– Ты же знаешь, я не могу не волноваться. Вы все – мои дети. Вот станут мальчики постарше, поймешь меня, – ворчит мама, выпивая остатки вина из своего бокала. – Ну значит, двадцатого числа мы сможем все вместе пойти на премьеру мюзикла Джесс. Она обещала достать нам билеты. Прям как раньше, пойдем большой дружной семьей!

То ли от словосочетания «как раньше», то ли от «большой семьей» меня передергивает. Челюсти активно пережевывают мягкую запеканку из зеленой фасоли до тех пор, пока я не перестаю чувствовать вкус.

Интересно, она уже успела пригласить Ника?

Однако мои эмоциональные качели, похоже, остались без внимания мамы и Винсента, а потому я слышу, как они живо обсуждают сюжет «Вестсайдской истории».

– … Это очень похоже на сюжет «Ромео и Джульетты», но здесь уже вражда не между семьями, а уличными бандами. Джесс, разумеется, играет главную женскую роль – Марию, сестру лидера одной из банд, а вот кто будет играть ее возлюбленного – Тони, я так и не поняла. Она называла мне имена артистов, но связь в тот день была такой плохой…

Обычно связь становится плохой исключительно в тех случаях, когда разговор перестает двигаться в нужном направлении. Даже Джесс прекрасно поняла, что причиной маминого чрезмерного участия и заинтересованности в ее судьбе стала необходимость любой ценой добыть «плюс один билет» для меня, ее до сих пор неустроенной дочери.

– Джени, ты о чем задумалась? – Сквозь гул в ушах прорывается мамин голос, когда она заглядывает мне в лицо.

– Догнать, догнать! – кричит один из близнецов, пробегая мимо.

– Можно тебя на пару минут? – говорю я, решительно вставая со своего стула.

– Что-то случилось? – встревоженно вклинивается папа.

– Все хорошо, просто женские сплетни.

Я предлагаю маме пройти в кабинет и, прежде чем закрыться там, встречаюсь взглядом с Винсентом. Он коротко кивает мне – словно одобряя этот непростой разговор.

* * *

– Интересно, выпадет снег на Новый год? В прошлом году мальчики так этого ждали, а в этом году будут встречать его под пальмой в Мексике, – говорит она, задумчиво глядя в окно. При этом она вкладывает в свои слова столько чувств и эмоций, будто это единственное, что ее сейчас по-настоящему беспокоит.

На самом деле она оттягивает неизбежное, как, впрочем, и я, когда, вместо того чтобы начать разговор, подхожу к книжным шкафам, давая себе время не только прочитать корешки книг, но и вспомнить счастливые мгновения прошлого.

В детстве я любила здесь играть: прятаться под столом, листать толстые книги в поисках ярких сказочных иллюстраций, подниматься на лестницу, чтобы дотянуться до верхней полки, представляя себя пленницей в заколдованном замке чудовища.

Сейчас же, глядя на всю эту библиотеку, я испытываю только грусть и тоску по несбывшимся мечтам и ожиданиям.

– Что-то случилось? – осторожно спрашивает мама, точно прощупывая почву. Она поворачивается ко мне, взволнованно заглядывая в лицо. – У Джесс все хорошо?

– Да, все отлично. Но, возможно, будут проблемы с билетами, зал ведь не резиновый, а ты попросила на один больше запланированных.

Мама кусает губу, слегка тараща глаза в удивлении. Она не только хитрая, но и очень мудрая женщина, а потому в глубине души, я уверена, прекрасно понимала, что такое может случиться, и все же она в замешательстве. Как, впрочем, и я. Только сейчас, озвучив это, я осознала, что подставила Джесс, а ведь обещала этого не делать.

Похоже, теперь придется выкручиваться не только маме, но и мне.

– А что в этом такого? – очевидно, мама решила идти ва-банк. – Я буду с Гарри, Винсент с Лией, а ты? Опять одна?

– А меня спросить об этом ты не думала?

– Я много о чем думаю, но тебя разве это интересует. Джени, я устала тебе это повторять, но ты с каждым днем воздвигаешь между нами стену, и я не знаю, как через нее пробиться.

Разумеется, это полная чушь. Ничем подобным я не занимаюсь, но то, с какой болью и надрывом звучит мамин голос, заставляет меня отступить.

