– А как ещё это назвать? – он пожимает плечами, раздражённо откидываясь на подушку. – Раньше ты мне радовалась. А теперь? Всё, что я получаю, – «я устала», «мне больно».

Я сглатываю.

Как объяснить, что я просто больше не могу?

Но он уже отвернулся, уставившись в стену.

Обиженный.

Как ребёнок.

Раньше он был другим.

Когда мы только встречались, он обожал меня.

Он заваливал меня подарками. Знал, какой цвет мне нравится, какие сладости я люблю. Всегда заботился, чтобы мне было тепло, удобно, спокойно.

Он ждал меня с работы с цветами, выкраивал время среди своих дел, чтобы просто увезти меня подальше от суеты, посадить в машину и везти, куда глаза глядят.

Он закидывал мой телефон сообщениями, если я задерживалась.

«Ты где?»

«Ты поела?»

«Я скучаю.»

А сейчас…

Сейчас он хочет, чтобы всё внимание было на нём.

Как будто я не беременна.

Как будто я не устаю.

Как будто я просто перестала его любить.

Но это не так.

Просто я больше не могу отдавать себя целиком.

Я лежу, смотрю в потолок, не чувствуя ничего.

Кроме боли.

Кроме усталости.

Кроме пустоты.

Что со мной стало?

Что с нами стало?

Я закрываю глаза.

Или лучше не думать об этом?

Глава 2

Утро начинается с боли.

Я открываю глаза, и первое, что чувствую, – тяжесть внизу живота. Тупая, ноющая, тянущая.

Я осторожно кладу ладонь на живот, будто пытаюсь успокоить себя.

Но тревога уже пробирается под кожу.

Я прислушиваюсь.

Тихо.

Рядом лежит Умар, но я сразу понимаю – он ещё злится.

Я не слышу его дыхания, не чувствую привычного движения, когда он обычно поворачивается ко мне во сне.

Он лежит ровно, на спине, руки на груди.

Я знаю, что если пошевелюсь, он сделает вид, что спит.

Раньше всё было иначе.

Раньше, когда я просыпалась, он первым улыбался, тянулся ко мне, касался щеки, шептал что-то тёплым голосом.

Раньше он не мог выдержать и дня, чтобы не позвонить мне, если мы были далеко друг от друга.

Теперь я могу провести рядом с ним целую ночь, и он даже не заметит.

Я смотрю в потолок, глубоко вдыхаю.

В животе неприятно тянет, но это не та боль, от которой нужно паниковать.

Я говорю себе, что это нормально, что так бывает, что я просто устала.

Я пытаюсь убедить себя, что всё в порядке.

Но внутри всё равно тревожно.

Я поворачиваюсь на бок, затаив дыхание, надеясь, что он тоже проснётся.

Что посмотрит на меня.

Что спросит, как я себя чувствую.

Но он просто встаёт.

Молча.

Я жду.

Может, он хотя бы скажет что-то?

Может, заметит, что мне плохо?

Может, вспомнит, как долго мы ждали этого ребёнка, как я боялась, что у нас ничего не получится?

Но он просто выходит из комнаты.

Не оглядываясь.

Я медленно сажусь, обхватываю живот ладонями.

Два года мы мечтали об этом ребёнке.

Два года я ловила каждое изменение в своём организме, надеялась, ждала.

Два года я боялась, что если у нас не получится, он разочаруется во мне.

А теперь, когда всё получилось, когда я наконец ношу под сердцем нашего ребёнка, кажется, будто для него это уже не имеет значения.

Я закрываю глаза, наклоняю голову вперёд, медленно вдыхаю.

Если задержусь ещё на минуту, начнутся вопросы.

Я встаю.

Тело тяжёлое, слабое, ноги ватные.

Но времени жалеть себя нет.

Выхожу на кухню, и всё начинается заново.

– Лейна, ты наконец-то встала, – раздражённо говорит свекровь. – Все уже позавтракали.

– Я неважно себя чувствую…

Я говорю тихо, но никто даже не слушает.

– Ой, только не начинай, – Айшат смотрит на меня прищуренно. – Надеюсь, ты не собираешься лежать целый день?

Я опускаю глаза.

Мне плохо.

Но кому есть до этого дело?

