Возьми моё сердце (страница 17)
– Слушайте, Виталий Маратович, все-таки у меня остается вопрос. Чем вам наш студенческий штаб жмёт? За что вы хотите его уничтожить? Неужели мы, студенты, так охренительно опасны для огромного города со всеми его силовиками и спецслужбами? Мы же ничего плохого не делаем! Наоборот, боремся с теми, кто ненавидит людей только за их нацию. Нас ведь с детства учили, что нацизм – это плохо. На уроках рассказывали: дескать, во время той давней войны в нашей стране действовало много подпольных организаций. Да и в самой Германии были герои, которые боролись с фашизмом и часто погибали в тюрьмах и концлагерях. Допустим, полиция с бритоголовыми не справляется из-за занятости. Время трудное, не до того. Слишком много в городе тех, за кем действительно надо следить и кого контролировать. И тут на помощь приходим мы – сдираем фашистские плакаты, боремся за мир и все в таком духе. Что в этом плохого? Вам что, Виталий Маратович, нацики нравятся? Вы же наполовину татарин, сами говорили! Небось, хлебнули в своё время лиха от русских шовинистов?
– Не умничай, Димон! Я думал, ты сообразительный парень, а оказалось, фишку совсем не рубишь. Только в своих компьютерах и разбираешься. Что случится в городе, если начнётся вольница повсюду? Допустим, все станут самостоятельно бороться с теми, кто им не нравится. Ты хоть раз задумывался об этом? Зачем тогда полиция нужна? Знаешь, как это называется? Запрещенная организация! Если я ее раскрою, в звании точно повысят. Усек? Договорились? Вот и ладушки! Кофе допил? Тогда двигаем отсюда, мне в отделение пора возвращаться.
Сергей одним прыжком вернулся за прилавок и, отвернувшись, принялся сосредоточенно чистить кофе-машину. Краем глаза он заметил, что Джобс, не обратив на него внимания, пулей выскочил из кофейни и, похоже, рванул в сторону метро. Полицейский вел себя более солидно. Поправил фуражку и оценил свой вид, глянув в зеркальную витрину. Судя по горделивой осанке, остался собой вполне доволен.
– До скорого! – бросил он Сергею – увидимся, когда наши дежурства совпадут.
«Не дай бог!» – подумал Серый. Он отвернулся и стал демонстративно приводить в порядок витрину. После всего, что Серый только что услышал, он понял: поспать законные полчаса теперь точно не получится.
Здравствуй, незнакомец!
День, который Макс ждал с нетерпением, наступил для Вари слишком быстро, а главное – неожиданно. Она даже не успела толком подготовиться к встрече с любимым. Недурно было бы накрасить глаза и губы, помыть с помощью медсестры голову, надеть чистую пижаму, сделать хотя бы самый простой маникюр… Куда там! Макс ворвался в палату стремительно – как ветер, вернее, сквозняк, что по-бандитски влетал и сметал вещи с тумбочек, когда медсестра забывала захлопнуть дверь.
– Привет, дорогая! – закричал Максим с порога. – Все хорошо? Самочувствие отличное?
Варя грустно улыбнулась. С таким вопросом появлялись в палате те, кто боялись услышать честный ответ. Вот и доктор Тишков каждое утро врывался сюда, обрушив с порога на Варю и ее соседку водопад оптимизма. Он так же бодро интересовался, точнее констатировал: «Всё хорошо? Вот и славно!». Освежившись в виртуальном потоке приятных слов и полюбовавшись радугой над воображаемыми струями воды, разве будешь жаловаться на плохое самочувствие? Остается только бодро отрапортовать, что все прекрасно. Ясное дело, кардиохирургу, делающему сложнейшие операции, не хочется ежедневно выслушивать однообразное нытье очередного пациента: плохо спалось, болело сердце и голова, было трудно дышать? Здесь же конвейер прооперированных! Наверное, Тишков думал: «Кому после такой операции легко? Живы – и слава богу! Следующий!».
– Макс, как тебя сюда пустили? – прошептала Варя, услышав знакомый голос. Она не знала, смеяться или плакать от радости.
– Наконец-то прорвался! Я так соскучился! Врач только вчера сказал, что ты готова к встрече. Сдал в лаборатории все эти дурацкие тесты на ковид, получил пропуск… И вот я здесь! Самое страшное позади, дорогая! Тебя уже можно поцеловать?
