"Поперечник мизинца человека нормальных размеров около 1/2 сантиметра. Умножив на 12, имеем для поперечника кольца великанши 1 1/2 x 12 = 18 сантиметров; кольцо с таким просветом имеет окружность – 18 x 3 1/7 = около 56 сантиметров. Это как раз достаточные размеры, чтобы возможно было просунуть через него голову нормальной величины (в чем легко убедиться, измерив бечевкой окружность своей головы в самом широком месте).

Что касается веса такого кольца, то, если обыкновенное колечко весит, скажем, один золотник, такого же фасона кольцо из страны великанов должно было весить 1728 золотников, т. е. немногим менее полупуда".

Факт восьмой. Гулливер и японский разоблачитель

Уже в наше время у Перельмана появились последователи. Японский физиолог Тошио Куроки, профессор Токийского университета и университета Гифу, в 2019 году выпустил исследование, в котором опроверг вот этот постулат в романе Свифта:

"Император постановил выдавать мне еду и питье в количестве достаточном для прокормления 1728 лилипутов. Спустя некоторое время я спросил у одного моего друга придворного, каким образом была установлена такая точная цифра. На это он ответил, что математики его величества, определив высоту моего роста при помощи квадранта и найдя, что высота эта находится в таком отношении к высоте лилипута, как двенадцать к единице, заключили, на основании сходства наших тел, что объем моего тела равен, по крайней мере, объему 1728 тел лилипутов, а, следовательно, оно требует во столько же раз больше пищи. Из этого читатель может составить понятие как о смышлености этого народа, так и о мудрой расчетливости великого его государя".

Японский ученый указал, что швейцарский физиолог Макс Кляйбер еще в 1932 году вывел соотношение Р~W3/4 , где Р – скорость метаболизма в состоянии покоя, а W – вес. И если принять скорость метаболизма самого Гулливера за единицу, то скорость метаболизма лилипутов и великанов равнялась 1/42 и 42 соответственно. Поэтому Гулливеру нужна была еда и питье не 1728, а всего лишь 42 лилипутов (сразу возникает вопрос – куда придворные снабженцы девали лишнюю еду?).

Кроме того, японский профессор очень ответственно подошел к изучению романа, и рассчитал также продолжительность жизни, частоту сердечных сокращений, давление и частоту дыхательных движений лилипутов и великанов – но этими формулами я вас уже грузить не буду.

Кто-то скажет – "упоролся на отличненько", а я отвечу – а чем самураю еще заняться? Господин Тошио Куроки – профессор-эмерит. Эмерит, если кто не в курсе, это ученый, преподаватель или священник, который в связи с преклонным возрастом освобожден от выполнения своих ежедневных служебных обязанностей.

Факт девятый. Гулливер и безумные ученые.

Во всем мире наибольшей популярностью пользуются первые два путешествия Гулливера – к лилипутам и великанам. И только в Японии просто обожают третью часть про летающий остров Лапута – достаточно вспомнить, например, замечательный фильм Хаяо Миядзаки.

Возможно потому, что в третьей книге с большим старанием оплеваны долбанутые ученые (служителей науки Свифт тоже не любил, а Ньютона – просто ненавидел).

Чем лапутянские исследователи только не занимаются! Извлекают солнечный свет из огурцов и строят дома, начиная с крыши, выводят голых овец, создают пряжу из паутины, пашут землю свиньями, превращают дерьмо обратно в еду, создают порох изо льда и лечат больных, выдувая хворь с помощью мехов, вставленных в задницу.

А тамошние политики из враждующих партий, кстати, периодически обмениваются мозговыми полушариями, чтобы привести свой ум в равновесие.

Почитав про очередные законодательные инициативы наших избранников, категорически рекомендую перенять опыт.

А про долбанутых ученых – шутка, если вдруг кто не понял. Разумеется, третий том японцы любят потому, что там Гулливер путешествует в Японию.

