Табби (Озборн Раддок) родился в 1941 году. В 1973 году он записал совместный альбом с Перри Blackboard Jungle Dub, продемонстрировавший возможности даба. В альбоме King Tubbys Meets Rockers Uptown, состоящем из записей музыканта Аугустуса Пабло, вышедших в начале первого срока Мэнли, музыкальное новаторство и политическая нестабильность рифмовались друг с другом.

В заглавном треке – одной из версий Baby I Love You So Джейкоба Миллера – Табби раскрошил мелодику Пабло, барабаны Карли Барретта и гитару Чинна Смита. «День и ночь молюсь я, что любовь мне навстречу придет»^[54], – пел Миллер. Однако Табби нарезал его партию: «детка, я-я-я-я», «ночь и день», «та любовь», «и я-я-я-я», заточив стенания Миллера в звуковой тюрьме. В оригинале Миллер, вероятно сбившись, беззаботно переходил с вокализа на смех. Табби добавил эхо, оставив смешок висеть в воздухе, словно призрак веселого Райгина. В финале крик Миллера растворялся в шквале звуковых колебаний, будто он провалился под землю.

Финальный трек, по непонятным причинам не указанный ни на оригинальной обложке, ни на «яблоке» пластинки, был дабовой версией сингла 1969 года Satta Massagana группы The Abyssinians, известного как гимн растафарианства. В неверном переводе с амхарского языка название песни должно было «благодарить и восславлять» Хайле Селассие, а ее вокальные гармонии были исполнены тоской по «далекой-далекой земле» [18]. Табби выпотрошил песню, оставив лишь пульсацию баса и перкуссию. У основных аккордов были выкручены формы и тональности. Ударные обрушивались как раскаты грома. Музыкальное зазеркалье Табби отражало распад страны грез – союза растафарианцев и социал-демократов, – разграбленной бандитами утопии, оставленной на произвол ураганных ветров глобальных перемен.

Это была музыка перекрестного огня, возникшая из временных, политических и смысловых изменений. Непредсказуемость и произвольные события в обществе напитывали даб. На кону стояло многое. Даб декламировал, корчился и гарцевал на острие бритвенного лезвия текущего момента. Он стал разрезанным на лоскуты, фрагментарным выражением ужаса нации, которая еще не обрела своего голоса.

ОДНА ЛЮБОВЬ, ОДИН МИР, ОДНА МУЗЫКА

С наступлением 1978 года очередная вспышка насилия в связи с выборами казалась неизбежной, но случилось неожиданное. В начале января Баки Маршалл, стрелок из «Отряда Спэнглер», связанного с ННП, оказался в одной камере с гангстерами из ЛПЯ, и они разговорились.

Они обсуждали события конца 1977 года. Дезертиры из сил обороны Ямайки устроили засаду на невооруженный отряд бандитов ЛПЯ, убив пятерых. Но еще пятерым удалось убежать, и они рассказали о нападении сотрудникам газеты The Gleaner. В случившемся винили политиков как из ННП, так и из ЛПЯ, и многим казалось, что переворот или гражданская война – лишь дело времени. Противостоявшие друг другу банды сделали вывод, что никакая политическая принадлежность не гарантирует им безопасности.

Когда Маршалл вышел из тюрьмы, то отправился на встречу с Клодом Мэссопом, человеком Сиаги в Тиволи-Гарденс, который расправился с группировкой «Феникс» и теперь был местным криминальным авторитетом. На следующее утро на границе, разделяющей территории ЛПЯ и ННП в Центральном Кингстоне, они объявили о перемирии. Маршалл и Мэссоп сфотографировались вместе и пообщались с прессой. «Это не имеет никакого отношения к политике, – говорил Маршалл. – Это решение тех, кто на себе ощутил ужасы тюрьмы» [19]. Мэссоп добавил: «Молодежь воюет друг с другом уже очень долго, и смертей становится только больше. Все, с кем я вырос, мертвы» [20]. По мере распространения перемирия ликующая молодежь стала выходить из дворов и собираться в парках и на танцплощадках, на территориях, ранее считавшимися вражескими.