– Попробуй. Только аккуратно, не задень провода и не свали капельницу. Видишь, я вся в катетерах и канюлях, как новогодняя елка!
Макс нагнулся и нежно поцеловал Варю в щеку. Она в ответ бережно дотронулась до его руки.
– Ну, здравствуй! – сказала Варя, не отпуская пальцы Макса. Ей захотелось бесконечно держать его руку в своей и чувствовать, как его любовь и нежность перетекают в неё, словно кровь, как от этого потока в сообщающихся сосудах ее бледное лицо розовеет, а чужое сердце начинает биться в ее груди сильно и ровно. Мечталось, чтобы они снова стали почти сиамскими близнецами, у которых постоянно идет обмен чувствами, эмоциями, настроением, энергией.
Прошло несколько минут. Наконец Варя отняла бледные пальцы от руки Макса. Она не улыбалась. Наоборот, Максу показалось, что его любимая вот-вот заплачет.,.
–Что ты, что ты? – испугался он.
– Не волнуйся, все хорошо, – тихо сказала Варя. – Так, немного кольнуло сердце. Это неудивительно: оно же чужое. Сердце должно ко мне привыкнуть, а я к нему. К тебе, наверное, Максик, мне тоже придется заново привыкать. Я ведь теперь другая. Не улыбайся, я не шучу. Это правда.
Варя сама через силу улыбнулась. Невозможно было признаться Максу в самом страшном. Она его не чувствует, как бывало прежде, не ощущает, что они единый организм, что кровеносная система, а значит и боль у них общая. Она не понимала, что с ней. Варя больше не была частью этого, еще недавно такого близкого мужчины. Прежде ей казалось, что она его рука, нет, меньше – палец на его руке, которую она сейчас сжимала. Теперь эта, ещё недавно мужественная и сильная рука, показалась Варе какой-то мягкой, безвольной, даже женственной. Более того, его рука была влажной от волнения, бррр! Варя почувствовала неловкость, словно держала за руку чужого человека. Незнакомый запах, слишком громкий голос. Всё, вообще всё в Максе показалось ей чужим и странным… Что-то с ним не так. Или с ней?
– Прости, милый, я очень устала. Давай прощаться. Положи, пожалуйста, свои гостинцы на тумбочку и уходи.
– Да-да, как скажешь, дорогая.
Максим выглядел растерянным и неловким. Он еще раз поцеловал Варю в щеку, оглянулся на неё у двери и наконец покинул палату.
Сердце Вари прекратило отстукивать бешеный ритм, успокоилось и стало биться ровно и негромко. Она больше не слышала его бешеного «тик-так», стучавшего так громко, словно в грудную клетку засунули огромный будильник. Ей стало легко и весело, будто медсестра Тоня накапала успокоительного в мерный стаканчик.
– Ты зачем хорошего парня прогнала? – подала голос с соседней койки Зинаида Ивановна. – Могла бы еще с ним побыть, поцеловаться, помиловаться. Выходит, я зря отворачивалась, чтобы вас не смущать…
– Сама не знаю, что на меняя нашло, как-то само получилось, – прошептала Варя.
– Знаешь, моему деду уже 76, но он бы такие фортели не потерпел. Кому понравилось бы час в метро трястись, тащиться к черту на рога, чтобы такую рыбу мороженую в руке подержать. Болезнь болезнью, но мозги тоже порой включать надо.
– Я включаю только сердце, – сказала Варя. – Сердце никогда меня не обманывало.
– Что ж, дело твое. Только смотри, девочка, не прогадай. Кому ты теперь, молодая инвалидка с пересаженным сердцем, нужна? Разве что этому парню. Он, я заметила, на тебя надышаться не может… Молодой, симпатичный, серьезный… Эх, скинуть бы мне годков сорок!
– Прекратите, пожалуйста! Мне плохо, – сказала Варя и нажала кнопку вызова медсестры.
Пронзительный звонок зазвучал на сестринском посту, внося в размеренную жизнь отделения тревогу, страх и неопределенность.
Возвращение в команду
– О, картина Репина «Не ждали»! Смотрите, кто к нам пришел!
Миранда уставилась на Сергея с деланным удивлением, словно тот бог знает где сто лет болтался, хотя они виделись на прошлой неделе здесь же, в квартире Димки-Джобса.
