– Да нет же, в любые, у них для того даже в избе в полу специальные дыры были и на потолке тоже. Они туда все молились да делали всякое.

– С ума сойти, никогда о таком не слышал.

– Ну, вот все их колдунами и называли, потому что они все нечистых духов призывать могли да всякое зло делать. А ну, кричи.

– Ба-буш-ка!

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Тишина. Что-то шелестит поодаль. Там, где дядя Сережа. Наверное, это он кустарники осматривает. Мох, один мох кругом да опадающие листья, так бы и прилег полежать, и свет такой тусклый, хоть и дневной. Красиво и уютно. Только холодно. Может, и бабушка так посчитала – да и уснула где-нибудь. И до сих пор спит. Как-то раз мне довелось слышать, что легче всего умереть на холоде. Сначала тебя начинает ознобить, организм сопротивляется, тебе холодно, ты чувствуешь себя мерзко и только и думаешь о том, чтобы согреться, но если организм пробудет на холоде слишком долго и не сможет ему сопротивляться, то начнет остывать. Ты неожиданно почувствуешь тепло и тебя начнет клонить в сон. Это значит, что ресурсы организма уже истощены. В этот самый момент ни в коем случае нельзя засыпать, иначе ты не проснешься. Не спать любыми усилиями, но говорят, что, если ты уснешь, ты увидишь самый красивый сон на свете, потому что что-то там выделяется в мозг, какие-то особые вещества, отвечающие за счастье. Ты испытаешь самую чистую радость во сне и больше никогда не проснешься. Звучит не так уж и плохо, если бы пришлось выбирать… Я еще раз подышал на пальцы рук. Теперь и пальцы на ногах в простых резиновых сапогах сводило от холода. Надо было надеть толстые носки, но тогда, скорее всего, сапоги бы не налезли.

– А почему же тогда говорили, что к ихним обращаться надо? За помощью, чтобы из леса вывести?

– А черт его знает. Так вот говорили. Потому что только они этих духов злых не боялись да водились с ними, а потому и договориться могли.

– Значит, и добрые дела могли делать?

– Ну, наверное, но больше все злые, конечно. Кого подпортить надо, али что еще такое, то это все к ним. Доброе редко они брались делать. Да и вообще ни с кем не разговаривали да не знались.

– Как же это не знались?

– Да вот так. Не водились они ни с кем.

– Совсем не говорили?

– Ну, какие-то говорили, времена-то разные ведь, когда ж в колхоз-то согнали, те из них, кто помоложе, дак разговаривали, чего ж нет, и не верили ни во что уже.

– Вот как.

– Да, а когда ведь деды наши жили, к ним в деревню никто просто так без нужды не ходил. Нельзя было. А кто ходил, те говорили, что старики у них и языка русского не знают.

– Языка русского не знают? Как так, они же русские?

– Да почем их знает, это ведь сейчас здесь русские, а в старину здесь, говаривают, народец жил такой, чудью белоглазой их называли.

– Чудью белоглазой? Да что это такое, у меня уже голова закипела… Да ведь нет нации такой! Есть немцы, есть англичане, есть русские, а чудь белоглазая – это что? Даже название-то какое-то странное.

– Ну дак я не знаю, кто ж теперь знает, так в старину говорили, мол, давно еще, до начала царей, здесь чудь вот такая жила. А потом ушли они.

– До начала царей?

– Ну, так поговаривали, да, что когда еще царей не было, в древние-то времена, они здесь жили, да.

– Ничего не понимаю.

– Да что тут понимать-то, россказни это ж все. Просто люди верили так. Может, и не было ведь никого.

– Баба Шуро-оу!

– Бабушка-а-а-а! – решил добавить я.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Дятел стучит где-то. Ветерок подул. Больше ничего.

– Значит, выдумки, говорите?

– Может, и выдумки, а может, и нет, кто ж его знает. Но вон ученые-то что-то искали все тут. Мумий, видишь, в болоте да жальники все какие-то рыли.

– Жальники? Что это?

– Ну, это как кладбище, в старину такое было.

– Никогда не слышал.

– Хех, да неудивительно, оно ж, когда было-то?

– До царей?

– Хех, ну, положим, не до царей, но народ еще некрещеный все был.

