Лиза вдохнула полной грудью душистые запахи лугов. Пощипала себя, убеждаясь, что не спит, наклонилась и выдернула травинку. Пожевала сочный стебелек. Вкус был самым обыкновенным. Самая обыкновенная капустница спорхнула с цветка. Лиза пошла за ней, как Алиса за Белым Кроликом. Она почти спустилась с холма, но вспышка ожгла сетчатку, заставив заслониться предплечьем.

– Ты чего? Земля, Земля, прием! – Катюша пощелкала пальцами у Лизиного лица. Солистки «Пропаганды» смотрели с плаката. Бабочки были только на мониторе, усеивали обои рабочего стола. Лиза ощупала свои щеки, нагретые солнцем, причмокнула: на языке оставался привкус съеденной травинки. – Ты робот? – забеспокоилась Катюша. – Зависла на целую минуту, я докричаться не могла, думала уже родителей звать.

Минута? Но она провела на Холме как минимум пять минут. Желтая пыльца прилипла к подошвам тапочек.

– Ты меня пугаешь, – сказала Катюша.

– Все в порядке, – соврала Лиза, встряхивая волосами. – Я просто… изображала труп.

– У тебя классно получилось. Только в следующий раз, изображая труп, не сопи так громко!

Если первый раз косвенно был связан с сексом – с реакцией на порнографическое видео, – то второй не имел к половой сфере ни малейшего отношения. Второй раз едва не стоил Лизе сломанных конечностей. Вот Лиза катит на велосипеде по улице Калинина, вот жмурится от вспышки, вот летит головой вперед. Трава смягчает падение. Велосипед остается там же, где асфальт, высотки и дождевые тучи. В Краснодаре, в реальности.

За три месяца, что прошли с дебютного визита на Холм, тут ничего не поменялось. Словно изображение поставили на паузу, а сейчас снова позволили облакам плыть по небу. Лиза мгновенно вспотела. Сняла курточку и бросила ее в траву. Ветерок огладил плечи. Лиза вынула из кармана мобильник – долгожданный подарок от мамы. Зеленый экранчик чернел логотипом «Моторолы», но телефон не реагировал на нажатие кнопок. Намертво заглох.

Как и в январе, Лиза совсем не испугалась. Напротив, ей было ужасно любопытно. И она отправилась утолять любопытство. Примерно полчаса – сказать точно она не могла, так как механические часы перестали работать вместе с сотовым, – Лиза гуляла по лугу. До вспышки, до боли, до того, как она очнулась на обочине, окруженная неравнодушными прохожими, уверенными, что велосипедистка на минуту – да, на минуту! – лишилась чувств, ударившись головой. Лизе еще повезло: при падении она лишь стесала кожу на подбородке и разбила колени.

– А где ваша куртка? – спросил сердобольный пенсионер. – Вы же вроде в куртке были? Не украл ли кто?

Лиза не стала говорить, что куртка осталась на Холме, где вечное лето и вечный полдень.

Мама не поверила ей. Даже когда в третий раз Лиза отключилась в подъезде, приложилась к бетону виском и принесла с Холма симпатичный букет полевых цветов – мама предпочла отмахнуться от доказательств. Выбросила цветы из иного мира в мусорное ведро и отвела дочь к доктору.

– Давай так! – говорила Лиза в приемном покое. – Я вырублюсь, а ты на меня смотри. Я сниму какую-нибудь вещь – вот увидишь, она исчезнет в нашей реальности!

– Конечно, конечно, – поддакивала мама. – Как ты скажешь, родная, только успокойся.

Консультацией у психолога не обошлось. Лизу изучал седовласый московский сомнолог, специалист по расстройствам сна. Ее обклеили проводами: процедура называлась полисомнография. Врачи диагностировали у Лизы нарколепсию – редкое заболевание нервной системы, при котором человек неконтролируемо засыпает. Резкое снижение мышечного тонуса сопровождается слуховыми и зрительными галлюцинациями. Это означало, что в будущем, до полного исцеления, ей нельзя будет не только управлять транспортом, но и плавать. Придется быть предельно аккуратной. В любой момент она может… как ты говоришь, детка? Да, перенестись на Холм. Погулять по лугу.

Лиза больше не пыталась переубедить взрослых. Она завела тетрадь, в которую записывала данные наблюдений.

