Но ничего, я переживу, хотя нужно было влепить вторую пощечину, но тогда бы этот жест мог бы быть расценен иначе. Макс провоцировал, вызывал меня на эмоции, но я так давно научилась их топить и скрывать, прячась за маску безразличия и отстраненности.

Даже противно стало, что во время минутного самоудовлетворения я представила этого мальчишку, своего пасынка.

Жесть, как бы можно было выразиться.

Ушла, не дожидаясь ответа, даже про таблетки забыла, но перед этим мы долгие секунды сверлили друг друга взглядами. Должна признать, что тело у Макса красивое, даже представила сразу, сколько женщин от семнадцати до, может быть, даже преклонного возраста пускают на него слюни.

Противно стало.

Ушла к себе, легла, укрывшись одеялом, сон не шел, мысли скакали в голове, как овцы, через забор которых я пыталась считать. Как сморило,и не поняла, провалилась в бездну, в которой я бежала за удаляющимся силуэтом мужчины через туман и легкий дождь.

Я кричала, звала его, плакала, просила остановиться, подождать меня. Но он даже не обернулся, не замедлил шаг, словно я была чужая, не нужна ему. Это был Иван, я была уверена, я чувствовала его.

Проснулась в слезах, в отвратительном настроении и с головной болью. Зря приехала, сидела бы на Севере, в филиале, имела персонал, который уже ненавидит меня. Там, наверно, вечеринку устроили, тамаду пригласили, гуляют, празднуют, что Инга Владимировна уехала, эта сука недотраханная, стерва и горгона.

В квартире было тихо, наверное, Максим еще спал, нужно было приготовить завтрак, в холодильнике нашлись продукты для каши. Но первым делом сварила крепкий кофе, несмотря на головную боль, пила его, смотря в большое панорамное окно на пасмурный день, моросящий дождь и туман, не отпускающий город.

Так же, как этот туман, меня не отпускает прошлое. До боли, как кислота, проникающий в кожу, в сосуды, в гости. Она немного ослабла, как челюсти дикого зверя, который немного устал держать меня за горло своими острыми зубами.

Три года я живу в таком состоянии после гибели Ивана, в этом мареве, отвлекая и нагружая себя работой, забывая, что я женщина, молодая еще, довольно привлекательная, это уже с точки зрения мужчин, общающихся со мной. Марина права, нужно выбираться из этого болота, из своей конуры, удобного положения, своего укрытия.

Каша убежала, на всю квартиру распространился запах гари, сработала пожарная сигнализация, я начала открывать окна, звонить на пульт дежурного, объяснять, что мы не горим. Не хватало мне здесь еще мужчин с пожарными гидрантами.

– Да… еб… что здесь произошло?

– Каша убежала.

– Мм… ты умеешь варить кашу?

– Умею.

Машу полотенцем, бросаю взгляд на Макса, он почти голый, на нем только боксеры. Мощные икры, татуировки, взъерошенный, заспанный и, конечно, не на учебе.

– Заметно.

– Можно было одеться.

– Я дома и хожу как хочу.

Дыма нет, но запах остался, вытираю тряпкой плиту, окно открыто, по кухне гуляет холодный ветер, ноги мерзнут. Чувствую на себе взгляд Макса, но не оборачиваюсь. Надо было самой одеться скромнее, а не в короткие шорты и майку.

– На учебе не на дно?

– Не надо.

– Ты хоть еще учишься?

– Учусь.

Странно, что нет подколов и пасынок на удивление тих.

– Брось, домработница все уберет.

– Не люблю оставлять после себя грязь. Закрой окно, холодно.

Макс не двигается, позади гремит чашка, оборачиваюсь, парень допивает мой кофе, без какого-либо смущения разглядывая меня. По коже бегут мурашки, но я сама, отложив тряпку, рассматриваю Макса в дневном свете. Когда он успел стать таким?

Надменный взгляд, но с долей иронии, он осматривает меня, как кусок стейка на обед, думая, приготовить с кровью или сделать более сильную прожарку.

– Нравится? —Улыбка, расслабленная поза.

Я понимаю, о чем он:

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Ложь. Твои соски говорят о другом.

– Не обольщайся, холодно, я же прошу закрыть окно.

