Не сумев расслышать толком суть диалога, я вышел в коридор. Там, пройдя в привычной темноте до двери во внутренний двор, я скрипнул дверными петлями, подпер дверь осиновым поленом, лежавшим рядом, и начал спускаться вниз по лестнице. Спустившись и продолжая двигаться в почти такой же кромешной темноте, я по памяти добрался до нужной двери, за которой уже рвался наш старый пес, и приготовился, отвернув заложку, моментально спрятаться. Я делал так с детства: рывком дергал отпертую дверь, прижимался к стене и как можно быстрее прикрывался все той же дверью. Мне пришлось придумать это, чтобы Тима, некрупный и игривый, не сбивал меня с ног, выскакивая через открытую дверь. Иначе я оказывался на прогнивших досках пола, при этом еще мог удариться о расставленный рядом инвентарь, а заодно опрокинуть аккуратно сложенную поленницу. Такие встречи всегда заканчивались разбитыми в кровь коленками и отметинами на руках и теле, которые потом долго заживали. Относительной удачей считалось, если на меня хотя бы не падали вилы или лопаты, больно задевая по голове и оставляя синяки. Сейчас я уже не был маленьким мальчишкой, и мне еще меньше хотелось лицом к лицу встречаться с едва ли не обезумевшим от радости псом, как бы я ни любил его. Поэтому, открыв дверь отточенным движением, я тут же скрылся за нею и ждал, пока пес пролетит мимо меня по лестнице в коридор и на улицу. Тима попытался сначала все же добраться до меня, радостно повизгивая, на что я ему ответил скудное: «Привет-привет». Через пару секунд он бросил это занятие и помчался вверх по лестнице в коридор. И тут меня осенило, что я не закрыл дверь в избу.

– Черт… – произнес я вслух и, оттолкнув дверь, побежал к лестнице. На пути мне попались грабли, о которые я споткнулся, зацепив еще и поленницу. Уже поднимаясь по лестнице, я услышал звон посуды, ругань тети Тани и глухие удары полотенцем – понятно, по чьему горбу. Выбравшись в коридор, я увидел, как из двери вылетает кот Василий, а вслед за ним, сметя все половики, и Тима. Через секунду послышалась громкое хлопанье входной двери на крыльце. «Опять его по всему огороду ловить», – подумал я и направился в дом, чтобы оценить принесенный ущерб.

– Ты чего дверь-то не закрыл?

– Да что-то вылетело из головы…

– Как сумасшедший, не знаю, что и за пес такой придурочный.

– Ну да, это… Тань, он там еще и поленницу зацепил опять.

– Опять?!

– Ну да, – соврал я.

– Ну, погоди… Щас я ему этой же кастрюлиной и наколдычу! Ну это что за скотина такая, а? У всех животины как надо, а этот! Бестолочь!

– Да он за Васькой убежал уже. Не надо. Я сам его на цепь посажу.

– Посадишь?

– Конечно.

– Иди скорей, пока он не начудил опять там что-нибудь.

– А ты куда, Вера? – спросил я.

– Я? Да сейчас приду, пойду с людьми поговорю-пообщаюсь.

– А можно я с тобой? Вот только Тимку поймаю, пока он не убежал куда-нибудь на деревню.

– Не, не нужно. Я сама. Лучше потом пойдем вместе, на собрание, хочешь?

– Точно! Давай!

С этой мыслью я вышел с крыльца, аккуратно прикрыв дверь и так же тихонечко направился в сад, чтобы отловить нашего неугомонного четвероногого друга. В поисках Тимы я обошел баню и застрял у кустов черной рябины, которую я обожал и которой я так редко мог насладиться. Ведь обычно, когда она цвела, я уже, к сожалению, сидел за партой. Все, что я успел заметить, это как мимо меня пробежал Васька. В ту же секунду я был сбит с ног, и пес полез облизывать меня, пребольно царапая при этом когтями. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы суметь подняться. Одной рукой я придерживал пса за шею на расстоянии от себя, а другой вытер лицо.

Через некоторое время, когда старый пес уже успокоился, я добродушно трепал его за шерсть и прогуливался с ним по саду, не спеша сажать его на цепь. В конце концов, он уже был стар и очень быстро выдыхался. Еще чуть-чуть – и он должен был покорно прилечь где-нибудь в уголке, чтобы провести остаток дня, наблюдая за окружающей обстановкой.

– Что? Скучно тебе небось в этом свинарнике жить?