– Мда, удивительные истории вы рассказываете, деда Коля, мне нравится очень такое.

– Ну, заходил бы как-нить в гости-то на чай, я бы тебе рассказал еще много чего.

– Правда?

– Конечно, мы рады будем, пока каникулы-то – заходи.

– Да я не на каникулах, деда Коль.

– Нет? А чего же?

– Да потом каникулы-то будут. Мы вот так уехали. Потому что дело-то срочное. Сами понимаете.

– Да ерунда, найдем мы твою бабушку, а потом вместе к нам и заходите на чай, чего уж, первая она, что ли, потерялась, никуда не денется. Не тайга же.

Я заулыбался. Я всегда любил таких стариков, которые и войну прошли, и многие тяготы жизни, а все равно не стали хмурыми и унылыми. И всегда были готовы пообщаться с молодежью, рассказать что-то или же, наоборот, узнать что-то новое. Такая способность не останавливаться в познании мира даже в том возрасте, когда чаще задумываешься о смерти, чем о чем-то еще, это, наверное, подвиг.

Мы продолжали не спеша пробираться через лес, периодически останавливаясь покричать бабушку и послушать, не откликнется ли. Я потерял счет времени. Два часа? А может уже прошло часа четыре? Мне еще сильнее хотелось спать. Даже холод, от которого меня уже потряхивало, не спасал. Это и понятно: сегодня мне выспаться так и не удалось. Но мне почему-то хотелось думать, что спать мне хотелось именно из-за этого леса. Такая апатия. Мне кажется, если бы я здесь заблудился, я бы даже не пытался выбраться. Просто сел бы где-нибудь рядышком, обессиленный. И стал бы ждать самого красивого сна. У меня немного болела голова. Неужели тоже из-за леса? Глупости, от такого количества информации и резкой смены ленинградского воздуха на местный могла и не только голова разболеться. Но дело не только в физических ощущениях, там было что-то еще… В конце концов, я решил не думать об этом. Я и без того слишком сильно устал, чтобы поддаваться каким-либо эмоциям, тем более после таких рассказов. К тому же, в дальнейшем я мог надеяться на то, что скрашу какой-нибудь из вечеров в гостях у своих соседей в компании дедушки Коли. И он обязательно порадовал бы меня какими-нибудь удивительными рассказами и байками, даже если все это и неправда.

А сейчас стоило все же сосредоточиться на бабушке… Но я ведь вроде и так участвую в ее поисках; разве помогло бы ей, если бы еще и все мои мысли были заняты только ею? Разумеется, нет, но мне становилось как-то неловко от осознания того, что я не всецело поглощен ее поисками и в фантазиях витаю где-то далеко, заслушавшись удивительными рассказами и небылицами, вместо того чтобы переживать и беспокоиться. Мои размышления прервал крик, донесшийся издалека – я едва смог его разобрать. Это дядя Сережа звал мою маму и тетю Таню к себе. Еще минут через десять прокричала и моя мать:

– Рома-а, иди скорей сюда, посмотри! Дядя Коля-у!

Деда Коля крикнул в ответ, и мы направились в их сторону. Судя по голосу, они явно нашли не бабушку, а скорее что-то забавное. Быть может, еще одного ежика? Хотя нет, ведь дядя Сережа кричал первым, уж он-то вряд ли стал бы звать всех для того, чтобы посмотреть на ежика. В ожидании чего-то интересного я начал обгонять деда Колю, забегая немного вперед. И вскоре взору моему открылась действительно необычная картина.

Глава 6. Эхо священной рощи

Это было дерево. Огромное дерево. Оно было почти незаметно уже метрах в пятидесяти в этом старом лесу, едва проходимом из-за бурелома, заросшем папоротником, ивняком и кустами, укрывшем всех своих обитателей хвойными ветвями вековых деревьев. Но стоило перейти невидимую черту, и оно сразу же бросалось в глаза. Оно было неправдоподобно большим. Гигант невероятных размеров. Во всяком случае, для нашего леса. Оно все ветвилось, и непостижимая древность чувствовалось в каждом его изгибе, особенно в его склоненных к земле ветвях, многие из которых по толщине превосходили соседние хрупкие ели, березы и сосны. Мы стояли впятером, молча уставившись на это дерево. Все вокруг него было пустым. В его корнях даже трава почти не росла. У корней был неприкрытый чернозем. Словно черная выжженная земля у истоков древнего зла. Хотя не могу сказать, что от всей этой картины веяло злом. Ничего подобного. Она просто удивляла и захватывала. Первым заговорил деда Коля:

– Мда, кхм, вот так дерево.

