Атрес не виноват ни в том, что стал схематиком, ни в том, что никто так и не придумал способа лечить это без точки расщепления. Так что дело было не только в «Трели» и проблемах Линнел.

По крайней мере, когда несколько лет назад перед Кейн стоял такой же выбор – выдать схематика или промолчать, – она промолчала.

Впрочем, тогда ей лично это ничем не грозило. Тогда Федерико Тольди не приходил ее опрашивать и не препарировал равнодушным взглядом.

– Расскажите, что произошло после того, как вы увидели утечку спирита.

– Когда поняла, что случилась авария, я скрыла поток спирита миражом, чтобы не провоцировать панику среди гостей, и отправилась к центральному узлу. – Кейн говорила уверенно и четко, потому что именно так она поступила бы, если бы не медиатор времени.

– Вы взяли с собой Алана Атреса. С какой целью?

В ее показаниях это было самым подозрительным моментом, и Кейн знала, что Тольди не упустит его из виду. Обычному человеку нечего делать рядом с центральным узлом. У мастрессы архетипа не было причин брать с собой обычного человека.

– Вам кажется это странным? Я просто растерялась, Федерико. Я не знала, что именно произошло, повреждение двигателя или самой схемы. Алан воздушный капитан, в тот момент мне показалось, что он сможет помочь.

Объяснение малоубедительное, и Кейн казалось, что Тольди видит ее ложь насквозь, но именно эту ложь он не мог ни проверить, ни оспорить.

– Это единственная причина? – Кончик пера на секунду замер над страницей блокнота, будто на полуслове.

– Да, – спокойно и твердо сказала Кейн, отчетливо понимая, что совершает преступление, которое может разрушить всю ее жизнь.

– Хорошо. – Тольди поставил точку.



Сад на «Трели» располагался почти у самого края верхнего яруса, часть его выходила отдельной площадкой наружу, и в ясные дни с нее можно было увидеть клубящийся где-то внизу Сонм. Сейчас все скрывала облачная муть, в которой раз за разом, как тени под поверхностью воды, проступали образы-обрывки схем: фрагмент крыла птицы, наконечник копья, женская фигура на носу корабля.

«Трель» опустилась слишком низко, почти на уровень Грандвейв. Было холодно, шаль не спасала от сырости, на волосах оседала мелкая морось дождя. Вход на площадку терялся в тумане, и облетевшие розовые кусты стирались до белизны, как незаконченная акварель. Пахло осенью и влажной землей.

Сад производил угнетающее впечатление. Кейн знала, что так будет, и все равно после разговора с Тольди пришла сюда. В детстве это было ее любимое место.

Сад был личным проектом Линнел. Заботиться о нем на воздушной платформе было нелегко, и большая его часть пряталась под стеклянными куполами, только эта площадка оставалась открытой. На ней почему-то росли только розы – упрямые северные розы, которые почти никогда не цвели, но даже когда цвели, их бутоны напоминали выцветшие белесые плевки.

Теперь и их не было.

Кейн зябко поежилась и потерла плечи. Ее злила собственная сентиментальность, совершенно ей не свойственная, и эти странные приступы ностальгии. В конце концов, Линнел позвала ее не для того, чтобы вспомнить прошлое. Она обратилась не просто к подруге детства, а к мастрессе Пятого архетипа, потому что нуждалась в помощи, и Кейн собиралась сделать все, что в ее силах. В планах не было места ни для меланхолии, ни для жалости к себе, ни тем более для уныния, в которое приводил один вид этого сада.

Разговор с Тольди прошел настолько гладко, насколько это было возможным, и все же она чувствовала беспокойство. Люди, пытавшиеся уничтожить «Трель», могли повторить попытку, пока верили, что платформа достанется Стерлингу. Вычислить, кто использовал разрушающий медиатор, невозможно, но если б и удалось, это все равно не решало главных проблем. «Трель» нуждалась в ремонте, и как можно скорее.

Кейн хотелось действовать, но пока Линнел не приходила в сознание, оставалось только ждать. А время играло против нее.