Мы держали его в старом загоне внутреннего двора, раньше там жили свиньи. Он был встроен в часть сруба избы, а поэтому был не так уж плох для Тимы. Хотя у некоторых моих одноклассников, которые держали собак в Ленинграде, были, конечно, совсем другие условия. Иногда мне хотелось, чтобы и Тима так жил. Но я понимал, что это не нужно ни ему, ни уж тем более окружающим. Ведь он был чисто деревенским псом, и появляясь в доме, начинал есть все что попадалось на глаза. Начиная с помоев в ведре, заканчивая дорогой колбасой со стола, обувью и котом Васькой. Хотя я, конечно, преувеличиваю. Кота он никогда не кусал. Как показал многолетний опыт моих наблюдений, за Василием он гонялся лишь для того, чтобы зажать его где-нибудь в углу и начать облизывать. Васька уворачивался как мог и решительно избегал встреч с одуревшим от пребывания в свинарнике псом. Хотя я не раз видел, как Васька валялся неподалеку от Тимы, когда тот, уже утомившись, спокойно сидел на цепи, обращая внимание лишь на прохожих. Еще минут через десять я позвал старого пса, и тот послушно пошел за мной из сада к крыльцу, где я посадил его на цепь.

Я вошел в дом за пирожком и от скуки спросил у мамы:

– Слушай, мам, а здорово было бы, если бы Тима жил с нами в Ленинграде, а?

– Нет уж, вот только этого не хватало.

– Ну-ну, – протянула тетя Таня с кухни. – В коммуналке ленинградской только этого припадочного и не хватает! В аккурат все верх дном перевернуть.

– Ну, может, он от такого у нас и такой припадочный, что в свинарнике живет.

– А где ему – в хоромах, что ли, царских жить?

– Ну нет, я имел ввиду, что вот есть же городские собаки, у многих они в квартирах живут и совсем себя так не ведут.

– Ну, дак то городские… А этот деревенский. У него ж как полено в жопу запихнуто. Он же ничего в своей жизни, кроме как котов гонять да шаланду свою по ночам открывать, не умеет.

– Ну, если его с детства воспитывать, то может, все и по-другому было бы. Есть же всякие эти… Собаководы, там, или дрессировщики…

– Ну, это же совсем другое, – вставила мама.

– Может, ему просто будку надо сделать, чтобы он все время на улице был, может, так он попривыкнет и спокойнее себя вести будет.

– Ага, чтоб его волки сперли? Ты забыл? Хотя ты-то еще маленький был, не помнишь…

– Что не помню?

– Когда волки зимой-то по деревне ночью бродили и с голодухи всю скотину крали… С крыш на людей бросались.

– Как?..

– Как-как! Молча! Хлева проламывали, медведя тогда еще с берлоги-то выкопали. И вон Нинку Болотовых в ту же зиму-то перед Новым годом в аккурат и загрызли.

– Человека съели? Я слышал, что это бывает очень редко.

– Ну, вот тебе и редко!

– А как это произошло?

– Ну как, они с Колькой ведь, Рита, не помнишь?

– А?

– С Колькой ведь, говорю, гуляли-то? Нинка-то?

– А… Да, до Горки они шли, кажется.

– Ну да, зимой той лютой.

– Лютой? Холодно было, что ли?

– Да что холодно, брось ты. Понятно, что оно холодно. Лютая, потому что волки с голодухи поперли.

– В деревню?

– Ну а какжно! Собак у всех вытаскали! Вот тебе и будка. У всех, кто в деревне, кто за Горкой был, у всех повытаскивали.

– Прямо из будки, что ли?

– Да! А у тети Люси – помнишь, Таня? Тоже ведь утром вышла и кровавый след от будки до самого леса.

– Да-да! Было, с будок у всех, у кого на цепь посажены были, с цепей собак и посрывали да в лес утащили.

– Мда уж, а что с этой Ниной?

– Гуляли они! С Колькой!

– Да, с клуба как раз шли вроде. Шли и видели как огоньки-то красные рядом бегали.

– Огоньки красные?

– Ну! Глаза у них всегда светятся! А ты не помнишь, как вы с мамой один раз под новый год с автобуса поздно возвращались? Какой год – позатот вроде?

– Ну да, позапрошлый.

– Ну вот.

Я действительно вспомнил, как мы шли в темноте поздним вечером через все те же леса, от автобусной остановки в соседней деревне. И всю дорогу, пока мы шли, по бокам мелькали красные огоньки, словно угольки от горящей папиросы. Только эти огоньки перемещались с очень большой скоростью. Кругом, то с одного боку, то с другого, а иногда появлялись и сзади. Я не знал, что это, а мама не оборачивалась, лишь смотрела вперед и просила меня идти как можно скорее. Наверное, она была сильно напугана, а я не обратил на это внимания, потому как и сам испытывал страх, смешанный с любопытством, при виде этих огоньков. Лишь когда мы уже пришли в деревню и рассказали об этом людям, деревенские мужики с видом бывалых знатоков рассказали нам, что это волчья стая преследовала нас. После этого мне стало действительно не по себе. Но нас уверили, что волки почти никогда не нападают на людей, только в голод. И что нынче их можно не бояться, хотя то, что они преследовали нас стаей, – нехороший знак.

– Вот так же, шли, да огоньки то тут, то там.

– И?

– Шли, она-то сразу испугалась, говорит, давай скорее.

– Да оба они испугавшись были, – добавила мама.

– Ну, не сильно, видать. Так-то хотя бы на дерево, может, залезли бы.

– Да, может, и не тронули бы их.

– А так скорее шли… И все.

– И?

– Ну и все… Колька рассказывал, что только вот говорили о чем-то, он отвернулся, потом голову поворачивает – и только серое вместо Нинки. Что-то промелькнуло, скрежет, рык, ой, слов нет!

– Ужас, как вспомню его!

– Он в сторону-то отпрыгнул и только и видел, как ее уже драли, она и вякнуть не успела – ни крикнуть, ни звука подать.

– Еще ведь сказал, что один волк прям встал перед ним и рычать начал.

– Вот он и побежал. И всей истории конец.

– Как же так? А почему он не попытался ее отбить?

– Окстись, кого отбивать-то! Это вот парни тогда молодехоньки тоже его корили, что струсил, сбежал!

– Он потом сам этого не вынес и уехал отсюда навсегда.

– Ага, этот тут на печи лежать да советы давать каждый горазд. А посмотрели бы, как такие там оказались, сами бы быстрее всех убежали.

– Да и как отбить, ты что? Не собаки же, драться с ними, что ли, станешь?

– Тут с псиной-то не справиться! Полхаты разнесет, пока ты ее лупить будешь. А там волков стая.

– Да так же как ее, пикнуть не успел бы, сразу бы за глотку, и там же в снегу и остался бы вместе с ней. Хорошо еще, за ним не погнались.

– Во-во, а тогда молодежь тоже его все – «Прощенья тебе нет!» да «Трус!». Все на его совесть смерть ее вешали, оно хорошо-то, ширинкой да языком трясти – не хозяйство вести!

– Страшная зима была тогда.

– Вот и Тиму твоего, сколько раз возле избы ходили, все вытащить пытались. Он даже не лаял, все скулил только.

– Да, помню, мы с тобой еще на улицу с огнем выходили.

– Вот, а ты его в будку. Вот и не было бы твоего Тимы.

– Да, страшно было, еще майор ведь говорил тогда всем, чтоб за скотиной даже не смели выходить! «Если услышите, как рядом бродит кто или скотину дерет, двери и окна все на засовы и сидите до утра!» Несколько человек ведь задрали тогда в окрестностях.

– Дак они на крышу забирались: сумасшедшие, видно, с голоду.

– Волки? На крышу? Как?

– А кто его знает, на крышу забирались и в хлеву проваливали ее, а потом еще и обратно со скотиной выбирались.

– Да как такое может быть?

– Вот так, не раз видели: в хлеву крыша проломлена, по стенам кровища, на крыше следы, а там и по снегу в лес.

– Вот это зверье.

– Ну, а я тебе о чем, они так же и в Кривом бабку какую-то загрызли, та вышла ночью скот проверить, и с крыши видать на нее и… За шею, тоже и пикнуть не успела.

– Да, еще соседи весь вечер в окна таращились и ничего так и не увидели, только наутро и узнали.

– Ой, как вспомню… Выходили мы, царица небесная! Тряпки на палки намотали, да подожгли. Помню, вышли и махали все с криками: «Эй, пшли вон отсюдова! Нечего у нас шастать, не дадим мы вам Тимку!»

– И следы, Таня, помнишь?

– Ну! И следы одни, в аккурат возле окошка его, хорошо еще окно под свиней маленькое сделано было, под кормежку, чтоб не высовывались.

– И Тима твой там скулил. Обоссавшись небось.

– А то бы и к нему залезли!

– Дак… – Тут Таня тихо засмеялась. – Еще Витька, прибежал с ружьем помнишь?

– Да-да, перепуганный, орать у избы начал.

– «Вы живые там, бабоньки?» – говорит. Хоть не испугался пойти проверить-то.