Прошлый раз все начиналось так же, а закончилось сердечным приступом и нашей с Винсентом разлукой.

Тревожный звонок.

– Вот именно, мама, ты всегда идешь напролом, – вяло протестую я. – Хоть раз попыталась бы найти входную дверь, что ли…

– У многих людей она не предусмотрена планом строительства, – парирует мама. – Вот твой брат – другое дело. Никогда не подводил.

– А я, значит, тебя подвела?

– Не передергивай. Не надо цепляться к словам!

– А за что мне еще цепляться?.. – куда-то в пустоту бормочу я.

Выгадывая время, чтобы успокоиться, привести мысли в порядок и наконец найти верное решение, я снова начинаю изучать книжные полки. Раньше здесь стояла художественная литература, в основном классика, но сейчас все больше книг по медицине и прикладной психологии.

– Ни в одной из этих книг я так и не смогла найти ответ, как тебе помочь, – продолжает мама, вероятно, ошибочно приняв мое молчание за согласие. – Я хочу видеть тебя счастливой.

– Я случайно узнала о твоей просьбе. Сама решила попросить Джесс о дополнительном билете, – говорю я, впервые обманывая маму. – Решила пойти со старым приятелем. А она сказала, что ты уже это сделала за меня.

– Ты что?.. Старый приятель… Джени, я ведь не знала… ты же ничего не рассказываешь. Кто он?

«Может, и вправду пора открыть маме свои двери, чтобы она не билась о стену, а то каждый раз мой душевный ремонт обходится все дороже», – проносится в мыслях, но вслух я говорю:

– Просто друг. Не против, или у тебя был какой-то другой запланирован кандидат?

– Нет, я никого не планировала. Ты хочешь прийти с этим полицейским? – Я коротко киваю, и мама разочарованно закатывает глаза. – Ты же понимаешь, что это ни к чему не приведет.

– А мне ничего и не нужно. Мне хорошо одной, – признаюсь я, не желая и дальше городить ложь.

– Я не молодею, Джени. Да и здоровье уже не то. Неужели я так много прошу? Ты этого не понимаешь сейчас, а потом будешь пытаться заполнить пустоту в душе животными. Станешь как эта чокнутая, что превратила свой дом в кошачий двор? Такого будущего ты хочешь?

– Мама, меня вполне устраивает быть дочерью, сестрой, тетей, подругой. Это все, что мне нужно. Ну и еще моя работа, разумеется.

– Что за вздор! Ты красивая, здоровая, молодая женщина. Неужели я так и умру, не увидев тебя счастливой?

– А теперь глупости говоришь ты! Тебе еще жить и жить, кто знает, может, я еще успею передумать? – пытаюсь отшутиться я, хотя в груди противно покалывает. Мама не любит разговоров о смерти.

Еще один тревожный звонок? Или это уже колокольный перезвон?

– Успеешь ли? – выдыхает она, тяжело опускаясь в кресло, точно у нее внезапно подкосились ноги.

И сейчас, глядя на нее, я вновь вижу ее растерянной и беспомощной, какой она была, когда у нее случился сердечный приступ. Она прикладывает руку к груди, делая ритмичные вдохи и выдохи через рот.

– Мам, все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. Просто давление с утра немного шалит.

– Ты ничего от меня не скрываешь?

– Мы поменялись ролями? – спрашивает она, наигранно улыбаясь.

Она пытается снова натянуть на лицо маску, которую, похоже, все это время успешно носила, но я увидела достаточно, чтобы не купиться.

– Мы договаривались не лгать. Что происходит? – спрашиваю я, опускаясь перед ней на колени и, взяв ее холодные ладони в свои, пристально смотрю ей в глаза. – Когда мне плохо, я всегда прихожу к тебе.

– И я этому очень рада, Джени.

– Мам, что происходит? Ты никогда не говоришь о смерти.

– Ой, это просто такая фигура речи, – отмахивается мама, пытаясь встать.

Но я не двигаюсь с места.

– Мам, мы не врем друг другу, помнишь?

Она тяжело моргает, виновато поджимая губы. Над нами повисло тяжелое, гнетущее молчание, от которого больно давит в груди, а в ушах стоит такой звон, будто моя голова превратилась в тревожный колокол.

– Похоже, мне не избежать операции на открытом сердце, – сдавленным голосом произносит мама, и я вижу, как ее глаза наполняются слезами.

Глава 10

Почти всю ночь я провела на медицинских сайтах, читая научные статьи о мамином диагнозе, а также на форумах, пытаясь понять, как проходит реабилитация людей, которые уже прошли через это.

Пять лет назад она чуть ли не за руку водила меня от одного врача к другому, точно я была маленьким ребенком. Сегодня мой черед позаботиться о ней и снять с ее плеч эту тяжелую ношу.

Однако, когда утром мне звонит Кевин, я будто очнулась от одного тревожного сна, чтобы с головой уйти в другой.

Его обещания сделать все, чтобы закрыть дело художницы до конца этой недели, не были пустыми словами, Кевин действительно вознамерился доказать мне свою правоту: это убийство не является частью серии, его совершил… и на этот раз под подозрением оказался Ари Бойд – бывший сожитель Линды, который не раз поднимал на нее руку и которому она, по всей видимости, посвятила большую часть своих гротескных работ с блюдцеглазыми существами.

– Если я приглашу тебя за стекло, молчаливым свидетелем моего триумфа, это поможет тебе решиться? – спросил Кевин, продолжая настаивать на походе в ресторан.

Ужинать с ним вторую пятницу подряд – плохой знак и потакание его несбыточным мечтам, но вот оказаться за стеклом допросной и хотя бы одним глазком взглянуть на этого Ари всерьез хотелось.

– А что, если это будет не ужин, а обед? Давай после твоего триумфального допроса сразу это и отметим, – я сделала ему встречное предложение, стараясь вложить в голос все свое радушие.

Кевин согласился, хотя и без особого энтузиазма. И вот теперь, два часа спустя, занимая свое место за фальшзеркалом, я беспокоюсь только о том, что смогу выжать из допроса человека, которого заведомо считаю непричастным как к убийству Линды Саммерс, так и остальных женщин.

И все же, стоя у стекла, я наблюдаю, как в комнату для допросов входит худощавый, немного сутулый мужчина с седыми длинными волосами, собранными в лохматый хвост, в черной объемной куртке. Не думаю, чтобы он был в этих стенах впервые, судя по тому, как твердо ставит ногу, как уверенно смотрит перед собой, не шаря взглядом по периметру комнаты. При этом он явно нервничает, его неуверенность выдают круглая спина, немного задранные плечи, точно он пытается вдавить в них шею, а вместе с ней и голову, и, разумеется, заискивающая улыбка, с какой он смотрит на Кевина, когда они садятся за стол. Но это, скорее всего, просто одна из масок, которую он умело использует в жизни.

– Когда ты видел Линду Саммерс в последний раз? – начинает беседу Кевин.

– Да как тут вспомнить? Давно. Расстались же мы. Надоела она своим нытьем. Знаешь, есть такие бабы, им лишь бы жаловаться на все, ныть, – я была уверена, что Ари начнет юлить и лебезить, он же решил пойти другой дорогой. – А вот Поля – классная. Она все делает как надо и с первого раза все понимает.

– А с Линдой как было? Не слушалась тебя?

– Нет… бывали у нее, конечно, светлые дни, когда она не забивала свою голову всякой дурью… но это редко… – говорит Ари, убирая руки под стол. Я вижу, как он протирает о джинсы вспотевшие ладони. – Я и не знал, что она рисовать может…

– То есть, пока вы были вместе, она картин не писала?

– Ну, не знаю… я на стенах в сортире тоже, бывает, что-нибудь изображу, но на искусство это не тянет…

– Значит, писала, но тебе не нравилось…

– А что там нравиться-то может? Одним зеленые человечки мерещатся, а она черных, по ходу, видела… Вот реально, такие головастики с безумными глазами.

«Интересное сравнение», – мысленно подмечаю я, внимательно изучая мистера Бойда.

Линду убили и ее тело бросили возле мусорного бака, так же убийца поступил и с телами остальных женщин. Как бы мне ни не хотелось рассматривать Ари как потенциального убийцу, но даже такому хлюпику, как он, вполне под силу такой подвиг….

– Тебе не нравилось ее увлечение живописью?