Делаю это сама, поднимая руку, закрывая раму. Макс молчит, продолжает сидеть.

– Омлет будешь?

– Да. С беконом.

Вздыхаю, но надо чем-то себя занять, готовлю новый завтрак, хлопая холодильником. На мой телефон приходят сообщения, потом посмотрю.

– Свидание?

– Что?

– У тебя свидание вечером, Маринка написала.

– Тебе не говорили, что нехорошо читать чужие сообщения?

– Кто он?

Максим не слышит моего вопроса, отбираю у него телефон, Марина действительно прислала несколько сообщений, они высветились на экране, а этот паршивец прочел.

– Иди умойся, завтрак почти готов.

– Мне сказать тебе: «Хорошо, мамочка»?

Не понимаю эту перемену настроения, но Макс мог и раньше ни с чего вспылить, дернуться, уйти к себе. Особенно было трудно, когда Иван нас познакомил, ему было тринадцать, паршивый возраст. Он мог устроить истерику или молчать днями, делать вид, что не замечает меня, а я из кожи вон лезла, чтобы понравиться мальчику, быть ближе, стать не матерью, а хотя бы другом.

Лучше бы я этого не делала, просто бы стояла в стороне. Но мне ведь надо было расположить к себе мальчика, чтобы Иван был спокоен и сам не нервничал. Правду говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

– Это правда?

– Что, Максим, что правда? —Я смотрю с вызовом, в карих глазах парня гнев.

– Свидание?

– Не твое дело. Я взрослая девочка и вольна делать что угодно.

– Да, взрослая, да, я забыл. Или решила, что уже пора искать другого дурака и женить его на себе? Время скорби вышло, хотя кто знает, чем ты там занималась в командировках.

Реакция. Секундная, спонтанная, вызванная всплеском адреналина.

Пощечина. Вторая за сутки.

Макс ведет подбородком, прикрывает глаза, на скулах играют желваки, все его тело напрягается, но я не боюсь, он не ударит, нет, он не посмеет. В сторону летит пустая чашка из-под кофе, вздрагиваю, Максим уходит.

Не пойму, что за вопросы, что за вспышки ярости?

Больше всего после гибели Ивана я боялась, что его сын станет еще большей копией отца, так и вышло. Те же черты лица, сложение фигуры, тот же цвет глаз и блеск в них. Макс так же хмурит брови и ведет подбородком.

Не хотела раньше это все замечать, чтобы не сорваться в депрессию, а вот теперь пришлось.

– Чертов псих. —Собираю осколки, режусь одним из них, кровь капает на белый мрамор пола. На телефон вновь приходят сообщения. —Я спокойна, я совершенно и абсолютно спокойна. Марина права, надо жить отдельно.

Сварила новый кофе, накрыла себе завтрак, нужно съесть, набраться сил, да, у меня сегодня свидание, а перед этим сделать несколько звонков, проверить почту, дать указания управляющему делами.

«Инга, не молчи. Дала твой номер Семену, он в восторге, ждет вечера».

Не пойму, что чувствую я, но точно не восторг. Меня волновало поведение Максима.

Глава 5

– Макс, Ма-а-акс, ты слы-ы-ышишь меня?

Машка противно тянет буквы, виснет на моем плече, скользит по волосам пальцами. Думаю о своем, о том, что произошло утром дома с Ингой.

Что меня так вывело? Свидание? У нее свидание вечером с каким-то козлом, и, может быть, она даже будет с ним трахаться.

Это пиздец, если честно.

– Ну, Макс, Макс, очнись, ты пьяный, что ли?

Маша задает вопрос, наконец отлипает от меня, заглядывает в глаза. Машка – красивая, кукольная блондинка с огромными глазами и пухлыми губами, накачала недавно, говорит, это модно. Ей, в принципе, идет, подходит под образ тупой блондинки. Вот только факультет и университет ей не подходит, ну какой из нее экономист и аналитик?

У Марии Вербиной богатые родители, отец – солидный чиновник, мать где-то в медицине, Машка не пропадет, но Машке только кажется, что она хозяйка своей судьбы. Ни фига не хозяйка. Машку продадут и перепродадут потом, а она будет улыбаться, но Машка добрая и все прощает, мы как бы пара, но это под вопросом.

