В юности я был сильно недодруженным^[8] мальчиком – иметь близких друзей очень хотелось, но обрести их не получалось. Мне легко понять британского философа Бертрана Рассела, который писал, как в детстве «испытывал растущее чувство одиночества и отчаяния: встречу ли я когда-нибудь человека, с которым мог бы поговорить»^[9]. Бертрана Рассела от одиночества спасли природа, книги и математика, меня – данные богом и семьей коммуникативные способности. Нет, я не был застенчивым ботаником! Наоборот, я был вполне активен в общении со сверстниками, периодами даже слыл душой компании, но в индивидуальных отношениях дальше приятельства или в лучшем случае товарищества дело не заходило. А романтической душе подростка-идеалиста так хотелось настоящей глубокой дружбы! Словно какой-то ядерный двигатель работал внутри, требуя непременно найти истинного друга – того, кого Аристотель называл «другой я», Монтень – «второй я», а Бэкон – «другой "я сам"». Как и многие юнцы, я искал идеального друга – не воображаемого, а реального.

Это состояние отлично описал Жан-Жак Руссо:

Как могло случиться, что, имея душу от природы чувствительную, для которой жить – значило любить, я не мог до тех пор найти себе друга, всецело мне преданного, настоящего друга, – я, который чувствовал себя до такой степени созданным для дружбы^[10].

К слову, Руссо, как и многие великие мыслители, и в зрелом возрасте испытывал трудности в отношениях – и не только с друзьями. Одна куртизанка, которую Руссо крепко обидел после их физической близости, предложила ему «оставить дам в покое» и «пойти и продолжить изучение своей математики»… Мы еще вернемся к этому великому французу, когда будем говорить об одиночестве, – ведь он знал в нем толк.

Переживания одиночества и активизация потребности в близкой и глубокой дружбе – нередкое явление для юности. В этом возрасте человек впервые открывает свой внутренний мир, осознает свою субъектность, осмысливает собственную идентичность – то, что Карл Густав Юнг называл самостью.

Гегель писал:

Дружба имеет своей почвой и своим временем юность… когда они [индивиды] соединяются и так тесно связываются друг с другом в едином умонастроении, единой воле и единой деятельности, что дело одного тотчас же становится делом другого. Этого уже нет больше в дружбе мужчин…^[11]

Гегель не отрицает взрослую дружбу, но значительно сужает ее рамки степенью пользы и разумности потраченного на нее времени – в его рациональный век это понятно и простительно.

Людям, родившимся в не менее рациональном XX веке, в позднем СССР, знаком вкус романтического образа идеальной дружбы, воспетый кинематографом и литературой. Но никто не учил нас, как завязывать, поддерживать и укреплять дружбу во второй половине жизни. Дружба возвышалась, но не объяснялась. Дело, видимо, в том, что советская массовая культура, постулируя высшую ценность дружбы, не учила нас разрешать конфликты, договариваться и быть гибкими в отношениях с другими. Скорее наоборот: необходимым критерием искренности считалось умение говорить прямо и не юлить. А ведь дружба – тем более долгая близкая дружба между зрелыми людьми – невозможна не только без честности, но и без терпимости и гибкости.

По-настоящему близких друзей я обрел в уже более-менее зрелом возрасте, когда мне было около 30 лет. Кого-то из них я сохранил по сей день, от кого-то отдалился, с кем-то прекратил общение. Так бывает, и я не скрою, что среди этих расставаний есть такие, за которые я себя корю. Но я очень рад, что за последние несколько лет (на момент публикации этой книги мне 52) в моем круге настоящих близких людей появились новые имена. Этот опыт доказывает мне – и я постараюсь поделиться своей убежденностью с тобой, читатель, – что близкая дружба не является уделом юности. Однако в зрелом возрасте на пути к такой дружбе могут обнаружиться как очевидные, так и неожиданные преграды. Осознать их – важно и полезно.

Вместе с резкой сменой общественной парадигмы с коллективизма на индивидуализм в России 1990-х годов понятие «дружба» обвально девальвировалось – вместе с рублем. Вполне резонно считать, что и до 1990-х годов дружба обесценивалась поздним советским строем, который одной рукой стремился повышать ее морально-нравственную ценность («Из поколения в поколение крепите дружбу народов СССР»^[12]), а другой рукой дискредитировал искреннюю бескорыстную дружбу, превращая дружеские связи в способ достать дефицитные товары («Коммунизм – это когда каждый советский человек будет иметь знакомого мясника»^[13]). Вместо с одной стороны фальшивых, а с другой стороны добрых и наивных коммунистических лозунгов о товариществе и братстве нам предложили фастфуд «любви к себе»: ты – самое важное, что у тебя есть, люби себя, иначе проиграешь. Идеологический постулат «человек человеку друг, товарищ и брат» мгновенно сменился древним «человек человеку волк». Сыграла роль и наша национальная культура силы – люди быстро поверили, что они должны сами идти к своему счастью. Какая дружба – нужно строить карьеру, делать бизнес, зарабатывать деньги и отбиваться от бандитов! А смешивать бизнес и дружбу для русского человека опасно – останешься либо без бизнеса, либо без друзей, либо и без того и без другого…

А почему так? Потому что нам свойственно все делать на широкую ногу:

Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!^[14]

И конечно, если дружить, то по полной – как говорил Белинский: «Где нет полной откровенности, полной доверенности, где скрывается хотя малость какая-нибудь, там нет и не может быть дружбы»^[15]. Эти правильные слова были сказаны Белинским в письме к своему родственнику, коллеге и другу прямо перед тем, как со всей прямотой упрекнуть того в мелочности, любезничании с ничтожными людьми, конформизме, притворстве и еще бог знает в чем… Все письмо к своему другу автор пронизал упреками и претензиями, обернутыми в дружескую открытость.

Удивительно, насколько часто стереотип о настоящей русской дружбе маскирует психологическую незрелость под честность и откровенность. Мы верим в искренность своих слов, когда говорим «раз ты мой друг, то я прямо выскажу тебе все, что думаю…».

В такой идеализации дружеской честности, в таком максимализме прямоты есть что-то по-детски привлекательное, и, возможно, именно поэтому такое поведение столь присуще нашему национальному характеру. Но именно оно и играет с нами злую шутку. В дружбе мы, русскоговорящие люди по всему миру, зачастую спотыкаемся, стремясь проявить всю эту широту и прямоту души слишком быстро и непосредственно.

Правда, идеализация и тотализация дружбы свойственны (или были свойственны) не только нам, но и другим культурам. Французский философ XVI века Мишель Монтень, говоря о своем недавно умершем ближайшем друге, писал так:

Возникнув столь поздно и имея в своем распоряжении столь краткий срок (мы оба были уже людьми сложившимися, причем он – старше на несколько лет), наше чувство не могло терять времени и взять себе за образец ту размеренную и спокойную дружбу, которая принимает столько предосторожностей и нуждается в длительном предваряющем ее общении. Наша дружба не знала иных помыслов, кроме как о себе, и опору искала только в себе… в нас не осталось ничего, что было бы достоянием только одного или другого, ничего, что было бы только его или только моим^[16].

Я рад за Монтеня, но даже я, апологет настоящей близкой дружбы, считаю, что с такой идеализацией и тотализацией отношений стоит быть осторожным. Ведь когда столь насыщенное смыслами и идеализированное понятие, как дружба, заходит на территорию современной жизни, так ориентированной на выгоду, все становится сложнее. И если смешать с бизнесом такую наивность, инфантильность и романтическую максималистичность, с которыми многим из нас было свойственно думать о дружбе до 1990-х годов, это неизбежно приведет к большому разочарованию. Мне кажется, именно это и произошло со многими из нас – вера в настоящую дружбу осталась в нашей юности не только потому, что мы повзрослели и огрубели, но и вследствие сильнейших изменений в обществе.