Факт десятый. Лилипуты и коротышки.

Да, чуть не забыл. Коротышки из книг Николая Носова – Незнайка, Знайка, Пончик, Пилюлькин и прочие Фуксии и Селедочки были, как известно, «размером с небольшой огурец».

То есть примерно того же роста, что и свифтовские лилипуты.

Подозреваю, что они вообще – "адиннорот".

Еще 3 факта, или Гулливер и переводы

Факт 11. Перевод, затмивший оригинал

Знаете ли вы, что почти полтора века "Путешествия Гулливера" переводились на европейские языки не с английского, а с французского языка?

Дело в том, что французы, как всегда, быстро подсуетились. Уже на следующий год после издания романа Свифта в Великобритании вышел французский перевод, сделанный Пьером Франсуа Гюйо-Дефонтеном.

Очень занятный, надо сказать, был персонаж – буян и расстрига, бывший иезуит, вышедший из ордена и ставший скандальным литературным критиком и переводчиком, постоянно попадавшим в тюрьму за драки, буйства и, извините, сексуальные похождения с молодыми людьми. Его фамилия даже вошла в историю литературы в несколько необычном качестве – как составная часть популярного обзывательства. Смачное и сочное словосочетание "плюгавый выползок из гузна Дефонтена" использовали в своих эпиграммах Вольтер, Пушкин и множество других поэтов разных стран и народов.

Но при этом переводческим и редакторским ремеслом Дефонтен владел на уровне "бог" и, в отличие от злобного мизантропа Свифта, прекрасно знал, что читателям нравится, а что – нет. Поэтому в своем переводе он обошелся с текстом Свифта весьма вольно. Сославшись на необходимость избавиться от «непроницаемых иносказаний, пресных намёков, мальчишеских выходок, тривиальных рассуждений, пошлых шуток», этот неприятный тип "удалил почти половину текста, дописав свое и основательно переписав остальное".

В итоге французский перевод всем понравился гораздо больше, чем английский оригинал.

Версия Дефонтена стала международным бестселлером, до 20 века вышло более 200 переизданий и именно с нее, а не с английского оригинала, более полутора веков делались все переводы на иностранные языки. Именно к "переводу" Дефонтена были созданы классические иллюстрации Жана Гранвиля, что вызвало определенные проблемы – когда переводы начали все-таки делать с оригинала, выяснилось, что половину иллюстраций в книгу не вставишь – гравюры были нарисованы к эпизодам, придуманным Дефонтеном.

Но при этом Дефонтен, блистательно переделавший оригинал, знатно облажался с попыткой срубить еще немного денех, написав продолжение. Изданная им книга "Новый Гулливер, или Путешествие Жана Гулливера, сына капитана Гулливера" почему-то не получила и десятой части популярности оригинала и сегодня прочно забыта.

Очевидно, кроме понимания вкусов читателя, автору необходимо обладать чем-то еще.

Факт 12. Приключения Гулливера в Российской империи

Российская история великого сатирического романа, написанного деканом Свифтом, развивалась в русле общемировой.

Первый перевод "Гулливера" вышел почти через полвека после английского издания и делался, разумеется, с французского перевода Дефонтена. Назывался он «Путешествия Гулливеровы в Лилипут, Бродинягу, Лапуту, Бальнибарбы, Гуигнгмскую страну или к лошадям», а выполнил его Ерофей Каржавин – еще один человек уникальной судьбы.

Сын ямщика-старообрядца, показавший незаурядные способности к учению, он официально отрекся от "старой веры", но это не сильно помогло. Тогда он бежал за границу – покинул пределы Российской империи без паспорта и не получив разрешения. Добрался до Парижа, умудрился поступить в Сорбону, где изучал юриспруденцию и философию, попутно овладев в совершенстве французским и латынью. Долго жил во Франции, потом покаялся, вернулся на Родину и работал архивариусом и переводчиком в Коллегии иностранных дел.

