– Папа строго-настрого приказал мне сопроводить тебя домой, поскольку ужин назначен на семь вечера. Мол, «ты ведь знаешь, что ей понадобится чертова уйма времени, чтобы подготовиться» – это не я сказал, это он сказал!

– Наглец! – Мама посмотрела на Джастину, притворяясь, будто возмущена. А потом перевела взгляд на Джейка, и он увидел, как в ее глазах сверкнуло любопытство. Он никогда раньше не знакомил маму с девушками. Значит, так оно и бывает? Одна-единственная прогулка, но он был уверен, что эта прогулка станет первой из многих. – А ты, Джастина? Ты присоединишься к нам за ужином? – спросила мама.

Джейк почувствовал неловкость, ему даже стало не по себе. Его мать всегда была ужасно бесцеремонной.

– Спасибо, но я не хочу мешать вам праздновать день рождения. Я просто составила компанию Джейку. К тому же, видите, я вся промокла, и мне не хватит времени на то, чтобы сходить домой, переодеться и вернуться.

– Что ж, я уверена, что смогу найти для тебя какое-нибудь платье в своем шкафу – если ты не против.

Джастина вопросительно посмотрела на Джейка, и он пожал плечами и усмехнулся, как бы говоря: «Это полное безумие, но я, конечно же, только за».

– Да, хорошо, спасибо. Я с удовольствием пойду на ужин вместе с вами, – промурлыкала Джастина, и Джейк ощутил во всем теле трепет, похожий на порхание бабочек. Она согласилась!

– Отлично, тогда решено. Я подыщу для тебя всё, что нужно. Ты будешь выглядеть божественно. – Джейк подумал, что никогда не видел маму такой довольной, но сейчас у него не было ни малейших возражений против ее участия в деле. Когда они втроем вышли на задний двор и забрались в мамину машину, она подмигнула ему, и Джейк понял, что унаследовал романтическую натуру именно от матери.

Глава 8

До встречи с Айей я пробовала обращаться к другим психотерапевтам, но ни один из них не помог. Жесткие деревянные стулья в кабинетах, давящее молчание на сеансах – то, как они отфутболивали каждый вопрос мне обратно, – все это угнетало меня. Свидетельствовало о том, что они никогда меня не поймут.

Все те, кто работал со мной до Айи, старательно придерживались своих программ и методичек. Они хотели исправить меня, но я не была уверена, что хочу исправления. Я просто хотела, чтобы меня выслушали и поняли. Не сразу. И, возможно, не во всем. Но хотелось верить, что в один прекрасный день у меня появится тот, кто меня выслушает. Тот, кто будет способен хотя бы попытаться вникнуть во все нюансы. Понять, каким образом тот вечер – та рождественская вечеринка – стал кульминацией всего, что было до него.

Айя почти сразу показала мне, что не придерживается определенных правил и способна размывать границы. Те первые сеансы были для меня просто «безопасным пространством», где я могла рассказать свою историю. Никакой активной терапии не происходило. Айя не задавала никаких вопросов. Даже не спрашивала, что я чувствую. Она просто слушала. Разбор всего этого предстоял позже.

До окончания сеанса я успела рассказать ей, как Макс вернулся домой из университета на рождественские каникулы. Я понимала, что следующая часть моей истории будет самой тяжелой, и за день до намеченного сеанса я испугалась и стала внушать себе, что не смогу пройти через это. Я не верила в себя, боялась, что скажу что-нибудь не то, поэтому позвонила ей и сообщила, что благодаря предыдущему сеансу мне стало намного лучше, большое спасибо, – и поэтому я прекращаю наши встречи, поскольку они мне больше не нужны.

Я повесила трубку, и на этом все должно было завершиться. Но не тут-то было – всего через два дня Айя появилась у моей двери. Она посмотрела на меня и заявила: «Я здесь для того, чтобы выслушать вас, когда вы будете готовы довериться мне», – после чего пошла прочь по подъездной дорожке. Через месяц я позвонила ей, чтобы условиться о следующем сеансе, и с тех пор не пропустила ни одного…

– Добрый день, Джастина! – Она улыбается, и мне становится немного теплее. – Не хочешь ли для начала рассказать мне, где ты находишься?