Скептики вправе справедливо заметить, что успешным в бизнесе вполне может стать человек, у которого вовсе не сформирован концепт близкой дружбы. Мне приходилось встречать таких людей в разных странах. В силу своего воспитания и (или) образования они, выросшие в очень рациональной или даже циничной среде, с детства учились холодной расчетливости, основанной на установках: «Никому не верь, опирайся только на себя, люди предадут». Помните, как дон Вито Корлеоне из «Крестного отца»^[17] говорил своему неосмотрительно вспыльчивому старшему сыну Сантино: «Что это с тобой? У тебя размякли мозги? Никогда больше не говори чужакам, о чем думаешь!»

Подобное отношение часто бывает свойственно тем, кто прошел нелегкий путь предпринимательства в турбулентные времена и укрепился в убеждении, что настоящая дружба – не более чем сказка. Как правило, так думают очень эффективные, умные и рациональные люди, не смешивающие эмоции и дело. Если верить Платону, который считал, что все идеи уже существуют в некоем дата-центре мироздания и человек лишь «вспоминает» их, как бы пробуждая их в своей душе, можно сказать, что таким людям идея дружбы просто не «вспомнилась».

Можно ли – и нужно ли! – учить их дружить? Не знаю. Но думаю, что постараться помочь им «вспомнить» идею дружбы стоит. Вдруг они рискнут пойти на это и узнают что-то важное о себе? Здесь вспоминаются слова Галилея о том, что человека нельзя ничему научить, можно лишь помочь ему найти это в себе самом.

Советский и российский социолог и психолог Игорь Кон говорит, что «вряд ли найдется человек, который не задумывался бы о сущности дружбы. Впервые это обычно случается в ранней юности, когда от школьных диспутов о дружбе, товариществе и любви ждут не только абсолютной ясности, но и практического решения жизненных проблем. Умудренные опытом взрослые улыбаются такой наивности – но и их волнуют проблемы психологии общения, социальные и психологические причины некоммуникабельности, способы укрепления соседских и дружеских связей»^[18].

Похоже, что зрелые сапиенсы хотели бы иметь близких друзей – просто не все верят, что это возможно, или не знают, как это делается. У некоторых это получается само собой, они будто обладают имманентным знанием некоего важного социального секрета, пусть это знание и носит форму неявного^[19]. Для других, как для героев великого фильма Копполы, дружба – всего лишь механизм решения деловых и жизненных задач, а настоящая дружба – непозволительная роскошь. Есть и те, кто в дружбу верит, но кому-то ее искусство не поддается. И таких, кажется, в нашем мире становится все больше.

Как известно, «по вере вашей да будет вам»^[20]. Не веря в дружбу, мы рискуем и вовсе остаться без нее. А ведь именно дефицит друзей, наряду с нехваткой близости и теплоты в семье, и делает зрелого человека одиноким. Возможно, нехватка друзей переживается взрослым человеком даже болезненнее, чем проблемы в браке. Исследователи из Йоркского университета в Канаде в начале 1980-х годов сравнили^[21] остроту переживаемого одиночества 700 мужчин и женщин в семье, любовно-романтических связях, дружеском и товарищеском кругах. Они выяснили, что в молодом возрасте чувство одиночества сильнее связано с проблемами в любовных отношениях, а в зрелом возрасте – с нехваткой близости в отношениях с друзьями или с отсутствием близких друзей как таковых.

Мы еще вернемся к разговору об эпидемии одиночества и о ее связи с дружбой. А пока я хочу спросить тебя: как ты думаешь, не в этом ли причина взрывного роста интереса к деловым сообществам и клубам, особенно к таким, которые предлагают предпринимателям и управленцам общение в узком и доверительном кругу – в так называемых форум- и мастермайнд-группах? Что это – расчетливый деловой нетворкинг или подсознательный способ побороть чувство одиночества и найти друзей? Возможно, и то и другое?