– Дуб, – констатировал дядя Сережа. – Интересно, сколько ему уже веков?

– Да бог его знает. Он от рощи, видать, остался, а тем по многу сотен лет было.

– От рощи?

– Дак была здесь раньше роща древняя, святая, тут все тоже старообрядцы ходили в нее молиться, а потом спилили все.

– Не, дядь Коль, не путаешь ли? Это в Темной гриве роща-то была, там, говорят, стоял древний старый лес, его еще отец мой пилил.

– Да то другое, Темная-то грива – да… Я сам там пилил с твоим отцом.

– А что, еще была какая-то роща?

– Ну, Темную-то гриву еще и после войны пилили. А тут-то еще деды наших дедов выпилили.

– Никогда не слышал.

– Да, было такое, вон хоть у Дыма спроси, его бабушка многое знала да нам маленьким рассказывала. Целая дубовая роща тут была, потому и название деревни нашей такое.

– Мда уж!

– Так-то!

Дядя Сережа посмотрел на часы. 14 часов 23 минуты. Судя по его лицу у него тоже возникли сомнения касательного нашего своевременного возвращения. Поднялся сильный ветер. Откуда-то издалека с болот долетел отголосок выстрела. Видимо, охотники перейдя за болота подавали друг другу какие-то знаки выстрелами. Или дикие звери? Чувство апатии нарастало. Мы переглянулись, казалось, осенний ветер всех клонил ко сну.

– Ну что, сворачиваем в сторону болота да так же обратно прочесываем, – сказала Таня, махнув рукой в сторону.

– Дак болото-то не в той стороне, Танюша, – ответил ей дедушка Коля.

– Как же это не в той?

Следующие минут пятнадцать все спорили, в какой стороне находится деревня, в какой дорога, а в какой болото. На секунду в голове возникла мысль: а что, если мы тоже заблудимся? Но нас было пятеро – это все же не так уж и страшно. Даже совсем не страшно. А вот окажись я один, я бы точно не знал, в какую сторону пойти, мда. А если бы еще и такая роща встретилась из таких вот деревьев, то, пожалуй, и штаны промочить не грех было бы. Особенно ночью. Каково же бабушке было ночевать в лесу… Если она вообще еще жива. Интересно, она проходила мимо этого огромного дерева? Может, она видела его ночью и тоже была удивлена? Хотя чего ей удивляться, она и без того немало знала – и про рощу, наверное, ей тоже было известно. Я походил вокруг дерева в надежде найти следы. Жаль, я не разбирался в следах по-настоящему, как пограничники или охотники. Пусто. Странно, как это дерево выжило. Все выпилили, а это оставили. Почему? Зачем?

– Ты чего ищешь, Ромка? Желуди? – с улыбкой спросил дядя Сережа.

– Да нет, следы, вдруг бабушка здесь тоже проходила.

– Это мысль, здесь как раз земля одна, у корней видно должно быть и неопытным глазом.

– Опа…

– Так, тихо…

– Что это?

– Кабаны нарыли.

– Сворачивать нужно.

– Ну, вот только кабанов еще не хватало по нашу душу, милые мои!

– Спокойно, ничего страшного… – Деда Коля поворошил землю в небольших разрытых ямках у корней дуба. – Свежие, черт!

– Говорю же вам, сворачивать надо, не то это место, где гулять без опаски можно.

– Давайте еще пройдем подальше.

– Ох, сколько раз здесь плутали, место дурное, всегда дорогу теряешь.

– Ну, мы-то с вами точно знаем дорогу.

– А вот была бы ты сейчас одна, не туда бы и пошла, так люди и теряются.

– Да ты-то, Сереж, тоже не спеши, глядишь, и ты ошибаешься.

– Не, дядь Коль, я точно помню, я в лесах хорошо ориентируюсь.