Она еще не обсуждала это с Атресом, вообще не виделась с ним после того, как пришла в себя в своей комнате несколько дней тому назад, но даже если бы он согласился со всеми условиями Линнел, предстояло еще каким-то образом спасти ему жизнь. Кейн не лгала, говоря, что процесс расщепления схематика считался довольно простым, но ему нигде не обучали, и механизм никто не проверял со времен Первой катастрофы, а саму затею – пройти Грандвейв и отправиться к узлу Земли – многие назвали бы путешествием в один конец.

Кейн представила себе Линнел, почему-то именно такой, какой увидела ее на полу в центральном узле, и подумала: просыпайся. Просыпайся, ты очень мне нужна.

Без тебя здесь все развалится.

Шаги за спиной заставили вздрогнуть. В первое совершенно безумное мгновение Кейн пришло в голову, что это действительно Линнел, хотя если бы она пришла в себя, никто не отпустил бы ее гулять по саду.

В тумане проявилась высокая мужская фигура, почти неразличимая в молочной белизне. Она шла по проходу, не торопясь и как будто без цели, словно прогуливаясь.

– Что вы здесь делаете? – подойдя ближе, спросил Атрес – прямо, почти строго, как мог бы капитан спрашивать своего подчиненного.

Это должно было раздражать, но почему-то вызвало у Кейн улыбку.

– Вы действительно не умеете вести светскую беседу, Алан.

Атрес казался странно уместным на площадке – строгая черно-белая фигура, словно сотканная из белесой мути вокруг. Голые розовые кусты по бокам дорожки будто обрамляли его в терновую раму.

– Врач советовал вам лежать. – Проигнорировав, что она назвала его по имени, Атрес встал рядом, заложив руки за спину.

– Это было несколько дней назад. – Пожалуй, глупо было храбриться в его присутствии, потому что она все еще чувствовала себя истощенной, но Кейн просто не хотелось возвращаться в комнату. – Вы беспокоились за меня, я польщена.

Она сказала это не всерьез, полушутя, но Атрес все равно ответил без улыбки:

– Я не беспокоился за вас, я осматривал «Трель». Хочу понять, во сколько мне обойдется помощь Линнел Райт. Не думал, что платформа в столь плачевном состоянии.

Кейн улыбнулась и снова посмотрела на Сонм. Ей показалось, что просвете облаков мелькнул погнутый шпиль высокого здания.

– Вы не знаете, очнется ли Линнел, но уже прикидываете сумму, о которой она попросит?

– Несколько дней назад мы решили, что это «надежда».

Кейн плотнее укуталась в шаль, хотя та не спасала ни от холода, ни от сырости.

– Вы мне поверили.

– Разумеется.

Он сказал это, констатируя факт, и было странно думать, что человек вроде Алана Атреса доверился словам Кейн, пусть и в такой малости.

– Знаете, вам на самом деле повезло. С момента Первой катастрофы у схематиков не было даже надежды. Для всех, кроме вас, это все еще приговор. Независимо от статуса и денег.

– Надежда имеет смысл, только если она оправдывается, – возразил он спокойно. Внизу, в просвете слева от них, медленно проплыла скошенная вершина какой-то башни. – Меня вы пока не вылечили, Линнел Райт пока не очнулась, а платформа все еще нуждается в срочном ремонте. – Он оглянулся по сторонам и равнодушно пожал плечами. – Угнетающее зрелище.

Умом Кейн понимала, что в глазах постороннего человека «Трель» – просто платформа в аварийном состоянии, старая, обедневшая и не стоящая того, чтобы ее спасать, но тем не менее сказала:

– Просто сейчас не сезон. Когда этот сад зацветет, здесь станет по-настоящему чудесно.

Разумеется, Анна преувеличивала, потому что эти розы – маленькие, понурые и очень живучие – не особо ей нравились. Шипов у них было больше, чем листьев, и цвели они недолго. Но она рядом с ними выросла, и только потому они имели для нее значение. Желание доказать их ценность было из детства и, как и многие ее порывы родом из детства, толкало Кейн на глупость. После разговора с Тольди, когда ей приходилось взвешивать каждое слово и наперед просчитывать последствия, эту глупость хотелось совершить. Всего одну, безобидную.

