Возьми моё сердце (страница 14)
«Интересно, что они сейчас делают? Наверное, операция уже началась. Вареньке дали наркоз, и она уснула. Хорошо, что профессор обрисовал мне главные детали операции, предварительно предупредив, чтобы я не рассказывал Варе подробности. Это правильно, ни к чему было ей заранее знать, что с ней будут делать на операционном столе. Скоро анестезиолог погрузит ее в глубокую медикаментозную кому, затем один из хирургов разрежет ей кость грудины, другие будут прижигать сосуды и следить за её состоянием. Как только Мизулину сообщат, что всё готово к его работе он появится в операционной. Профессор вынет Варино больное сердце из груди и заменит его на другое, здоровое. Разумеется, скоро сказка сказывается… Бригаде предстоит прижечь множество сосудов, чтобы остановить кровотечение, потом соединить сосуды Вари с сосудами донорского сердца. Бедная моя девочка! Все это время она будет на искусственном кровообращении и на аппарате искусственной вентиляции легких. Вся операция продлится не меньше шести часов. Профессор сказал, что при таком серьезном вмешательстве в организм стопроцентной гарантии благополучного исхода никто не даст. Даже если всё пройдет успешно, у врачей останутся вопросы. У меня к ним самим имеется вопрос, причём самый главный. Будет ли моя любимая после всего, что ей суждено выдержать, прежней Варей? Кто знает… Впрочем, всё равно, лишь бы осталась жива. Профессор сказал, что риск гибели пациентки существует всегда, несмотря на то, что счёт подобных операций по пересадке сердца идёт в мире на тысячи. Тем не менее, каждая такая операция – уникальна. Не бывает двух одинаковых организмов и двух одинаковых донорских сердец».
Время, которое поначалу бежало стремительно, внезапно стало тянуться медленно, как во время просмотра бесконечного сериала. Макс попытался задремать в кресле и не смог. Он достал смартфон, чтобы отвлечься, но тут же его выключил. Развлекательные клипы, еще недавно помогавшие убить время во время поездки в метро, например, теперь казались мелкими, никчемными и пошлыми в сравнении с тем, что происходило в эти часы и минуты в главной операционной. Рукой судьбы для Макса внезапно стал профессор Хуснулин, этот сухощавый человек с обаятельной улыбкой и железной волей. Максим не знал, что в данный момент профессор был сосредоточен и молчалив, общался с коллегами быстрыми и резкими взглядами, но чаще взгляд его был направлен внутрь себя. Человек у операционного стола словно задавал себе вопросы и сам же на них отвечал. Старшая операционная сестра угадывала его действия на шаг вперед и подавала инструменты, о которых он собирался попросить её лишь через секунду.
Рука судьбы
Профессор взял донорское сердце в руки. Оно было ещё живым и розовым, хотя и охлажденным, готовым для пересадки. Профессор сотни раз держал человеческое сердце в руках, но так и не привык к тому, что эта «обычная мышца», как называют его анатомы, каждый раз ведет себя по-разному. Он знал, что даже у молодого и относительно здорового пациента состояние сердца зависит от множества причин: от наличия или отсутствия стрессов, от внезапных ударов судьбы, от пониженного эмоционального фона, от нежелания человека жить дальше – словом, много от чего. За свою медицинскую практику профессор тысячи раз убеждался, что сердце – не просто мотор для перекачки крови по телу, не своеобразный «смеситель», оно центр и командный пункт всего организма.
«Ну же, давай, не капризничай! Ты должно вновь забиться в новом теле, – мысленно попросил профессор донорское сердце. – Так ты сможешь продлить не только свою жизнь, но и жизнь молодой девушки. Ей еще рано покидать наш мир. Варя не виновата, что родилась не такой, какой полагается быть здоровому ребенку».
Хирургу на секунду показалось, что донорское сердце его услышало. Оно дрогнуло и покорно легло в грудную клетку пациентки, словно живое существо. Пот выступил на лбу у профессора. Он взглядом попросил старшую операционную сестру Наташу промокнуть ему лоб тампоном, та поспешно исполнила просьбу и продолжала молча делать привычную работу, – подавать инструменты, которые лежали в ряд на стерильной простынке.
Профессор отогнал неподобающие для доктора медицинских наук метафизические размышления и начал привычную работу. Кропотливо, шаг за шагом. Шов за швом. Сосуд за сосудом. Профессор, хоть и был до мозга костей ученым и агностиком, однако в такие минуты понимал, что без помощи высших сил не обойтись. Выживает тот, кто должен жить, кому отмерены новые месяцы и годы в книге судеб. Вот и сейчас – по тому, как дальше пошла операция, он понял: сегодня все закончится успешно. Молодая пациентка лежала с трубкой ИВЛ в трахее. Она находилась в глубокой медицинской коме. Бледное лицо ее выглядело спокойным и даже безмятежным, словно у Офелии, утонувшей в пруду из-за неразделенной любви. Она сладко спала и, к счастью, не видела, что сейчас происходит на столе с ее телом и с ее новым сердцем.
Кардиохирурги работали слаженно, как хорошо смазанный механизм, каждый из коллег выполнял свои обязанности на порученном ему участке и слушал указания профессора. Они не догадывались, какую новость не так давно узнал Хуснулин. Месяц назад их шеф и учитель услышал от коллеги о себе такую правду, которая свела на нет все его планы. Рак поджелудочной в последней, четвертой стадии.
Профессор категорически запретил жене говорить кому-либо в клинике о его болезни. Рассказал только Тишкову. Любимый ученик и правая рука обязан быть в курсе страшного диагноза, чтобы в случае скоропостижного ухода профессора подхватить, как говорили в старину, знамя, выпавшее из рук командира. Отделение, несколько лет работавшее как хорошо отлаженный механизм, не должно быть парализовано.
Хуснулин лучше других понимал, что вид рака, поселившийся в нем, не просто смертелен. Он скоротечен. Пусть это знают только двое. В противном случае начнутся сочувственные взгляды и вздохи коллег, и они будут невыносимы, шепот завистников за спиной, как обычно, с легким злорадством, настоятельные советы руководителей института пройти тщательное обследование, лечь в лучшую клинику и иные, как язвительно называл их про себя профессор, «танцы с бубном». Нет, он был намерен оперировать до последнего дня. Лучше так, чем тратить время на лечение, которое, он знал это точно, бесполезно. Полезнее заняться делом, пока остались хоть какие-то силы. Каждая операция продлевает жизнь его пациентов на годы. Можно сравнить: собственные последние недели или даже дни – и годы жизни пациентов. Простая арифметика. Дать этой молодой девушке возможность прожить несколько лет за него – вот что сейчас важно, а не умножать свои немногие оставшиеся недели при помощи мучительных и, главное, бесполезных, как ему точно известно, процедур.
Профессор Хуснулин повидал за свою медицинскую практику множество человеческих тел: молодых и старых, мужских и женских, толстых и худых, гармонично сложенных и уродливых – словом, всяких. Он давно разучился смотреть на обнаженных людей взглядом самца. Особенно нелепым это было бы теперь, когда с возрастом у него почти исчезли мужские гормоны – смотреть на женское тело, как на сексуальный объект, а на красивое мужское – как на тело потенциального соперника. Подобные инстинкты у профессора, разумеется, когда-то имелись, но очень давно, в начале карьеры. Прошли годы, гормональные бури поутихли, и мужской взгляд на женское тело уступил место профессиональному взгляду врача. Кардиохирург ведь смотрит на пациента по-особому: симметрична ли у него грудная клетка, расположено ли сердце, как обычно, слева или, что бывает крайне редко – справа, хорошо ли работают легкие и выделительные системы, нет ли, упаси бог, тромбов в артериях и венах, как выглядят кожные покровы, если уже была торакальная операция, как выглядит шов на грудине… Еще для него важны многие моменты, понятные только коллегам-кардиохирургам. Кстати сказать, в отличие от большинства врачей, больше доверявших пленкам ЭКГ и снимкам ЭХОКГ, Хуснулин по-прежнему слушал сердце каждого пациента по старинке, при помощи стетоскопа, и не уставал удивляться, насколько по-разному оно бьется у каждого человека и как по-иному каждый раз звучит в зависимости от каждого из трёх пороков и других аномалий. Давным-давно Хуснулину, научному светиле европейского масштаба, слушать сердце по старинке было необязательно, однако профессор держался старых правил, боялся разучиться улавливать нюансы болезни по звуку сердца. Потому и тренировал свой слух каждый день, чтобы не утратить способность отличать стук одного больного сердца от другого. Так тренирует свое ухо скрипач или пианист, чтобы узнавать манеру игры известного солиста после нескольких тактов.
Уже многие годы Хуснулин появлялся в операционной, как и положено светиле хирургии, не сразу, спустя час после начала операции. Тело пациента к его приходу уже было закрыто стерильной простынкой, на голове больного белела медицинская шапочка, а на ногах топорщились специальные бахилы. Свободной от стерильных покровов оставалась лишь вскрытая грудная клетка – профессионально именуемая «операционное поле».
Профессор давно уже чувствовал себя в операционной уверенно, как народный артист на сцене, однако каждый раз, входя туда, испытывал необъяснимый душевный подъем. Наверное, так же волнуется учитель со стажем, входя в новый класс. Известное дело: чем выше профессиональный статус, тем больше страх «налажать» и дать повод для ехидных шепотков за спиной.
Стоять на ногах 6-7 часов, то есть, практически всё время, когда идет операция, от знаменитости с мировым именем никто не требовал. Всё обычно происходило так. В первой части операции солировали молодые амбициозные хирурги и анестезиологи. Анестезиолог забалтывал пациента, чтобы тот успокоился, медсестра и ассистенты ловко и быстро, давно отработанными движениями, готовили его к операции: привязывали руки, чтобы больной не махнул ими случайно, увешивали катетерами и канюлями, пристраивали на одну из рук манжету, чтобы постоянно измерять артериальное давление. В первые минуты в операционной анестезиолог профессионально, с шутками-прибаутками расслаблял и успокаивал пациента: мол, волноваться рано, на подготовку к операции уйдет почти час… Больной расслаблялся, и уже минут через пятнадцать ему на лицо накладывали маску с усыпляющим газом. Затем наступало время для молодых, сильных, точных и умелых рук хирургов. Один ловко распиливал кость грудины, раскрывал грудную клетку, его коллеги пропихивали в трахею спящего пациента трубку аппарата искусственной вентиляции легких, подключали его к аппарату искусственного кровообращения и наконец готовили охлаждённое сердце к самой тонкой работе. Профессора вызывали в операционную звонком прямой связи в отделение лишь тогда, когда все было готово. У каждого из членов операционной бригады (а в операции на открытом сердце обычно было задействовано человек 12-14) имелся свой, точно очерченный участок действий. Каждому хирургу ассистировала его медсестра. Самой ответственной считалась работа главного ассистента и старшей операционной медсестры. Профессор, уже одетый в темный костюм, входил в операционную молчаливый и сосредоточенный, разминая стерильные пальцы в перчатках, и шел прямо к столу. Это было похоже на подход пианиста-виртуоза к роялю. Молодые хирурги ловили на лету каждое его слово и продолжали четко работать, не утратив ни сил, ни азарта хотя стояли на ногах уже несколько часов. Скрепляли проволокой кость грудины и зашивали операционное поле уже без профессора, который, сделав тонкую работу, наложив на сердце свои фирменные швы и отдав необходимые распоряжения, спешил вернуться к текущим административным делам, которых даже за пару часов успевало накопиться немало.
Так обычно проходила операция, если пациенту меняли клапаны или реконструировали аорту. В этот раз все было намного сложнее. Бригаде предстояло не реконструировать больное сердце пациентки, а поставить вместо него здоровое, донорское. Профессор и его коллеги понимали, что результат может быть любым. Нередко случается, что даже зубные имплантаты не приживаются, ткани десен их отторгают. А тут – чужое сердце… Конечно, донорский орган подобрали с учётом максимальной совместимости с организмом реципиента, но неожиданности всё равно не исключались. Если всё пройдет успешно, пациентка с первого дня и до последнего будет принимать препараты, подавляющие ее иммунитет, поскольку организм сразу же примется отторгать чужеродный орган…
Всё было выверено и обдумано десятки раз. Профессор знал, что от него и от его бригады зависит отнюдь не все. Любой организм может неожиданно преподнести врачам сюрприз. Остается верить в удачу и молиться Господу, чтобы чудо произошло. Пускай эта милая девушка проживёт с чужим сердцем те годы, которые не суждено прожить ему.