Я третьей смены ждал как сна.
Метафизические сгустки
Летали, и плыла луна,
Кривясь, лимоном, по-французски…
Когда по улице я шёл
И разговаривал брат с братом,
С ночным, блатным пролетарьятом,
Слова как топором колол
И фразы подымал домкратом…
Мне разговор был чугуном.
Я не умел чирикать фразы.
Металлургическим ковшом
Я отливал всё это сразу…
Металлургические стразы,
Горячих слов металлолом.
В порнографическом соседстве —
Вот, что я слышал в моём детстве…

«Все ящики истории задвинув…»

Все ящики истории задвинув,
Закрыв тяжёлый кабинетный стол,
Создатель, свои жабры срочно вынув,
Гулять по небу облаком пошёл…

Пока владельца в кабинете нету,
Я проскользну, и ящики открыв,
Такое вам устрою! Всю планету
Взяв, ядерной судьбою озарив…
……………………
Спустился Апокалипсис белёсый,
Проносятся: ребёнок, лев, газель…
Как будто ярко-рыжие матросы
До визга разогнали карусель…

«Придёт Атилло длиннозубое…»

Придёт Атилло длиннозубое,
Прикрыт окровавленной шубою,

Приедет идолище плотное,
Седое, злое, беззаботное.
Буржуев пуганёт, как бич,
Построит гуннов, как Ильич,
И житель моногородов,
Голодный, злой и исхудалый,
Пройдёт сплочённою Валгаллой
Сквозь вату европейских снов…
Ужо тебе! Буржуй – Ваал!
Ты столько благ насоздавал.
И вот – ужасное Атилло,
Пришедшее издалека,
Как партизаны Ковпака,
Европу чохом захватило…

Поэтесса

На exhibition «Красные варенья»
Читают также и стихотворенья.
Спиною к банкам юные выходят
И монотонно звуки производят…

Вот ангелом, что с розовым бантом
(Есть туфельки, подкрашенные губки…),
Прелестная конфетка и фантом —
К нам вышла ты, в миниатюрной юбке…

И каждый оглушительно вздохнул,
Поскольку мы узнали дочь порока.
Порочный стол… порочный стул…
Порочных глаз святая поволока…
……………………..
Порочный на висок свалился локон…

«Во двор заходят два бомжа…»

Во двор заходят два бомжа.
Спокойные и деловые,
Не озираясь, не дрожа,
Над мусором склоняют выи.

Коллекционируют оне.
Блондин – бутылки, рыжий – банки.
Благопристойные вполне,
Невозмутимые, как танки.
Предприниматели страны,
Чисты, и джинсы их опрятны,
России вольные сыны,
На её ярком солнце – пятны…

Юбилей

Над нашим юбилеем – свет,
Восток алеет не напрасно,
Так вспомним их, сквозь толщу лет
В день замечательный и красный.

Бурыгин, Гребнев и Червочкин,
Золотарёв, Страдымов, Соков, —
Идут таинственной цепочкой
По снегу, каждый – чёрной точкой,
В страну восходов и истоков…

Их поразительный парад
Погибших за судьбу народа
Величественней год от года,
Страшнее каждый год подряд…

Над нашим юбилеем – снег,
Скупой, сухой и чем-то хмурый,
Он – родственник снежинок тех,
Когда мы все прощались с Юрой

Нас никогда не усмирить,
Мы будем страшными и злыми
Летать российскими святыми,
Коль враг сумеет нас убить…

Победа будет всё равно!
Пусть Родина сейчас надменна,
Она же примет нас смиренно,
В слезах, коленопреклоненна,
Как мать, признавшая сынов!

«О, как же дети монотонны…»

О, как же дети монотонны!
И как скучны они, ей-Бог!..
Куда как лучше многотонный
Со дна восплывший осьминог.

Он двигает клешни-плутархи,
Он ударяет в нос чернилом,
Его ловили патриархи,
В Завете Ветхом уже был он…

А что ребенок – обезьянка?!..
Нелепый получеловек…
Мне интереснее из танка
Из люка вылезший узбек…

Несовершенство женщин и властей

Несовершенство женщин и властей,
Их злобные и глупые натуры,
Ох, не сносить героям всех костей!
Им не поможет цвет адвокатуры…

Нам камуфляж из розовых плечей
И лоскутков материи на чреслах
Не заглушит зловония зверей!
(А людоеды разместились в креслах…)

У Вас такая жёсткая рука,
Пусть кажется лишь стебельком ленивым.
Вы – хуже палача из ВэЧека,
Мне ваших глаз двухцветные оливы

Переупрямить и переломить,
Нет, никогда, зверёк, не удавалось!
(А власть въезжает в Кремль руководить
Под общую тревогу и усталость…)

Подвал

Пройдём вдоль сыростей сухих,
Гидроцефальных головастиков,

Котов оскопленных, котих,
(Вот весь в шерсти, ползёт он лих…)
В Подвал, весь полный жутких свастиков…
Где каждый хилый малолет
Мечтал о Дойчланд старых лет,
Штурмовиком шёл драться весело,
Мечтал погибнуть Хорстом Весселем…
Баранки в лужицах мочи,
Мочой воняют кирпичи,
Но ты, подвал, с свободой дружен…
Здесь был мальчишка осупружен,
Играя с девкой во врачи…
(А девки мякоть горяча!
Играй, играй с ней во врача!)
Здесь «мама», «жопа», «Света», «.уй»,
Дыра со знаком восклицательным,
Так на колени! И целуй,
Целуй стену с лицом мечтательным!
Подвал – ты родина мальчишки,
А не отец, и мать, и книжки!
И вот, оставив мерседес,
Сюда вошёл, как в дикий лес,
Мужчина в бабочке и смокинге.
И, Господи, в каком он шокинге!
И чётки он перебирает,
И, улыбаясь до резцов,
Он ходит здесь, в стране мальцов,
И всё вздыхает он, вздыхает…

Акулы нападают на купающихся туристов

Египет. Туристы. Акула.
Туристы. Египет. Вода.
Из Красного моря надуло
Могучих акул стада.

И кушают пенсионеров,
И, кровь их всосав как компот,
Германских и русских старперов
Акула немножко жуёт…
Обглоданные как куры,
Беспомощные старики.
А нечего ездить здесь, старые дуры!
И старые дураки!
Как блохи скача по планете,
Губители почвы и вод.
Спасибо акулам на свете.
Туристам, ну что ж, не везёт…

«Межрасовый секс»

О, жёлтая зима, как слёзы мавра,
Катящиеся вдоль московских щёк!
Арап со скальпом, резаным из лавра,
Приди, о Пушкин, и уйди ещё!

На мглистую табачную сонливость
Его горячих абиссинских глаз,
Наташи, белой, молодая живость,
Привыкла отвечать не два, не раз…
……………………..
Все остальное, в дебрях Интернета,
Под рубрикой «межрасовый порно»
Узнать об отношениях поэта
Легко и даже может быть смешно…

«Я блаженно поскучаю…»

Я блаженно поскучаю
В этот день с самим собой.
У окна я помечтаю,
Глядя в город ледяной.
Повздыхаю о мадоннах,
Шлюх знакомых вспомяну,

Что в страстях я многотонных
Ужасающе тону,
Я признаю и вздохну…
Вспомню позы, вспомню складки
Увлекающих одежд,
Неустанных шлюх повадки,
Сиськи девочек-невежд,
Простофиль в любви науке.
Был забавно неуклюж,
Начинающие суки,
Ваш дебют. А ныне муж
Тискает в чаду квартиры
Ваши сиськи, ваши дыры,
Неумелый, как студент…
И недолог инцидент…
Я блаженно проскучаю
Целый день с самим собой.
Имена повспоминаю,
Покачаю головой…

«Всё в этой жизни парадокс…»

Всё в этой жизни парадокс
Отец с конвоями в Сибири…
Бродвейский лоск,
Нью-йоркский кокс,
Гантели, автоматы, гири.

Парижа пузырьки со дна,
Зелёной Сеной ошампанен…
Балканы. Сербия. Война,
Где пулемётами изранен…

Лежал воинственен и дик
Сараева разбитый остов.
Из ран сочащихся гвоздик
Нам было сосчитать непросто…

Бонд… Джеймс Бонд…

Стояли миноносцы тесно
На рейде (Аден? Джибути?),
Где два матроса неизвестных
Нам удивились по пути…

Красотки чёрные, щеками
Пылали алыми как мак,
И кок с льняными волосами
Рубил на палубе форшмак.

В иллюминатор толстым слоем
Впивался солнца жирный блин.
И неудачно, геморроем,
Был болен доктор Сухомлин…

Красотка, бледная шпионка,
И мальчик, молодой шпион,
В каюте, что за стенкой тонкой,
Совместный издавали стон…

И Морзе стук в радиорубке,
И Джеймса Бонда каблуки,
Носили дамы мини-юбки,
А сэры – длинные носки.

Тогда подтяжки облегали
У Бонда долговязый спин,
И «Астон-Мартины» шуршали…
(Не Лады жёлтые Калин)…

Красотка, бледная шпионка,
Стоит на палубе одна.
И вот теперь болит печёнка
У доктора Сухомлина…

На рейде багровеют флаги
Советских, вражеских судов.
У Бонда, жирного бродяги,
Ни бороды нет, ни усов…

В спецприёмнике

Холодные монастыри
И тюрьмы ледяные.
Смотри, смотри, смотри,
Что у тебя внутри,
И совершай гримасы злые.

Ты – заключённый number one,
В углу лежащий на матрасах.
Читаешь Золотой Коран
При мытарях и лоботрясах,
А конвоиры – в серых рясах…

Ты – заостренное бревно,
По рукоять в Россию вбитый
И никогда ей не забытый,
Ты будешь, парень, всё равно.
Пусть холодно здесь и темно…

Хадис

Там далеко, на пламенном Востоке,
Где слитки золота мясисты и глубоки,
Среди цветов и розовых собак,
Образовался зыбкий Мангышлак…

В клубах волнообразного гашиша
Вот минарет – лазоревая крыша.
На чайнике веков, на темени Аллаха,
Кипит Восток, и набекрень папаха…

Электронные пантеры

О, как пустынны наши скверы!
В них эха нет, сколь не кричи.
Фонтаны брызжут, светло-серы,
И бьют холодные ключи,
Да электронные пантеры
Безмолвно прыгают в ночи.

В садово-парковых ансамблях
Живет, свирепствуя, душа
Хачатуряна, «Танец с саблей»
Там исполняют не спеша.
Поскольку это быстрый танец,
Ты понимаешь, иностранец,
Взялся чужое исполнять
Не должно «немцам» доверять…
Видны в деревьях джентльмены,
Под ручки водят квёлых дам.
Прибыв с окраин Ойкумены,
Здесь каждый – Воин и Адам.
В великой тьме тригонометрий
Светится сад, светится сквер.
И на трапециях, при ветре,
Глаза светятся у пантер…

«Столь отвратительный пейзаж…»

Столь отвратительный пейзаж,
В so called Родине-России,
Мне должно вытерпеть. Осилю?
А что ты, Родина, мне дашь
За изнурительный пейзаж?..

Сооруди мне, мамка…

Сооруди мне, мамка, винегрет,
Да положи мне парочку котлет,
Пойду я, Эдик, солнышком палимый,
В мой цех литья, которого уж нет.
Пусть надо мной порхают херувимы.
На тот завод, который весь ушёл
Сплошным массивом в прошлое густое,
Я пошагаю как усталый вол,
Вспахавший поле твёрдое и злое…

И мамка улыбается: «Держи!»
Иду с авоськой и безумно рады
Мне звери: мыши, кошки и ужи,
И даже львы с цементной балюстрады,
Что охраняли в Дом культуры вход…
Меж львов вхожу и просто поражаюсь —
Весь салтовский исчезнувший народ
Собрался там… Дивлюсь… и просыпаюсь.

«Железные руки мороза…»

Железные руки мороза
Россию схватили опять,
И солнца холодная роза
Над городом встала сиять…

Попадали камнем вниз птицы,
Замёрзли во сне воробьи,
Как газ, продолжают сочиться
Мороза густые струи…

Зачем мы живём здесь упрямо?
Не лучше ль пожитки сложить
И к родине тёплой Адама,
К Евфрату и Тигру спешить…