При поддержке растафарианской секты «Двенадцать колен Израилевых» Маршалл, Мэссоп и влиятельный дон, возглавляющий банду из «Джунглей», Тони Уэлч отправились в Лондон, чтобы встретиться с человеком, впервые собравшим их вместе, – Бобом Марли. Уэлч и Мэссоп были его частыми гостями, когда Марли обитал на Хоуп-роуд. Теперь они уговаривали его вернуться на Ямайку, чтобы он стал хедлайнером концерта «Одна любовь, один мир, одна музыка».

Это мероприятие помогло бы собрать деньги для самых пострадавших гетто ННП и ЛПЯ, которые затем предстояло распределить новообразованному Центральному совету перемирия, сформированному для противостояния угрозе гражданской войны или военного переворота. Марли согласился и вылетел домой. В дни, предшествовавшие концерту, Марли гастролировал по районам и обсуждал мирное соглашение. В «Черном ковчеге» он и Перри записывали Blackman Redemption и Rastaman Live Up, пока Уэлч и Мэссоп пританцовывали в комнате для прослушивания [21].

Двадцать второго апреля тысячи людей собрались на Национальном стадионе Кингстона, чтобы послушать лучших музыкантов острова, среди которых были Деннис Браун, Берес Хаммонд, Диллинжер, диджей Биг Юс, группы Culture, The Mighty Diamonds, Ras Michael & The Sons of Negus, а также Джейкоб Миллер, который вместе со своей группой Inner Circle записал самую популярную песню страны того времени – Peace Treaty Special, трибьют Маршаллу, Мэссопу и заключившим мир группировкам на мотив песни When Johnny Comes Marching Home Again [22] времен Гражданской войны в США, исполненный в стиле рокерс^[55]. «Человек может снова ходить по улицам, урра эх у эх урра, – заливался Миллер. – От Тиволи до Джанга, от Лизард-тауна до Ремы – урра!» Питер Тош отыграл потрясающую программу, то и дело сопровождая выступление колкими высказываниями в адрес присутствовавших политиков. Затем на сцену вышел Марли, и толпа взорвалась оглушительным ревом.

Когда The Wailers вдохновенно исполняли песню Jamming, Марли позвал на сцену политических лидеров. Его длинные дреды рассекали ночной воздух, он танцевал, словно одержимый, распевая: «Покажите людям, что вы любите их как следует, покажите людям, что вы объединились». Мэнли стоял слева от Марли, Сиага справа, и они протянули друг другу руки. Марли схватил их, соединил и поднял над своей головой так, чтобы все увидели. Зрители были поражены. «Да пребудут с нами любовь и процветание, – произнес Марли. – Джа растафарай. Селассие Первый».

Музыка Марли соединила три элемента: власть, утраченное единство и молодую нацию. Казалось, культура вышла за рамки политики.

СКАЧОК ДАВЛЕНИЯ

Но было и другое. За пять дней до концерта солдаты открыли огонь по мирной демонстрации, выступавшей за улучшение санитарных условий. Трое протестующих были убиты. Лидер Центрального совета по перемирию, призывавший покончить с полицейской коррупцией, покинул остров, опасаясь за свою жизнь. Полиция остановила и обыскала такси, в котором ехал Клод Мэссоп, а затем безжалостно расстреляла его, выпустив пятьдесят пуль [23]. Мирное соглашение было уничтожено, как и социал-демократический эксперимент Мэнли. В 1980 году Сиага и ЛПЯ одержат безоговорочную победу в выборах, которые очень вовремя поддержит администрация Рейгана в Вашингтоне. Почти девятьсот человек погибли в тот год в результате волны насилия, вызванной выборами.

Регги-индустрия также ощутила возросшее давление. В опьяненные независимостью шестидесятые Studio One Коксона Додда и Treasure Isle Дьюка Рида существовали за счет доходов от местных саунд-систем. Однако студия «Черный ковчег» финансово зависела от внешнего потребителя регги-индустрии, которая постепенно становилась международной. Даб Ли Перри отчасти был ответом растущему международному спросу на регги. Музыка регги была не только социально стабилизирующей силой – она стала важным коммерческим продуктом.