Я нервно облизываю губы, прежде чем ответить:

– Я в доме своей матери.

Для Айи эта новость будет немаловажной, и я чувствую, как меня охватывает трепет в ожидании ее реакции. Мы много раз обсуждали тот факт, что я поклялась никогда не возвращаться – что не хочу возвращаться ко всему случившемуся здесь, – но мое драматическое откровение лишь заставляет ее едва заметно моргнуть.

Как часто клиенты удивляют своих психотерапевтов? Возможно, признак по-настоящему хорошего специалиста – заранее знать, что ждет клиента в будущем. Подготовить к этому. Возможно, мой приезд сюда – вовсе не сюрприз для Айи. Я чувствую разочарование.

– Должно быть, тебе очень тяжело. Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю, как это описать, – вздыхаю я. – Испугана. Злюсь. Грущу. Все, что находится между этими эмоциями. И ничего конкретного из них.

– Это объяснимо. Возможно, мы сможем поговорить о причинах позже. А сейчас я бы хотела, чтобы мы сначала попытались осознать, что именно ты чувствуешь. Тогда ты сможешь разобраться с этим лучше. Почему бы нам не начать с того, что ты просто расскажешь мне о доме своей мамы? Можешь описать его мне?

Для видеосеанса я устроилась в своей старой спальне – здесь более уединенно, чем в кабинете внизу, – и сейчас заставляю себя смотреть прямо на обои с цветочным рисунком. Наконец-то я позволяю взгляду задержаться на них. Оттенки начинают расплываться, и цветы перестают быть цветами – вместо этого они превращаются в лица. С распахнутыми ртами. Кричащие.

– Не знаю, с чего начать, – признаюсь я, изгибая шею. Сначала налево. Потом направо. Усиленно моргаю. Сегодня мне как-то нехорошо.

– Как говорится, начни с самого начала. В данном случае почему бы тебе не начать с входной двери? Я бы хотела, чтобы ты не только описывала комнаты, но и думала о том, какие чувства вызывает у тебя каждая из них сейчас, когда ты снова там. – Голос у Айи спокойный и мягкий, в нем звучит ненавязчивое поощрение. Интересно, считает ли она, будто начала с чего-то простого? Неужели не понимает, что на самом деле бросает меня с места на большую глубину?

– Входная дверь красная, – начинаю я. – Высокая. Мне всегда казалась, что она выше, чем обычная дверь. Даже внушительнее. Но я так и не выяснила, правда это или нет. Прямо по коридору находится кухня. Она тянется вдоль всей задней части дома. Стеклянные двери выходят в сад на склоне. Кухня светлая. Иногда мне кажется, что она слишком светлая. Даже когда солнце садится, света здесь гораздо больше, чем нужно. Поневоле замечаешь все. Каждое пятнышко. Каждую мелочь. Невозможно их не увидеть. Комнаты в передней части дома темнее. Намного темнее. Сад выходит на юг. Мама гордится этим. Она говорит, что на южных склонах проще заниматься садоводством. Слева – парадная гостиная, переходящая в столовую. Здесь установлен большой камин с отделкой из дуба. Он богато украшен черненой резьбой. В детстве этот камин казался мне впечатляющим, но теперь я понимаю, что именно таким он и был задуман – и это сразу ослабляет эффект. То, сколько стараний было приложено, чтобы сделать камин впечатляющим. Далее, справа по коридору, находится салон. По идее, это самая уютная комната в доме. Между ним и кухней расположен кабинет. Оказавшись там, я начинаю испытывать страх, хотя и не понимаю, перед чем именно. И это весь первый этаж. Если только тебя не интересует туалет.

Айя улыбается, и по ее улыбке я понимаю, что мне не нужно описывать туалет, если я этого не хочу. А потом она аккуратно складывает руки на коленях.

– Ты не сказала мне, что чувствуешь в салоне. Только то, что это должна быть самая уютная комната в доме. Так ли это? Ты когда-нибудь бываешь там?

Я закрываю глаза и шепчу:

– Нет.

– Понимаю… А что наверху?

Там темно. Слишком темно. Я одна. Обхватываю руками колени.

