И мы свернули с дороги в лес через делянку. Кругом был густой ельняк, плохо пропускавший свет. И я вновь почувствовал что-то неприятное, как в том сне. Что-то странное, словно здесь есть кто-то еще. И этот кто-то смотрит за нами из-за деревьев. Но я отогнал эти мысли прочь: в конце концов, я любил гулять по лесам – хоть и не на Либежгоре, конечно, но любил. И все же здесь атмосфера была уж слишком мрачная и гнетущая. Часто попадался бурелом, сухая земля, опадающая листва и густые ели. Мама и Таня шли понурые. Только сейчас их волнение явственно проступило на лицах. Если раньше их что-то отвлекало и заставляло хоть как-то держаться на людях, то теперь они были один на один с бедой, свидетельства которой, казалось, были повсюду: в этих опадающих листьях, стене деревьев и высокой траве, которая все ближе и ближе пригибалась к земле. Только подумать… Может, она тут проходила? Или вон там, за теми мрачными елями? Где она теперь? Куда можно было уйти? Ведь здесь не тайга, крики должны быть слышны, дальше река, рядом болота – некуда деться. Может, если она была не в себе, то ушла еще дальше? Могла ведь и через реку перейти… И тогда все. Там уже десятки километров. Можно и до Волхова дойти. А если не переходила? Значит, умерла. Или в тяжелом состоянии и не может подать знак. Больше вариантов нет, ее бы уже нашли. Только если она сама не прячется, если она жива и, если она вообще здесь. Лес скрывал от нас небо. Редкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь хвою, говорили о том, что день постепенно идет на убыль. Слабый ветерок и холод помогали бороться с дремотой. Уже меньше чем через час я начал осознавать, что никогда раньше так далеко не заходил на Либежгору, даже когда ходил с родней за грибами. Слишком далеко. Все вокруг казалось чужим, каким-то лохматым и древним. Словно ты зашел в заброшенный дом и его стены впервые за много лет услышали человеческую речь. Все деревья вокруг наблюдали за нами. И ощущалось еще что-то тягучее, объемное и окружающее нас со всех сторон, как невидимый туман. Оно чувствовалось даже в воздухе.

Глава 4. Поиски в лесу

– Ма-а-ама-а!..

– Ба-а-абушка-а-а-а!..

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Эти десять секунд оказались не такими уж и короткими. Когда говоришь о десяти секундах, они кажутся мимолетными. Но когда начинаешь их отсчитывать, сразу же понимаешь, что десять секунд – это довольно долго.

В очередную паузу мы расслышали лишь лесные звуки. Мама с Таней шли чуть поодаль от нас, я едва видел их силуэты. За ними, где-то среди елок и поваленных берез бродил дядя Сережа. Его не было видно. Ну, а мы с дядей Колей пошли вместе. Он сам настоял на этом. Вообще он очень приятный и общительный дедок. В нем есть что-то очень уютное, какое-то умение расположить к себе молодежь. Он умеет смотреть на всех без осуждения и знает, как необидно посмеяться над любой глупостью. Я был рад, что он предложил пойти с ним вместе, к тому же, откровенно говоря, деда Коля был болтун, каких поискать, и я не терял надежды узнать поподробнее о том, что услышал за столом. Поэтому я попробовал начать разговор издалека:

– Деда Коль!

– Оу?

– А почему нужно так долго ждать? Целых десять секунд, здесь что – звук медленнее распространяется?

– Это положено так. Чтоб услышать бабушку твою, вдруг она обессиленная рядом лежит, да сил нет у нее ответить. Вот десять секунд и ждем, чтоб она успела с силами собраться.

– Ясно.

– А то и вовсе у нее, может, голос пропал, дак чтоб хоть палкой там пошуршала по траве или по кустам.

– Понятно.

– А так она, может, в двадцати шагах от тебя лежать будет, ты крикнешь, не дождешься ответа – да дальше пойдешь.

– А-а-а.

– А она и не сможет до тебя докричаться, потому как идешь ты – трава шуршит, да звуки всякие… И не услышишь.

– Вон оно что.

– Да, всегда так делается, когда человека ищут.

– Ясно теперь. А что это, ваша баба Зоя ее с ключами какими-то видела?

– Да нее, моя-то видела, что она на Либежгору пошла. Ну, на дорогу-то, в лесу, по которой мы шли.

– А-а-а.

– Она ей кричала-кричала, мол, «Шурушка, ты куда на ночь глядя?». А та, как и не слышала.

– А ключи тогда кто…

– Ма-а-ама-а!

– Ба-а-аба Шуро-оу!