Ставлю чайник, режу хлеб, накрываю на стол, стираю пятна со стола, убираю за детьми.

Ноющая боль в животе не проходит.

Я незаметно держусь за него, пытаясь убедить себя, что это просто усталость.

– Что ты всё за него держишься? – Айшат насмешливо смотрит на меня. – Ты же не первая беременная.

Я не отвечаю.

Мне хочется сказать, что мне страшно.

Что у меня болит.

Что я боюсь, что что-то идёт не так.

Но я молчу.

За обедом Умар по-прежнему холоден.

Он не смотрит на меня.

Не спрашивает, как я себя чувствую.

Я ловлю его взгляд, но он тут же отворачивается, делает вид, что меня нет.

Я опускаю глаза в тарелку, машинально наматываю на вилку кусочек лапши.

Аппетита нет, но я заставляю себя есть.

В доме не принято капризничать.

В доме не принято отказываться от еды.

Я чувствую на себе взгляд свекрови.

– Ты что-то бледная, – произносит она, прищуриваясь. – Беременность – это не болезнь, Лейна.

– Да-да, не хватало ещё, чтобы она в постели лежала, – хмыкает Айшат.

Я прикусываю язык.

Я ничего не скажу.

Потому что если скажу – всё станет только хуже.

Я доедаю, ставлю тарелку в раковину, и тут меня накрывает новая волна боли.

Она резче, глубже, чем утром.

Я замираю, медленно вдыхаю носом, выдыхаю через рот, стараясь не выдать себя.

– Что стоишь? – недовольно произносит свекровь. – Помой за собой.

Я включаю воду, кладу руки на край раковины, сжимаю пальцы.

В голове звон.

Я опускаю глаза, машинально смотрю вниз.

И замираю.

На светлой ткани платья – крошечное пятнышко алого цвета.

Я моргаю, не веря.

Нет.

Нет-нет-нет.

Этого не может быть.

Я чувствую, как сердце начинает бешено колотиться в груди.

Ноги слабеют.

Я хочу сесть.

Я хочу сказать что-то, но слова застревают в горле.

Я должна успокоиться.

Я должна сделать вид, что всё в порядке.

Я не могу сейчас начать паниковать.

Но внутри меня уже растёт паника.

Что-то не так.

Но что именно – я пока не знаю.

И это страшит больше всего.

***

Я стою у раковины, сжимаю пальцы на холодном металле, пытаюсь дышать ровно. Гул в ушах, пальцы дрожат, но я заставляю себя не смотреть вниз.

Только не паникуй.

Только не показывай виду.

Только не дай им повод сказать, что ты опять всё преувеличиваешь.

Но тело не слушается.

Ноги подкашиваются, я хватаюсь за край стола, прежде чем упасть.

– Что с тобой? – голос свекрови раздражённый, а не обеспокоенный.

Я поднимаю голову, смотрю на неё, но слова застревают в горле. Как объяснить? Как сказать?

Она уже ждёт ответа, нахмурив брови, но её взгляд вдруг резко меняется. Опускается ниже. Я следую за её взглядом и замираю.

На светлой ткани моего платья расплывается алое пятно.

– Ты что… – свекровь вскидывает брови, в голосе больше раздражения, чем тревоги. – Что у тебя?

Я не успеваю ответить, её лицо кривится в недовольстве.

– Айшат, глянь на неё, – бросает она в сторону заловки.

Айшат медленно поднимает глаза от телефона, лениво отрываясь от экрана, но когда замечает, о чём говорит мать, тоже хмурится.

– Ой… Это кровь?

Я чувствую, как земля уходит из-под ног.

– Мне… больно, – едва слышно шепчу я.

Свекровь закатывает глаза, поправляет платок на голове, будто я только что доставила ей огромную проблему.

– Ну, что ты стоишь, иди переоденься, только людей тут не пугай.

Я моргаю, не веря в то, что слышу.

– Мне… мне нужно в больницу, – говорю я, но голос звучит неуверенно, слишком тихо.

– В больницу? – свекровь смотрит на меня так, будто я предложила что-то абсурдное. – Да кому оно надо? Лежала бы больше, вот и получила. Носится весь день, а потом жалуется.

Меня прошибает холодный пот.

Я не понимаю, это реальность или мне только кажется, что они сейчас говорят это вслух?