Сколько бы я там ни находилась, здесь проходит меньше минуты.

Одежда, обувь, содержимое карманов, все, что в руках +

Контролировать перемещение —

Покакать в другом мире +

Бабочки, кузнечики, божьи коровки и т. д. +

Говорящие бобры, Злая Ведьма Запада, Чеширский Кот —

В коробке из-под фена лежали образцы почвы. Меж страниц Роджера Желязны – засушенные растения. Трава, цветы, насекомые Холма ничем не отличались от земных насекомых, цветов и трав.

Развлекаясь, Лиза придумала Принца. Принц был таким стеснительным, что не решался подойти к ней и завести разговор; он наблюдал, прячась. Это он забирал вещи Лизы. Попадая на Холм, Лиза оказывалась в одной и той же примерно точке, но забытые ею курточка, жевательная резинка или специально оставленные носки пропадали. Иногда Лиза обращалась к вымышленному Принцу, пела ему и рассказывала о заботах и тревогах реальности.

Лиза охладела к записям в шестнадцать лет. Ей нечего было писать: на Холме и в окружающих Холм полях вообще ничего не происходило. Разуверившись в принцах, Лиза лишь документировала частоту припадков. Максимальное количество – семь, в 2004-м. В среднем – три-четыре раза за год. Пребывание на Холме никогда не длилось больше получаса – по прикидкам, ведь все телефоны, которые были у Лизы, там глохли. Все мобильники зависали.

Лиза не могла контролировать перемещения или подготовиться к ним. «Вспышки» не зависели от ее настроения, местоположения или менструального цикла. Она попадала в страну вечного полудня из спальни, автобуса, общежития, университетской аудитории. Однажды упала с лестницы и набила шишку, но в целом приступы протекали гладко.

В море Лиза заходила по пояс под присмотром мамы, подружек или, позже, бойфрендов. Путешествия завораживали поначалу, особенно ей нравилось попадать из зимы в лето и нежиться на солнышке, но с возрастом Лиза стала воспринимать Холм как удручающую данность. Она прекратила гулять по душистым лугам. Сидя по-турецки на одном месте, ждала возвращения «домой». Если бы не гербарий, шелуха дохлых насекомых и комья земли в коробке, она бы приняла официальную гипотезу о расстройстве нервной системы. О том, что мозг изнасилованного ребенка создал убежище.

Но Холм существовал. Лизина тайна, которой она однажды, в постели, поделилась со своим молодым человеком. Лизе было тогда девятнадцать, Олегу – за тридцать. Она училась на факультете журналистики, он преподавал теорию социально-массовой коммуникации. Она знала, что он не поверит.

– Ты меня разыгрываешь? – засмеялся Олег.

– О, если бы. Двадцать девять раз. В сумме я была там примерно десять-пятнадцать часов. – Она смотрела на него без тени улыбки, и у Олега опустились уголки губ.

– Это… странно. И… как-то жутковато.

– Печально, что я не могу забрать тебя туда. – Лиза пожалела о своей исповеди. Чтобы снять напряжение, погладила Олега по голому торсу. – Мы бы занялись сексом в другом измерении.

– А ты не боишься застрять там навсегда?

– Боюсь, – тихо сказала Лиза. – Я много чего боюсь. Например, что ты теперь разлюбишь меня.

– Глупая! – Олег оплел ее руками.

– Знаешь, в следующий раз я постараюсь поймать бабочку.

– М? – не понял он.

– Я поймаю бабочку и принесу ее тебе как доказательство. А пока – давай забудем обо всем, что я говорила.

С возрастом припадки становились реже, ждать нового пришлось семь месяцев. Лиза вырубилась четырнадцатого февраля на романтическом свидании, не донеся ложку до рта и забрызгав крем-супом платье. В реальном мире прошла минута. Полчаса прошло на зеленых лугах, под голубым небом с разрозненными облаками.

– Милая… – потормошил ее Олег. – Боже, ты так меня напугала! – Почти те же слова сказала ей Катюша много лет назад.

Лиза протянула к Олегу руку и разжала пальцы. Крушинница спорхнула с ладони и полетела по ресторану, сопровождаемая ошарашенным взором Олега. Хрупкое желтое пятнышко, рожденное в иной реальности.

– Как я и обещала.