– Ты хочешь, чтобы я напился?

– Дурак совсем. Но со вчерашнего дня ты странный. Что-то случилось?

– Маша, ты задрала уже, почему обязательно что-то должно случиться? Тем более за день.

Резко встал, повысил голос, стул ударился о стену, все в кафе обратили на меня внимание, Машка оглянулась:

– О́кей, придурок.

Вскочила, схватив сумку, громко цокая каблуками, выбежала из кафе. Да пофиг на нее, реально достала уже. Сажусь обратно, смотрю в одну точку. Но Машка права, у меня что-то случилось, точнее, кто-то.

Случилась мачеха.

Даже не сдвинулся с места, чтобы догнать ее и остановить. Пусть дергается.

Я так же, как Машка, реагировал на Ингу в четырнадцать: дергался, психовал, убегал даже пару раз из дома в никуда. Меня всегда находили, возвращали, водили к психологам, к отцу приезжала полиция. Дичь была полная. И мне нравилось, когда он ссорился со своей новой женой. Но потом они все равно мирились, а я снова творил дичь.

Кажется сейчас, что тогда был не я, а какой-то бесноватый ребенок, требующий к себе внимания и ненавидящий отца за то, что он предал маму, живет да еще и счастлив. Психолог немного промыл мозг, нет, он не навязывал мне полюбить и принять новую жену отца, он советовал переключить свое внимание на что-то другое.

Переключил на себе.

В пятнадцать лет ушел в спорт, хотя и без того у меня его было достаточно, но этот сраный теннис, который я ненавидел, и плавание пошли ко всем чертям.

Тайский бокс – вот что мне понравилось, ринг стал тем местом, где я выплескивал эмоции. И мне не нужно было наград, это я делал для себя. Позже появились гонки на байках, там тоже кипели адреналин, и горячая кровь текла по венам.

Как при общении с Ингой.

Как во время поцелуя с ней.

В шестнадцать я сделал свою первую татуировку, даже не нужно было разрешение отца. Я сделал ее на шее, на самом видном месте.

Анубис, бог смерти и защитник мертвых в загробном мире. Пусть все трактуют это как хотят, лишь я один знал, что он для меня значит. Отец устроил скандал, орал, что-то там говорил про будущее, а потом махнул рукой.

Затем были и другие тату, мне скоро двадцать, и они покрывают процентов пятьдесят моего тела, и не факт, что я остановлюсь. На хрена мне вообще экономика и аналитика? Может, в тату-мастера пойти?

– Вам что-то еще принести?

Официантка улыбается, кокетливо заправляет волосы за ухо, убирает со стола тарелки, Машка салат и тот недоела, худеет она на этой неделе. Можно было отвести официантку в туалет, здесь он хороший, это дорогое кафе. Поставить на колени, слить, так сказать, напряжение в ее ротик. Отец, наверное, так поступал со всеми шлюхами, уверен, что он не хранил верность маме.

– Так… принести? Может быть, фреш?

– Нет, неси счет.

– Хорошо. – Улыбка погасла на милом личике.

От кого-то я слышал, что Инга раньше работала официанткой, может быть, она так и познакомилась с отцом, он ее трахнул в туалете и не смог после этого забыть. Размышляю, пока официантка ходит за счетом.

– Черт! – сказал слишком громко, ударив ладонью по столу.

– Ой! – Девушка вернулась, испуганно вздрогнула, даже сделала шаг назад. – Ваш счет.

– Хорошо.

Расплачиваюсь, но продолжаю сидеть в кафе. Снова и снова прокручиваю в голове, что произошло вчера вечером и сегодня утром. В какой момент я посмотрел на Ингу не как на мачеху и жену покойного отца, а как на женщину?

Я помню этот момент, очень хорошо помню. Но не хочу вспоминать о нем.

– Привет, ты чего здесь сидишь? Где Машка, в туалете? Эй, девочка, принеси стейк с кровью и двойной эспрессо. И не надо мне тащить меню, я его наизусть знаю. И давай-давай шевели попкой, лапуля.

Арни беспардонно нарушает мое одиночество и прерывает мысли.

Бросает куртку на пустой стул, вальяжно устраивается, кидая ключи от машины на стол, закидывая одну ногу на колено: