что-то другим и этим зарабатывает на жизнь.

Но я провалил интервью. Интуитивно я знал, почему ношу то, что ношу, но даже ради спасения своей жизни я бы не смог этого объяснить. И ради возможности потрясающего, полностью оплаченного уик-энда в Нью-Йорке тоже. Заветы отца помогли мне вопреки всему попасть в первую десятку, но он не смог бы мне помочь расшифровать непостижимые коды одежды.

В каком-то смысле эта книга является ответом, чем-то вроде l’esprit d’escalier, остроумия на лестнице, как говорят французы. В ней я исследую древние и современные дресс-коды, средневековые законы об одежде и современные понятия о непристойности, нормы одежды эпохи Возрождения и викторианского этикета, правила одежды в путешествиях, а также на улице, на рабочем месте и в учебном заведении.

* * *

Чтобы понять, почему нас так заботит то, что носим мы сами и носят другие люди, мне пришлось разобраться в том, как одежда и мода формируют наше поведение и восприятие мира. Это не всегда легко сделать, поскольку то, как одежда влияет на наше взаимодействие в обществе и взгляд на мир, это дело привычки, настолько рефлексивной и глубоко укоренившейся, что мы этого даже не замечаем.

Разумеется, мы замечаем многомиллиардную индустрию моды, задача которой предложить нам разнообразие выбора; стили, меняющиеся каждые несколько месяцев; модные журналы и колонки, сообщающие о последних трендах; полные одежды магазины и, наконец, все эти дресс-коды, правила и ожидания, касающиеся одежды. Но эти постоянно меняющиеся детали, какими бы неисчислимыми они ни казались, – всего лишь малая часть мира моды, что-то вроде броской аппликации на куртке.

Мы погружены в эти детали, но редко анализируем более масштабные вопросы. К примеру, что делает одну моду мужской, а другую женской? Почему какие-то предметы одежды считаются смелыми и авангардными, а другие консервативными или сдержанными? Что делает высокие каблуки легкомысленными и сексуальными, а обувь на плоской подошве практичной, но скучной? Мы принимаем незначительные решения по поводу посадки, кроя и украшения нашей одежды, но почти никогда не задаемся вопросом относительно ее базового дизайна.

Две тысячи лет назад политик, отправляясь обсуждать государственные вопросы, облачился бы в одеяние с драпировкой, которое мы сегодня называем тогой. Семьсот лет назад политические лидеры и представители элиты все еще носили одеяния с драпировкой, не слишком отличавшиеся от тоги. Но большинство сегодняшних политиков носит брюки – одежду варваров или крестьян, по мнению древних, – и удлиненный пиджак из той же ткани с лацканами, так называемый деловой костюм. Когда и как произошли эти изменения? Никому и в голову не придет надеть халат или тогу на важную встречу, но во многих традиционных профессиях женщинам приходится отказываться от брюк в пользу платьев или юбок. А ведь оба эти предмета гардероба – в своем роде одеяние с драпировкой, произошедшее от древней тоги.

Все это и многое другое мы принимаем как должное. Такие масштабные тренды-долгожители организуют общество и формируют наше самовосприятие. Они часто становятся предметом недвусмысленных правил – дресс-кодов, – которые одновременно определяют, что значит одежда и когда и кому ее можно носить. Чтобы увидеть эти масштабные тренды, нам необходимо посмотреть на изменения в моде на протяжении длительного периода времени. Не сезонов, лет и даже десятилетий, а веков. Изучение подобных правил, регламентировавших эти перемены на фоне исторических событий, помогло мне понять, что значила мода тогда и что она значит сегодня для нас. Я понял, что мода – это не только одежда. Она выполняет две значимые функции: коммуникации и самоидентификации.

Мода является способом передачи через одежду идей, ценностей и стремлений. Наша одежда объявляет о том, кто мы, что для нас дорого и к какой социальной группе мы принадлежим или хотим принадлежать. Иногда такое послание бывает очевидным и прямым, как, например, полицейская форма, олицетворяющая власть. В других случаях оно может быть фигуральным и более скрытым. Так, например, джинсовая куртка в стиле панк-рок, украшенная заплатами и английскими булавками, олицетворяет бунтаря-щеголя.

Не так очевидно, но, возможно, более важно то, что мода способна трансформировать наше ощущение себя и нашего места в обществе. Я бы назвал это созданием себя (self-fashioning), позаимствовав термин у историка Стивена Гринблата. Одежда может изменить наше самовосприятие и повлиять на наше обучение, развитие и ощущение своих возможностей. В определенном смысле мы становимся тем, для чего мы одеваемся.

Наша одежда тренирует нас для определенной социальной роли. Она дает нам уверенность или лишает нас мужества, выпрямляет спину или заставляет сутулиться, дает ощущение физического комфорта и поддержки или мешает и раздражает. В этом отношении, вопреки старой поговорке, одежда действительно делает мужчину (или женщину, поскольку одежда издавна установила эту разницу). Наша одежда становится частью нашего тела, отражая и формируя нашу личность, и либо помогает нам приспосабливаться к различным социальным ролям, либо затрудняет этот процесс.