Сергей Валентинович сначала замер. Затем выпрямился. Затем снова немного подался вперёд. Его лицо будто расплылось в удовольствии от полученного внезапно флирта, который никто не ожидал – даже сама Валя. Он не убрал руку с её талии. Напротив – подтянул чуть ближе.

– Не беспокойтесь, Валентина, – произнёс он с такой интонацией, словно комментировал курс валют на интимной бирже. – Я всегда готов подставить свою грудь таким… талантливым сотрудницам.

Он не подмигнул. Он подал это как жест тонкий, подчёркнуто изящный, как будто их диалог шёл не в коридоре, а в ресторане при отеле, где комната уже забронирована, но оба делают вид, что ещё не решили.

Кляпа в теле хихикнула – грудью, коленями, даже зрачками.

– Вот это мы выехали, – прошептала она внутри, но с ощущением, что стены тоже слышали. – Просто глянь на него. Он уже мысленно снимает с тебя не платье, а оклад. У него там в папке, наверное, уже заявка на отпуск в Суздаль с пометкой «работа с перспективной молодёжью».

Рука скользнула по пуговице на пиджаке. Валя – точнее, тело, в котором теперь командовала Кляпа – наклонила голову чуть вбок, уголком губ выдавила полуулыбку. Кожа на шее напряглась – так делают актрисы в старых фильмах, когда собираются сказать что—то бессовестное.

– Знаете, Сергей Валентинович, – прозвучало вдруг из уст Вали, – я теперь хожу на каблуках не просто так. Это стратегия. Чем выше каблук, тем сильнее падают принципы. Особенно у мужчин, стоящих рядом.

Он рассмеялся. Тихо. Удовлетворённо. Как человек, который заказал десерт и вдруг обнаружил в нём бонусный слой крема. Больше он ничего не сказал. Только посмотрел. Долго. Пронзительно. И с той самой искоркой, которую не спутаешь с интересом профессионального плана.

– А хотите, я вам отчитаюсь… но не словами, – промурлыкала Кляпа, выгибая Валю почти незаметно, но так, чтобы пиджак у него на плечах натянулся. – Я умею объяснять цифры телом. Это называется тактильный аудит.

Губы Вали приоткрылись, но она ничего не сказала. Сергей Валентинович лишь хмыкнул, и что—то в его позе подалось вперёд. То ли живот, то ли намерения.

Когда Валя отступила на шаг, Кляпа всё ещё управляла движениями. Бёдра покачивались с тем знанием, которого у Вали раньше не было. Пальцы держали папку, как оружие. Подбородок не дрожал. Только в животе шевелилось: что—то липкое, жаркое и тревожное.

– Молодец, – шептала Кляпа, – теперь он твой. Не в прямом смысле, конечно. Пока. Но его фантазии уже прописаны в твоей системе. И поверь, он туда ещё вернётся. С ключами. С паролями. С предложением командировки.

Коридор закончился. Валя – уже почти вернув контроль – шла, не оборачиваясь. Но знала, что за спиной всё ещё остался взгляд. Такой, от которого не избавиться. Даже если стереть всю папку памяти.

Валя успела дойти до своего стола, когда первый удар пошёл по атмосфере. Бухгалтерия задрожала, как поверхность воды после падения бетонной плиты. Это было не обсуждение. Это была тектоника.

Кто—то из бухгалтеров притворялся, что всё по—прежнему, сосредоточенно щёлкал мышкой и щурился в Excel. Но пальцы дрожали, зрачки бегали, как будто искали нужную ячейку, в которую можно спрятать мораль.

Первый бросил фразу Тимур из финансового анализа:

– Так, господа, ставка такая: если она получит премию в следующем месяце – я официантам в столовой на чай даю. А если сразу переводом на шестой этаж – иду увольняться в знак протеста.

Таблица в Google Docs уже была. Называлась «Индекс повышения ВВП (Валя Валентиновна Подачи)». Рядом были столбцы: «Премия», «Командировка», «Кресло кожаное». В одной из ячеек значилось: «возможность проводить собрания лёжа».

Дальше – больше. Кто—то из маркетинга прислал в общую рассылку мем с картинкой: офисный коридор, подпись: «Программа “1С: Сближение” успешно запущена». Кто—то переслал скриншот, где начальник и Валя вырезаны и вставлены в шаблон романтической открытки: «Талантливым сотрудницам – тёплая грудь руководства».