Каржавинский перевод переиздавался до 1820 года, потом появилось множество других, но все они делались с французского языка.

Первая попытка обратиться к первоисточнику была задумана в Холмогорах. В этом северном городке, малой родине Ломоносова, отбывали политическую ссылку два "подозрительных элемента" – полтавчанин Валентин Яковенко, сосланный за рукописный перевод энгельсовского "Анти-Дюринга" и мелкий харьковский помещик Петр Кончаловский, попавший под кампанию "наведения порядка" и потому севший реально ни за что – очень занятная история была, как-нибудь расскажу.

Да, да, тот самый – будущий сват художника Василия Сурикова, отец художника Петра Кончаловского, дед писательницы Натальи Кончаловской и прадед кинорежиссеров Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского.

Работы в Холмогорах не было никакой, особенно для ссыльных. А у обоих народовольцев к тому времени были семьи, у Кончаловского особенно – шестеро детей в возрасте от года до десяти. Вот они от безнадеги и решили попробовать вписаться на дистант.

Именно эти двое и сделали с выписанного в Холмогоры оригинала первый в истории русской литературы полный перевод "Путешествий Гулливера", причем Кончаловский в процессе еще и выучил английский. Их перевод считался лучшим вплоть до времен советской власти.

Факт 12. Приключения Гулливера в СССР

Ну а большевики, всерьез занимавшиеся народным просвещением, вложились в "Гулливера" по полной.

В итоге сегодня у нас есть целых три классических перевода, окучивающих разную целевую аудиторию.

Есть пересказ для детей Тамары Габбе и Зои Задунайской.

Есть адаптированный для подростков перевод Бориса Энгельгардта.

И есть академическая, полная и многократно выверенная (в том числе и после смерти переводчика) версия Адриана Франковского.

С ней, кстати, вообще получилось любопытно. В 1920-е годы издательство Academia посадила Адриана Антоновича отредактировать перевод Кончаловского и Яковенко, подготовив академическое издание. Однако этот чудак и полиглот, обладавший невероятной эрудицией в области филологии и истории, но плохо приспособленный к реальной жизни, посидел-посидел, да и заявил руководству, что проще новых детей понаделать, чем этих отмыть.

Мол, народовольцы ваши пользовались не самым удачным английским изданием, свифтология с тех пор ушла далеко вперед, уже практически восстановлена оригинальная версия романа и давайте я лучше заново все переведу, а?

И перевел.

Причем даже в предисловии написал:

Перевод Свифта на русский язык задача нелегкая; большая часть текста настоящего издания переведена заново, ибо старый перевод Кончаловского и Яковенко часто невозможно редактировать: не говоря уже о большом количестве допущенных в нем искажений, он слишком беспомощен и слишком разбавлен водой.

Но возникла другая проблема – перевод Франковского иногда чуть ли не дословно повторяет "юношеский" перевод Энгельгардта (например, оба неочевидно переводят "старого коня" как "лошака", то есть называя помесью ослицы и коня) и вообще очень близок ему. С учетом того, что оба переводчика были знакомы со времен обучения на историко-филологическом факультете Императорского Санкт-Петербургского университета и всю свою жизнь крепко дружили – версии можно строить самые разные.

Оба филолога умерли во время блокады Ленинграда, причем смерть окончательно связала их судьбы единым узлом.

Вот как описывает их последние часы востоковед и филолог Александр Болдырев:

«Когда ушел он (Франковский) – неизвестно, известно лишь, что около 12 ч. в ночь с 31-го на 1-е февраля он шел по Литейному на угол Кирочной и ощутил такой упадок сил, что вынужден был отказаться от мысли дойти до дому. Он свернул на Кирочную, чтобы искать приюта у Энгельгардтов (дом Анненшуле), но по лестнице подняться уже не мог. Упросил кого-то из прохожих подняться до квартиры Энгельгардта, известить их. Было 12 ч.