Есть вещи, которые Айя знает, – например, то, что случилось в салоне, – и другие, которых она не знает.

«А что наверху?»

Теперь мне понятно: Айя все это время знала, что бросает меня на глубину. И ждала, какими спасательными кругами я воспользуюсь. Ее совершенно не интересовала входная дверь. Она знает, как я отношусь к нижнему этажу и к тому, что там случилось. Ее интересует верхний этаж. Наверху хранится больше всего секретов. Полагаю, она подозревает, что до сих пор не посвящена в них.

Потому что дом – это не просто здание. В доме всегда таятся секреты.

– Что ты можешь сказать про свою спальню? – продолжает Айя, переходя к делу. Я силюсь что-то сказать, но она не дает мне шанса. – Что ты можешь сказать про стену у себя за спиной? Я вижу крючок, а обои в этом месте выцвели слабее. Что там раньше висело? Это была картина? Фотография?

Я поворачиваюсь лицом к стене – осторожно, стараясь, чтобы в поле моего зрения не попал шкаф-купе, – хотя напоминание мне не требуется: я точно знаю, что висело когда-то там.

– Это была наша с Джейком фотография, – говорю я. – Сделанная на мой восемнадцатый день рождения.

– Если я правильно помню, в тот день ты прекрасно провела с ним время. Ты знаешь, где сейчас эта фотография?

– Она разбилась.

– Очень жаль. Какие чувства вызывает у тебя этот факт?

Я рада, что Айя пошла по этому пути, вместо того чтобы спросить, отчего фотография вообще упала со стены и разбилась на тысячу кусочков. На этот вопрос ответить легче. Мне нет нужды раскрывать, что я швырнула снимок на пол в тот день, когда меня отправили жить к Шарлотте и тете Кэрол. Через неделю после того, как Джейк бросил меня. Через неделю после смерти отца.

– Мне все равно. В любом случае все это было ложью.

– Что было ложью?

– Та ночь. Мой день рождения. Это была одна сплошная ложь.

Прежде
Джастина

Кровь текла по голени Джастины, там, где она рассекла ее о ветку у реки, но девушка не чувствовала этого. Возбуждение от того, что Джейк рядом, заглушало боль – особенно когда он подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице. Она взвизгнула от восторга, обвив его шею руками.

– Спасибо за лучший день рождения, – произнесла Джастина, когда он осторожно поставил ее на ступеньку. Им приходилось вести себя тихо. Сегодня вечером ее отец должен был куда-то уйти, но она боялась, что его планы могут измениться. Вдруг на самом деле он остался дома и они разбудят его? Слишком рискованно. Джастина осознавала, что отец всегда будет опекать ее сильнее, чем Макса, – ведь она была девушкой, – но все чаще ей казалось, что поводок натянут слишком туго. Иногда ей требовалось немного свободы, чтобы она могла хотя бы перевести дух и что-то решать за себя – в том числе насчет встреч с Джейком.

Неприятие того, что у нее есть парень, было вполне осязаемым. Вопросы, которые задавал отец, взгляды, которые он бросал на них, – все это заставляло и ее, и Джейка чувствовать себя неловко. Неужели все девушки, встречаясь с парнями, находятся под столь пристальным отцовским вниманием? Возможно, так и есть, и ей просто чудится, будто все гораздо хуже, чем есть на самом деле. Проблема, как обычно, в ней самой.

«У тебя слишком живое воображение. Это чревато неприятностями», – говорил ей отец в детстве.

– У меня есть еще один сюрприз, – сообщил Джейк, лукаво сверкнув глазами.

– Еще один?

В тот вечер за ужином в «Финчес» он уже преподнес ей идеальный подарок. И сейчас она провела кончиком большого пальца по срезу камня – одновременно ровному и шероховатому. Чудесное золотое ожерелье с зеленым кулоном неправильной формы. «Как твои глаза», – сказал Джейк. Джастина всегда остро осознавала, что у нее зеленые глаза и рыжие волосы. Она знала, что это выделяет ее среди других девочек в школе. Она не была похожа на гламурных женщин с журнальных страниц. Слишком большие глаза. Слишком непокорные волосы. Но рядом с Джейком она чувствовала себя прекрасной.