Давление неравномерно легло на хрупкие плечи музыкантов. Резиденция Боба Марли на Хоуп-роуд в верхней части города стала магнитом для секты «Двенадцать колен», которая стала открыто заискивать перед белыми и цветными богачами. Беднота начала собираться в районе Хоуп-роуд. Сотрудник архива Марли Роджер Стеффанс уверен, что к концу 1970-х от Марли напрямую зависели доходы шести тысяч людей. К 1979 году команда Марли обнаружила, что за ними следят оперативники ЦРУ. И в то же время, несмотря на диагностированный рак, Марли выдерживал напряженный гастрольный график и выполнял свои обязательства вплоть до конца 1980 года. «Это сильно сказалось на нем, – говорит Стеффанс. – Он на самом деле хотел уйти». Одиннадцатого мая 1981 года Марли не стало.

В начале 1978 года студия Перри «Черный ковчег» стала центром Бобо Ашанти – ортодоксальной растафарианской секты, придерживавшейся идеи превосходства черных, которую возглавлял Принц Эммануил Эдвардс. Биограф Перри Дэвид Кац отмечает: бобос, адепты секты, надеялись, что Перри и его «Ковчег» помогут распространить их послание – примерно так же, как в случае с Марли и «Двенадцать колен». Сотни человек материально зависели от бизнеса Перри. Однако к концу года Перри разорвал связи с бобос, сбрил пышные дреды и отменил встречи с группами и посетителями. Он начал разбирать студию. Он покрыл «Ковчег» коричневой краской и граффити-тегами, замазывал прежние слова и изображения. Летом 1983 года «Черный ковчег» сгорел дотла.

Перри сказал, что сам поджег его.

Годы спустя Перри сделал невероятное заявление Кацу, поражавшее своей спонтанностью. Он сказал: «Первый и второй миры живы, но с третьим покончено, потому что я, Ли „Скрэтч“ Перри, знаю главу МВФ, боссов Банка Англии, Мидленд-банка и Международного джайро-банка…»^[56]

«Третий мир засосало, – продолжал он. – Игра окончена: дороги, улицы и полосы – всюду стоит блок, так что если вы не очень хорошо видите, то сходите к специалисту по глазам и еще раз взгляните на дорогу. Дорога заблокирована; все дороги заблокированы…»

«Музыка регги – это проклятье, высшая степень разрушения, – произнес он. – Логика, чистая логика» [24].

Лихорадочные мечты о прогрессе зажгли Бронкс и Кингстон. Можно сказать, что поколение хип-хопа родилось в этом пожаре.

(3) Кровь, огонь и музыка по случаю
Банды Бронкса

Когда для пуэрториканцев и черных наступит справедливость?

– Эдди Пальмери

Мы устали молиться и маршировать, думать, изучать.

Братья хотят резать, стрелять, красть и сжигать.

– Гил Скотт-Херон

В летних сумерках Бронкс начинает мерцать.

Взрослые рассаживаются на стульях возле магазинчиков, которые держат иммигранты, и потягивают пиво и сок, наслаждаясь беседой. Подростки за углом катаются на поблескивающих велосипедах. Мальчишки в новых скрипучих кроссовках стучат баскетбольным мячом по будто пергаминовому асфальту. Звуки сальсы, дэнсхолла и хип-хопа разливаются в воздухе, как холодная вода из старого, покосившегося гидранта на углу.

Электрический свет играет в каштановых локонах сидящей тут же девочки, потирающей бровь. Он переливается в сетчатом ограждении пустыря, бликует на валяющихся кругом бутылках Snapple^[57] и пакетиках из-под чипсов, отражается от чисто вымытого зеркала машины нью-йоркской полиции, припаркованной возле входа в метро. Пылающая огнями ночь опускается на городские каньоны.

Этот район на картах обозначен как Моррис-Хайтс, местные зовут его Восточным Бронксом, а весь остальной мир считает Южным Бронксом – как говорят, это «всё, что южнее Фордхэм-роуд»; здесь на полпути к одному из холмов расположена средняя школа 117.