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Тишина.

– А ключи тогда кто видел?

– Да никто не видел, это Зоя, Сереги мама, она к бабушке твоей ходила, в аккурат перед тем, как та в лес и нарядилась.

– А-а-а.

– Та ей и сказала, что ключики ей какие-то отнести надобно.

– Вот оно как.

– Та ее поспрашивала-поспрашивала, да ничего не поняла, подумала, мол, напутала что, али что там.

– Ясно.

– Так-то, коли знала бы, дак придержала бы ее… Если б поняла, что в лес она собралась ключи-то относить.

– Да уж.

– А кто знал?

– Действительно.

– Кто ж мог подумать, что она там на старости лет попутала, куда ее потянуло.

– Странная, конечно, история. А что там такое баба Нина рассказывала, за столом еще? У нас на обеде.

– А что?

– А… Вас же не было.

– Не… А что это карга старая наплела опять?

– Да что к Воробьихе идти надо, что только она может с лесу людей возвращать, мол, осиновские всякие такие дела знают и мертвых поднять смогут, если захотят.

– А она-то не осиновских будет. Она наша.

– М-м-м, а осиновские что?

– Да нет осиновских давно, померли все уже, когда их деревню-то в колхоз согнали, давно еще. При коллективизации.

– Да нет, я не о том… А что, раньше, когда они были, они правда такое могли делать? Это ж невозможно?

– Да черт их разберет вообще. Нечистые они, это точно. Всякого за ними полно было.

– А что именно?

– Ой, я ведь не помню уже, я маленький был.

– Ну, хоть приблизительно, что значит – нечистые?

– Да нечистые. Они все там… То на дыры молились, то людей в болотах хоронили.

– Что?..

– Да ну их, все какими-то колдовствами промышляли. У нас все в старину к ним ездили, у них там эти… как их… заговорщики! Во! Говорят, сильные очень были, но все худые дела только делали, хороших никогда вот не бывало.

– Подождите-подождите, что значит – на дыры молились? Каких еще людей хоронили в болотах?

– Ну, в каких болотах, болота у нас одни, там-то у них дальше еще свои есть, за реками-то. Туда и хоронили, говорят, у них там кто-то в старину и сам в отдушинах топился. Ученые потом там из болот каких-то мертвецов вылавливали ведь. Этих, мумий, во!

– Кто-то сам топился? Зачем?

– А черт его знает, что они там выдумляли. Говорю же, они все ведьмы всякие да колдуны. Вот некоторые, рассказывают, в болота ходили да топились там в этих… отдушинах. Потому их так и прозвали – отдушинами. Хотя кладбище свое вроде как было. Там они все по-староверчески как-то выдумляли.

– А что такое отдушина? Как она выглядит?

– Ну, вот идешь ты по болотам, там, за ржавым ручьем. Где топи уже начинаются.

– Ну…

– А там длинные болота… По многу километров, ни конца, ни края не видно, и лес не растет. Все топи до горизонта.

– И что?

– Ба-а-аба Шуро-оу!

– Шурушка-а-а!

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. И снова ни звука, кроме ветра и шороха опадающих листьев.

– Тихо, что-то там есть. Погоди, внучек, давай-ка посмотрим.

И только после этих слов я обратил внимание на то, что за огромной поваленной березой что-то шелестело. У меня внутри все замерло. Мне почему-то стало немного страшно. Мы стали пробираться к березе. Судя по тому, как осторожно шел деда Коля, он тоже не был уверен в том, что это могла быть бабушка, а не кто-то другой. Кто-то другой. Ну, вот только после рассказов о том, как ведьмы топились в местных болотах, кого-то другого и не хватало.

Глава 5. О молящихся в дыры

Деда Коля подходил к поваленной березе, а я старался держаться позади. Он подобрал сухую палку, валявшуюся рядом, и заглянул за ствол березы, раздвигая палкой заросли папоротника. В тот же момент опять что-то зашуршало. Через несколько секунд наш пожилой сосед заулыбался.

– Ежик, смотри-ка…

– Ежик?

– А ну, посмотри-ка сам, вон он, маленькой какой.

Я подошел поближе. Снова раздвинув заросли папоротника, он указал пальцем на маленький темный комочек. Пока я смотрел на него, ежик решил поглубже забраться в заросли, старательно прячась от нашего внимания. Он двигался как-то отчаянно быстро и, казалось, даже неловко. Но я знал, что это только кажется. Я был наслышан, насколько ловко ежи охотятся на мелких грызунов, в особенности на кротов. Но как бы то ни было, он все равно производил впечатление милого и неуклюжего зверька, и наблюдение за ним отвлекло меня от грустных мыслей. Заросли папоротника, высокие ели, которые загораживали дневной свет, звенящая тишина, в которой изредка шелестели листья на ветру – все какое-то чужое. А тут ежик. Я еще раз огляделся и сразу же вспомнил, где мы находимся. Либежгора. Глухой участок леса, окруженный болотами и маленькой заболоченной рекой. Вот даже ежика нашли, а человека и следа не видно. А может, она тоже лежит где-нибудь вот так в папоротнике и рукой едва пошевелить может? Пальцы рук начинало сводить от холода. Я начал дышать на них, чтобы согреть и заметил, что со рта идет густой пар. Ноги тоже уже начинали мерзнуть. Отголоски рассудка заговорили мне о том, что пожилая женщина не способна выжить в лесу при такой температуре. Ночью, наверное, был приличный мороз. Мы еще немного понаблюдали за ежиком, а потом решили пойти дальше, оставив напуганного зверька в покое.

– Деда Коля!

– Оу?

– Дак что там… Вы рассказывали про дыры в болотах. Где люди топились.

– Про дыры в болотах, значит.

– Ага, отдушины. Как они выглядят?

– Ну, вот идешь ты, значит, там, в топях, а под тобой почва качается. Качается, но не рвется.

– Так…

– А в глубине, где темно и туман, там еще из топей газ столбом вверх бьет, страшно так… Пыыщщщ! Как зашипит неожиданно.

– Как будто на болоте в тумане и без того не страшно.

– Дак вот слушай.

– Ага.

– Идешь ты там, и потом тебе начинают, у центра-то, в самом злачном месте, дырки попадаться такие…

– Какие еще дырки?

– Ну, прямо в почве. Мы с дедом моим, я помню, ходили туда… Там палку суешь – и ни конца, ни краю. Вода. Стало быть, там топь водяная не затянулась почвой – так по многу веков и есть.

– Вода?

– Ну как же! Каждое болото – то вода, которая затянулась просто. Растениями всякими да перегноем от них. А внутри там все вода, потому где плохо затянулась, там люди и тонут, али зверь какой.

– Вот это да…

– Да, а в таких вот местах гиблых не затягивается никак. Издревле есть. Дед-то мне рассказывал, что место то нечистое, там духи злые с болот водятся. Потому осиновские-то колдуны там и топились в старину. А ну, кричи-ка.

– Ба-а-а-буш-ка-а!

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Кажется, начинает темнеть. Нет, еще слишком рано, наверное, просто лес начал плотнее сгущаться.

– А зачем они там топились? Они что же, места эти нечистыми не считают?

– Дак, говорят, они с тамошними чертями водятся. А самые-то сильные туда сами уходили и прыгали в эти дыры, как в бездну.

– Мда…

– Там тогда из одного такого места и мумию выловили, говорят, древняя-предревняя была.

– Мумия?

– А то, там же все это… как его… всякие такие штуки, что человек там сохраняться может до конца веков и не портиться, как положено покойнику-то.

– Не гниет.

– Да, оттого-то и считается, что места те дурные, они там все неупокоенные, да и без того всякого хватает.

– Неупокоенные?

– Ну, так в старину принято верить было, когда люди богу еще молились да попам деньги носили.

– Во что верить-то принято было?

– Ну, что человек обязательно упокоен в земле должен быть, чтобы на небо попасть, а не то он на небо не попадет и в мире живых скитаться будет.

– Шурушко-оу!

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. И правда ведь темнеет. Что-то рановато для осени. Наверное, просто солнце спряталось, да еще этот лес густой.

– Как в это вообще верить можно?

– Хех, дак ведь не было раньше образования-то, вот и верили во что говорили.

– Хорошо, а что же эти осиновские – они, значит, в бога не верили?

– Они все как старообрядцы.

– Это кто такие?

– Да черт его знает, но у них все, видимо, по-старинному было, не как у всех. Церковь им даже состроили, а они ее сожгли потом, икон не признавали, на могилы кресты не ставили и на груди крестиков тоже не носили, они все от каких-то злыдней брали, все на дыры молились да вот с нечистой силой с болот водились.

– Как это?

– Да черт его знает, говорили так. Может, у них какая своя религия старая была, али еще что. Но злая религия-то, нечистая, это однозначно.

– А в дыры молились – это как?

– Да кто его знает, так и молились. Говорили, когда их в колхоз-то к нам пригнали, у них кто бабки старые были – те все в дыры шептали что-то да, как сумасшедшие, сами с собой разговаривали.

– В дыры на болотах?