В столовой обсуждали шепотом, но с жаром. На лестнице говорили уже не о том, «что было», а «кто за этим стоит». В туалете кто—то прицепил к зеркалу записку: «Кто не флиртует с шефом – тот платит за корпоратив из своей премии».

Люся пришла в себя в момент кульминации, как старая драма, которую наконец—то снова включили. Она вышла из—за стола с таким лицом, словно на ней лично исполнили операцию без наркоза, и произнесла:

– Всё. Мы просрали отдел.

– Ну ничего, – откликнулась Кляпа в голове Вали с удовольствием бестактной богини вечернего разложения. – Отдел просрали, зато влагалищную дипломатию вывели на уровень министерства! Да ты глянь на эту Люсю – зависть у неё капает по салфетке, как сметана с просроченной булочки. Они просто в бешенстве от того, что ты вошла в коридор как девочка, а вышла как стратегическая жопа с функцией повышения KPI через феромоны.

Она захихикала, как будто в этот момент полировала эрогенные зоны табелью рабочего времени:

– Теперь ты в их глазах не человек. Ты эксельная формула с телом. Функция с округлёнными бёдрами. Я бы даже сказала – актив с гарантированной волатильностью. Они орут про мораль, потому что знают: ты её сломала, села сверху и ускакала в сторону отдела премирования. Так держать!

Салфетка – уже влажная – легла ей на лоб. Глаза закрылись. Воздух затрепетал.

– Так и до оргий доживём. Начинали с отчётов, закончим фривольной игрой в активы. А я, между прочим, сюда не за этим шла. Я шла работать. За стаж. За пенсию. А теперь мне стыдно смотреть на формат верхней одежды у сотрудниц.

– Люся, не драматизируй, – попыталась вставить Анжелика с учётного. – Ты, между прочим, сама как—то на корпоративе за шефа держалась. Обеими руками.

– Я держалась за трезвость, а не за карьерный рост! – отрезала Люся и, не открывая глаз, добавила: – Всё. Увольняюсь. Или пусть Валя увольняется. Это ж какой позор. У нас теперь, выходит, не бухгалтерия, а филиал страстей по должностной инструкции.

– Боже, Люся, прекрати стонать, – откликнулась Кляпа с изысканной пошлостью, как будто у неё внутри стоял микрофон с бархатной обивкой. – Ты просто ревнуешь. Не к телу – к возможностям. Валя наконец—то начала карьеру по новой методичке: меньше табличек – больше трения.

Она захихикала в голове у Вали так, что даже у капилляров на лице стало жарко:

– Ты вообще понимаешь, что сделала? Ты провела стратегическую диверсию в дресс—коде! Теперь каждый взгляд на твою попу – это маленький инсульт у отделов внутреннего контроля. Они все боятся: вдруг ты не остановишься и войдёшь в приёмную без нижнего белья и с заявкой на перерасчёт бонусов через предварительные ласки. Люся боится не оргий. Люся боится, что её больше никогда не попросят рассказать про налоговый вычет на фоне плотно закрытой двери.

Кляпа была довольна. Валя – почти без сознания. Но держалась.

Никто не спорил. Но и не соглашался. Все – от стажёра до старшей по складу – понимали, что происходящее не уложится в отчёт. И тем более – в голове.

Валя сидела за столом. Её пальцы держали мышку. Глаз – курсор. Лицо – спокойствие. Но внутри – медленный, липкий ад. У неё дрожали мышцы в пояснице. Не от страха. От осознания, что шутки, которые сегодня пересылают по отделу, завтра могут стать поводом для настоящего решения. Не кадрового. Жизненного.

Она не видела, но знала: шепчутся. Смотрят. Оценивают. Фиксируют. Регистрируют каждый её жест, как систему счисления. Она превратилась в процесс. Не человека. Процесс, который можно анализировать, пересчитывать, обсуждать в курилке. Без её разрешения. Без её участия.

Кляпа внутри ликовала.

– Ты слышала, как он хмыкнул? – тараторила она. – Это хмыкание стоило как минимум полпроцентного прироста к твоей социальной значимости! Теперь ты не просто Валя. Ты Валюта. Ты курс. Ты фьючерс. Да на тебя уже прогнозы составляют, как на нефть. Только ты – горячее.