Я вцепляюсь в спинку стула, цепляясь за единственную опору, но слабость накрывает с новой силой.

– Мне… плохо… – шепчу я.

– Мам, – вдруг подаёт голос Айшат, и я впервые слышу в её голосе сомнение. – Может, всё-таки в больницу?

Свекровь недовольно цокает языком, но всё же машет рукой.

– Ладно, зови кого-нибудь. Пусть отвезут, если уж она такая неженка.

Я медленно оседаю на стул, пока Айшат лениво набирает номер.

Я слышу, как она говорит в трубку:

– Тут одной нехорошо. Беременная… Ну да, вроде кровь…

Вроде.

Будто это не имеет значения.

Я закрываю глаза стараясь отгородиться от всего приходящего. Мне просто нужно расслабиться и не нервничать. С моим ребёнком все будет хорошо. Иначе просто быть не может.

Глава 3

Меня везут в больницу.

Я сижу на заднем сиденье машины, держась за живот, но ничего не говорю. Никто не спрашивает, как я себя чувствую. Водитель молчит. Айшат молчит.

Я думаю, что, наверное, если бы я умерла прямо сейчас, они просто вздохнули бы и сказали: «Опять проблемы».

Я отворачиваюсь к окну.

Не знаю, что страшнее – боль внизу живота или ощущение, что никому в этом мире я не нужна.

Когда мы приезжаем, Айшат выходит первой, оглядывается по сторонам, затем бросает в мою сторону короткое:

– Пошли.

Я с трудом поднимаюсь, но ноги слабые, голова кружится.

Она замечает это, но ничего не говорит, только закатывает глаза.

– Ну, ты, конечно, слабая…

Я молчу.

Я больше не знаю, что отвечать.

Когда мы входим в приёмное отделение, там холодно, пахнет лекарствами, и люди сидят, опустив головы. Я чувствую, как влажный пот стекает по спине, но я не уверена, от жара или от страха.

Ко мне подходит медсестра, осматривает, потом бросает на Айшат строгий взгляд.

– Почему сразу не привезли? Почему только сейчас?

– Да кто ж знал, – Айшат пожимает плечами. – Она молчала, а потом вдруг ей плохо стало.

Я закрываю глаза.

Она говорит так, будто я сама виновата. Будто я придумала всё это, чтобы доставить им неудобства.

– Вам нужно срочно к врачу, – говорит медсестра, беря меня под руку. – Сможете идти?

Я киваю, хотя ноги подкашиваются.

Медсестра ведёт меня дальше, а за спиной слышится раздражённый голос Айшат:

– Только давайте побыстрее, а то мне ещё домой ехать.

И в этот момент во мне что-то окончательно ломается.

***

Я сижу на жёсткой кушетке в кабинете врача, стиснув пальцы в замок. Руки ледяные, но лицо горит. Я опускаю взгляд, сосредотачиваюсь на узоре на кафельном полу, чтобы не смотреть на врача, чтобы не видеть её выражение лица, но всё равно чувствую напряжение в воздухе.

Она медлит.

Я понимаю, что это плохой знак.

– Вам давно было плохо? – наконец спрашивает она. Голос ровный, но в нём слышится недовольство.

– Утром… – мой голос слабый, чужой. – Ещё с утра болел живот.

Она молчит несколько секунд, затем поджимает губы.

– И только сейчас решили приехать?

Я сжимаюсь.

Это не я решила.

Я не знаю, что сказать.

Как объяснить, что я не могла сказать, что мне плохо? Что я до последнего боялась вызвать раздражение у тех, кто считает, что беременность – это не болезнь?

– Это первый раз? – врач смотрит на меня поверх очков, её взгляд пронзает насквозь.

Я опускаю голову, не знаю, стоит ли говорить правду.

Я помню, как несколько недель назад у меня уже были такие боли. Ненадолго, на пару часов, но я никому не сказала.

Если бы я тогда заговорила, что-то изменилось бы?

– Да, – тихо отвечаю я, не узнавая собственного голоса.

Врач вздыхает, снимает очки и смотрит на меня долгим, внимательным взглядом.

– Вам нужно срочно лечь в стационар. Мы вас госпитализируем.

Словно что-то внутри меня проваливается в пустоту.