– Ты же вроде хотел стать «вольным стрелком» и уйти в интернет? – ехидно поинтересовалась она.
Сергей молча вошел в комнату и уселся на подоконник. Он старался не смотреть на Джобса, чтобы не выдать себя.
– Ну, и что ты нарыл? – поинтересовался Джобс.
– Пока ничего, старый комп не тянет, – признался Серый.
– Вот именно! Бог не Ермошка, видит немножко. Нефиг на мою поляну влезать, – сказал Джобс с явным удовлетворением. – Продолжай работать «в поле», а компьютеры – моя забота. Ты, помнится, бегаешь и дерешься хорошо, а я в программах лучше шарю. Каждый должен заниматься своим делом.
– Не согласен! – завопил скрипучим тенорком до того молчавший Роутер. Он был зол на Серого и не собирался это скрывать. Какого черта парень, на которого запала Миранда, объявился опять как ни в чем ни бывало? Как говорится, уходя – уходи, а не болтайся туда-сюда, как говно в проруби. В их тусе и без этого смазливого масика есть крепкие ребята, тот же Байк, к примеру. Роутер окинул Сергея взглядом, полным ненависти, и предложил:
– Хочешь – помахаемся?
Ромка расправил грудь и по-петушиному стал наседать на Сергея. Казалось, еще немного, и он замашет тонкими руками, упрятанными в рукава толстовки, и закукарекает. Сергей легко отбивался от него, как от назойливой мухи. Ставил блоки, уворачивался от ударов, наконец ударил противника головой в грудь и следом подставил подножку.
– Зашквар ! – процедил Ромка, поднимаясь с пола и отряхивая джинсы. – Ты, небось, агент и есть! Мы про обыск у Джобса не забыли!
– Прекратить балаган! – потребовала Миранда. – Не хватало нам еще между собой разосраться! Что, больше нечем заняться? Разве все нацики стали белыми и пушистыми? Записались в кружок икебаны и вышивания крестиком? Разве они не третируют по ночам гастарбайтеров в спальных районах? Разве не хотят превратить наш город в прибежище распоясавшихся бандитов, избивающих людей только за их национальность или за крашеные волосы? Разве не они продвигают фашистскую символику и антисемитские лозунги? Разве менты с ними справляются?
– Ты права, Миранда, – сказал Джобс. – Все это несерьезно. Не команда, а детский сад, штаны на лямках. Короче, шарашкина контора. Нет ни штаба, ни устава, ни списка членов организации, ни плана действий на ближайшее будущее. Протоколов заседаний тоже нет. Какой-то треп получается. Не голосуем, не принимаем программу, не обсуждаем успехи и провалы. Предлагаю поставить вопрос на голосование. Кто за то, чтобы назвать нашу команду «Белая роза»?
– Стоп-стоп! – завопил Роутер. – У нас серьезная организация, мы с националистами боремся, а не цветами торгуем. Причем тут белые цветочки?
– Поясняю, – невозмутимо продолжал Джобс. – «Белая роза» уже была. Так называлась подпольная группа Сопротивления, действовавшая в фашистской Германии. Я читал о ней в интернете. Группу организовали студенты Мюнхенского университета. Действовала она с июня 1942 года по февраль 1943. После Сталинградской битвы участники группы напечатали листовки с призывом к восстанию. Девушка Софи Шоль принесла их в фойе. Несколько листовок она бросила с балкона студентам, находившимся внизу. Это увидел охранник и вывал Гестапо. Трех студентов во главе с Софи признали виновными и казнили на гильотине.
– Я против. Опасное название, – сказал Сергей и в упор взглянул на Джобса. – «Белая роза» плохо кончила, как и все её члены. Важный момент: в Германии сороковых фашизм был государственной идеологией, а у нас такого нет, в городе орудуют отдельные выродки. Ты что же, Джобс, намекаешь, что наше дело обречено на провал?
– Ни на что я не намекаю, – обиделся Джобс. – Просто название понравилось. Предложи свое, если такой умный.
– Да хотя бы «Монте-Кристо». Если помнишь, Джобс, он в одиночку расправлялся с разными гадами и предателями.
– Лучше «Пасифик», так современнее, – сказал Джобс.
– Ставлю на голосование, – подала голос Миранда, которой весь этот бессмысленный спор начал надоедать.
За «Пасифик» проголосовали единогласно.