Валя не отвечала. Она не могла. В горле стоял ком. Не слёзный. Концентрированный. Из страха, стыда и ощущения, что теперь всё уже не развернуть обратно.

В углу, за перегородкой из оргстекла, стажёр Слава спросил у Ларисы:

– А если я тоже случайно упаду начальнику на грудь… это поможет? Или мне надо сменить дезодорант?

Смех был тихий. Давящий. Один из тех, что пробирает до костей. Смех в офисе, когда все понимают, что смеяться неправильно – но всё равно смеются. Потому что иначе – задохнёшься.

Кабинет начальника всегда казался Валентине зоной риска. Пространством, в котором важнее не слова, а расстановка мебели. Два кресла – одно мягче, другое строже. Три вида папок – отчётные, дисциплинарные и «на всякий случай». Фиалка в углу, выжившая в условиях кондиционированного цинизма, и графин с водой, который больше напоминал реквизит для переговоров с душой.

Сергей Валентинович сидел за столом, но выглядел так, будто хотел с него сползти. Галстук он поправлял уже четвёртый раз, причём без зеркала, с выражением лица, будто каждая складка способна перечеркнуть стратегию. Несколько раз поднимал глаза на Валю и снова опускал, открывая рот, но не успевая встроить мысль в форму.

– Вода? – спросил он. Налил себе, отодвинул стакан, налил снова. Так и не сделал ни одного глотка.

Валя сидела напротив. Папка с отчётом сжималась в её руках, как оберег. Она уже не чувствовала пластика. Только пульс в запястьях и лёгкое жужжание в ушах. Сердце стучало, как принтер в момент, когда зависает файл.

– Валентина… – начал он снова, и голос его сорвался, потом поймал нужную интонацию. – Я давно хотел… обсудить с вами одну мысль. Она не в отчётах. Не касается бюджета. Это… вне плана. Вне рамок. Даже вне табеля учёта рабочего времени.

Он на мгновение замолчал, облизнул губы, которые, по ощущениям, пересохли сразу после того, как она села напротив. Глаза его метались по столу, выискивая опору. Не найдя, он снова вернулся к ней:

– Я подумал… почему бы нам не съездить вместе… ну, скажем, в Суздаль. Город отличный. Воздух чистый. Архитектура… ну, и… атмосфера. Мягкая. Уютная. Без лишних взглядов.

Валя замерла. Не просто как испуганный человек. Как система, на которую одновременно поступил запрос и сбой. Внутри – полное отключение. Тело неподвижно. Дыхание сбилось. Голова пустая. Она слышала только отдалённый звон. Как будто где—то в черепе зазвонил факс.

Но Кляпа не дремала. Она выскочила, как продавщица из примерочной:

– Да-а-а-а-а, детка! Вот он! Вот оно! Отдел соблазнения работает по графику! Едем в Суздаль, Валюша. Бронируем номер с видом на измену, мини—бар и пакет: «Всё включено, кроме совести». Сейчас не облажаться – и будет тебе командировка с поглаживаниями!

Губы Вали задрожали. Но не от волнения – от несогласия между мозгом и телом. Мозг шептал: «Беги». Тело кивнуло. Не один раз. Три. Как будто выдало согласие в формате GIF: мол, да, согласна, даже очень, причём без слов, но с жестами.

– Мммггкх… – вырвалось из неё.

Но в следующий миг голос снова стал не её. Кляпа взяла управление, как бармен накануне корпоратива.

– Суздаль? – протянула Валя уже чужим, маслянистым тоном. – Звучит заманчиво. Особенно если с номером на двоих, плотным расписанием и без одежды с восьми до восьми. Я, знаете ли, обожаю уединение, особенно когда его можно измерять в сантиметрах между телами и миллиметрах на простынях.

Сергей Валентинович выдал звук, который не делает ни один человек при сознании. Что—то между икотой, шёпотом и одобрительным похрюкиванием. Он побледнел, потом порозовел, затем слегка засиял, как лампа на диммере.

Кляпа продолжала через Валю:

– Только давайте без совещаний. Я, если честно, предпочитаю разбирать горизонтальные отчёты – с приложениями. И желательно, чтобы в них участвовали живые показатели.

Сергей Валентинович засиял. Его лицо преобразилось так, словно он только что выиграл тендер на эмоции. Плечи расправились. Грудь вздохнула. Кожа на лбу разгладилась. Даже фиалка в углу будто приподняла один лист.