Вскоре Лиза и Олег расстались. Он мог принять ее легкое помешательство, ее чудинку, но видеть рядом с собой девушку, способную приносить бабочек из параллельного измерения, не хотел.

В две тысячи девятом Лиза переносилась единожды, затем последовала пауза в два года. Она снова попала на Холм через неделю после кончины мамы.

Лиза поняла, что скучала по этому месту. Расплакалась и зашагала куда глаза глядят. Ветерок обдувал лицо, ноги тонули в траве. Она отошла достаточно далеко, когда вдруг почувствовала спиной чей-то взгляд. Лиза обернулась. В тот миг она подумала, что горб в поле может быть курганом, могильной насыпью, захоронением каких-то племен, кочующих меж мирами. Солнце било в глаза, слезы застилали обзор, но Лиза видела размытую фигурку женщины, стоящей на Холме.

– Мама? – спросила она. Первое, что пришло в голову. Душа матери навестила дочь в укромном уголке. – Мама! – Лиза побежала к Холму… и рухнула назад в свое тело, застывшее у печи. Кофе вскипел и вылился из дребезжащей турки на плиту.

Следующего раза Лиза ждала восемь лет.

* * *

– Черт, черт, черт! – Лиза прижала ладони к щекам. Вспышка застала ее, спешащую к остановке, на проезжей части. У Глеба изменились планы, и он вот-вот должен был привезти Анянку домой.

«Если меня собьет машина, – подумала Лиза, – я стану привидением и замучаю тебя, Глеб».

Лиза отняла руки от лица и выдохнула. Луг простирался перед ней – зеленое, в синих и желтых крапинках, полотно до самого горизонта. После пасмурного сентябрьского дня голубизна неба ослепляла. Бабочки и стрекозы порхали вокруг, привечая старую знакомую. Все было настоящим, как и раньше. Ветерок, развевающий волосы. Стебли, щекочущие стопы. Лизина тень на сочной, не нуждающейся в дождях траве.

Сколько всего случилось за восемь лет. Сколько радостей и разочарований. И главное, у Лизы случилась Анянка. Лиза почти забыла это место, почти поверила, что страна вечного полудня была сном, последствием психического расстройства, которое она переросла и преодолела.

На Холме ничего не поменялось. Облака, кажется, те же самые, бороздили небесную синь. Дискутировали в зарослях розового клевера сверчки. Солнце согревало, будто нашептывало: «Вот – реальность. Это, а не твои статьи на сайте, не Глеб, не тоскливая матрица. Добро пожаловать».

Лиза присела на корточки и провела ладонью по головкам луговых цветов. Если время здесь обнулялось всякий раз, когда она возвращалась, значит она прикасалась к этим же цветам в тринадцать лет. Теперь ей двадцать девять. Поразительно.

Лиза представила себя девяностолетней старухой, хромающей по траве своего детства. Ветер вдруг сменил направление и интенсивность, принес непривычную прохладу грядущей осени и еще запах… Так пахли клетки контактного зоопарка, который Лиза с Анянкой посещали в июле.

Холодок пробежал по коже. Лиза выпрямилась и почувствовала, что за спиной что-то есть. Съеденный на обед хот-дог превратился в желудке в камень. Лиза обернулась, ветер хлестнул по лицу, облако – впервые на памяти опытной путешественницы – заслонило здешнее солнце.

Она ошиблась. Этот мир изменился. Еще и как. Внизу, у подножья Холма стоял абсолютно черный шатер. Разборная конструкция из стальных мачт и парусины, способная вместить… сколько? Пару сотен зрителей?

Холодок стал льдом, сковавшим мышцы. Сердце неистово стучало, разгоняя кровь. Ветер усиливался и трепал ленты, привязанные к опорам шапито. Они извивались, как разъяренные гадюки.

Цирк приехал в мир вечного полудня.

Ахалай-махалай.

Лиза попятилась, и кто-то схватил ее.

* * *

– Идиотка! Дура конченая!

Лиза моргнула, вглядываясь в лицо светловолосого парня, держащего ее за плечи. Симпатичный юноша с опешившими голубыми глазами. Это снова был Краснодар, сентябрь. Охристо-бежевые высотки на Кубанской набережной, доминанта Тургеневского моста.

– Она обдолбанная? Сука тупая! Под кайфом, а?