– Знаете, Атрес, если бы вы увидели этот сад во всей красе, думаю, вы бы его полюбили.

Он повернул голову, посмотрел бесстрастно. Зрачки сливались с радужкой и казались двумя аккуратными дырами.

– Я равнодушен к цветам.

– Вы просто не видели. – Кейн улыбнулась. – Смотрите.

В ее состоянии использовать архетип было неразумно, и все же она нашла взглядом красное яблоко и потянулась к спириту под поверхностью мира. Мираж плеснул наружу, привычно затопил пространство, и достаточно было всего лишь зачерпнуть, чтобы вытянуть желаемый образ.

Первым она создала запах – морозный, очень нежный, почти неразличимый, с едва уловимой нотой соли. Кейн выхватила его из воспоминания, ей тогда было восемь. Весна наступила рано, розы распустились, а потом вернулись холода. Когда Кейн пришла на площадку, розы облетали, лепестки их ложились на землю медленно, торжественно и тихо. А она плакала, думала, что цветы умирают. Хотя этот сорт оказался на диво живучим.

Атрес хмуро обернулся на пустой сад, и Кейн плеснула Миражом на дорожки, на колючие, почти черные от влаги кусты. Цветы распускались – нежные, почти светящиеся бутоны. На самом деле такими эти розы никогда не были, только в детстве, когда все казалось ярче и больше.

– Достаточно. – В тишине голос Атреса был четким и безусловным, как выстрел.

Кейн убрала мираж, и он растворился в воздухе, превратившись в обычное воспоминание. Немедленно накатила слабость, и огромного труда стоило не упасть.

– Видите? – Она заставила себя улыбаться. – По-настоящему чудесно.

Атрес смотрел мрачно и совсем не походил на человека, которому понравилось представление.

– Я не думал, что вы настолько…

– Романтична? – подсказала Кейн, чувствуя, как начинается озноб.

Действительно не стоило использовать спирит в таком состоянии.

– Глупы, – поправил Алан холодно, как будто глупость оскорбляла его лично.

Это было забавно, и она засмеялась бы, если бы ее чуть меньше трясло от холода.

– Я солгала инспектору и согласилась помочь схематику. Я или полная дура, или безумна. Вы знали об этом с самого начала.

Атрес снял китель и накинул ей на плечи. Сразу стало теплее.

– Помолчите. Вы уже достаточно наговорили.

Китель был тяжелым, плотная ткань хранила тепло тела, пахла горьковатой туалетной водой и едва заметно человеческой кожей. Это почему-то смущало, и вместе с тем собственное смущение казалось Кейн смешным.

– Теперь замерзнете вы.

– Со мной все будет в порядке, – сухо отозвался он, хотя белая рубашка не спасала его ни от холода, ни от сырости.

– Извините, Атрес. Глупо получилось. – Последствия использования спирита стирались, понемногу отступал холод – все-таки Мираж был родственным для Кейн архетипом и почти не требовал усилий для использования.

– Хорошо, что вы это понимаете. И можете называть меня по имени. Вы и без того постоянно сбиваетесь, звучит нелепо.

– А вас это раздражает.

– Естественно.

Она снова повернулась к краю площадки, туда, где в белизне угадывались текучие силуэты Грандвейв. Кейн не хотелось видеть глаза Атреса в тот момент, слишком равнодушный у него взгляд.

– Жаль, что вам не понравился сад. Мне хотелось, чтобы вы увидели «Трель» красивой. Это место стоит того, чтобы его полюбить.

– Я равнодушен к миражам.

– И к цветам. Да, я поняла. – Кейн наконец согрелась и, сняв китель, протянула Атресу. – Спасибо.

Проигнорировав благодарность, он спросил:

– Что вы будете делать, если Линнел Райт не очнется через неделю?

– Подожду еще неделю. – Без кителя снова стало холодно, и Кейн плотнее укуталась в шаль. – У меня немного вариантов.

– Платформа нуждается в ремонте. Если мы опустимся чуть ниже, окажемся в Грандвейв.