Внутри коттедж производил приятное впечатление. В нем легко было ощутить себя как дома. Мэгги с пользой провела прошедшие недели и добилась больших результатов. Многое еще предстояло сделать, кое-где в доме ощущались незавершенность и незаконченность конструкций, но невооруженным глазом было видно, что Мэгги уже живет в своем коттедже и начинает постепенно наполнять его следами своего присутствия. Особенно уютной получилась гостиная: никаких картин там пока не было, но стены были выкрашены в нежный оттенок розового «фанданго» и желтый, который она назвала «бабуш»; на полу небрежно лежали два больших недорогих ковра, один с узором из турецких огурцов, второй лоскутный с зелеными и голубыми фрагментами вперемешку. С их помощью Мэгги спасалась от холода каменных плит пола. Я оглянулся и с удовольствием отметил, что, кроме всего прочего, она перевезла и книги, вестерны и научную фантастику в бумажных обложках. Луис Ламур, Зейн Грей, Брэдбери, Хайнлайн. Коллекция значительно выросла за последние десять лет и теперь занимала три полки в нише рядом с небольшим открытым камином.

Однако основной изюминкой гостиной, без всяких сомнений, была пара высоких подъемных окон, выходящих на запад. Старинные рамы (или очень качественные копии) перетягивали на себя все внимание и открывали эффектный вид на протяженную береговую линию и океан. Комнату заливал естественный свет, и долгий день обещал окончиться алым закатом, что проливало истинный бальзам на сердце человека с художественным вкусом.

На разных концах кремового трехместного дивана с обивкой из искусственной кожи сидели две женщины, которые наклонились друг к другу и что-то весело обсуждали, но стоило мне войти в комнату, как обе мгновенно замолчали. Отголосок смеха еще звенел в воздухе. Какое-то время они не меняли поз, слегка нагнувшись друг к другу, и мое сердце застучало сильнее, когда я узнал в женщине, сидевшей ближе ко мне, Элисон. Небольшая стереосистема в углу напротив двери создавала в комнате приятный ненавязчивый фон из скрипичных трелей, и я в тот же миг почувствовал тайные намеки, которые вторым пульсом застучали в моей крови.

Элисон поднялась, и через мгновение ее примеру последовала вторая женщина. Затем ко мне подошла Мэгги с банкой обещанного пива и немного разрядила атмосферу. Дышать стало легче. Мэгги в непринужденной манере представила меня, и я сначала пожал руку второй женщине, поэтессе по имени Лиз, которая была подружкой Мэгги еще в Лондоне, но пару лет назад переехала в Западный Корк. Она разговаривала с северным акцентом, но, по ее собственному выражению, ее больше прельщала реальность юго-западной Ирландии, и поэтому теперь она обосновалась в Бэнтри, то есть они с Мэгги стали практически соседками. Лиз была молодой и симпатичной женщиной, но слегка неотесанной и потускневшей, как бывает с людьми, которые смогли найти себе пристанище только в эзотерике и витают в эмпиреях. Возраст около тридцати, едва ли больше, пышная копна волос соломенного оттенка, плотно сжатые губы, привыкшие к молчанию, и больше десяти сантиметров металлических и пластиковых браслетов на левом запястье. К тому времени Лиз выпустила две книги стихов в небольшом независимом издательстве, выход третьей был намечен на конец года. Она зарабатывала на жизнь, преподавая на вечерних курсах в Бэнтри два дня в неделю и организуя субботний мастер-класс в Скибберине. Кроме того, Лиз на регулярной основе публиковала рецензии на книги в двух еженедельных газетах, одной национальной и одной местного значения.

– Полагаю, вы уже знакомы с Элисон, – сказала Мэгги, и Элисон взглянула на нее и кивнула.

Не зная, как себя вести, я протянул ей руку и пробормотал, что очень рад, что мы наконец получили возможность познакомиться после всех наших разговоров по телефону и электронных писем.

– Ну все, ребята, – проговорила Мэгги. – Это, в конце концов, новоселье, а не саммит. Кто мы с вами? Политики? Хватит рукопожатий. Давайте здороваться как положено.

Элисон замерла на месте, но потом перед ней словно рухнула какая-то стена и она снова рассмеялась, и мы обнялись, поцеловали друг друга в щеки, как друзья, которыми мы почти были, и как любовники, которыми нам вскоре предстояло стать.

Мэгги, стоявшая возле нас, открыла предназначавшуюся мне банку пива и тут же приложила ее ко рту – из отверстия внезапно брызнула пена.

– Так-то лучше, – сказала она. – Празднование объявляется открытым.

* * *

Когда первая неловкость прошла, наше общение свернуло в более радостное, пусть и изрядно хмельное, направление. Я всегда комфортно себя чувствовал в компании женщин, особенно красивых, возможно, из-за того, что с самого раннего возраста привык не ожидать от такого общения ничего серьезного, слишком хорошо осознавая собственные ограничения. И, по моим ощущениям, женщинам обычно нравилась моя компания. Даже теперь я не то чтобы дурен собой, хотя и красавцем меня тоже ни в коем случае назвать нельзя. Однако ближе к сорока годам я набрал примерно с десяток лишних килограммов. Я философски решил смотреть на это не как на признак распущенности, а скорее как на простое и естественное в своей неизбежности возрастное изменение, а может быть, и вовсе единственно возможную в моем случае физическую форму мужчины средних лет. Благодаря моим довольно высокому росту и широким плечам избыточный вес никогда не был слишком заметен, как бывает у мужчин другой комплекции, однако он придавал мне дополнительную мягкость, лишал уверенности в себе или, по крайней мере, чувства собственной важности по сравнению с тем, каким я был в ранние годы. Амбициозности во мне точно поубавилось. И женщины, по-моему, это чувствовали. Рядом со мной они расслаблялись и даже могли рискнуть и немного пофлиртовать, не волнуясь о том, что этот флирт приведет к неприятным последствиям. Я был довольно успешен в своей профессии и, как уже успел упомянуть, достиг определенной финансовой стабильности, но мой настоящий талант заключался в умении распознавать дарование других людей и с трудом поддавался количественному исчислению, так что мои достижения никак не угрожали чувству собственного достоинства моих собеседниц. Я не умел сражать наповал, и, когда дело доходило до романтических отношений, женщины если и бросали взгляды в мою сторону, то быстро отводили их. Так я научился адаптироваться и, как говорится, принимать то, что не мог изменить. В определенный момент мужчины привыкают к одиночеству, и любое общение с противоположным полом воспринимается ими как поощрительный приз.

Всю пятницу мы болтали и пытались наверстать упущенное, по крупицам раскрываясь друг другу. Мэгги лежала на боку в огромном бежевом кресле-мешке, направляла нас друг к другу и вела разговор, задавая вопросы, ответы на которые ей самой уже были известны. Пиво, а затем и виски, развязывало языки. Я чувствовал себя счастливым, я был как дома. Кажется, все ощущали себя так же. Я с удовольствием слушал, как Лиз разъясняет наиболее важные аспекты жизни и истории этих мест, особенно древней истории, туманных закоулков прошлого, где миф и реальность сливались воедино. Ее увлечение было под стать одержимости, охватившей Мэгги, словно в их сердцах горел один и тот же огонь. Элисон, специализировавшаяся, как и я, на деловой стороне искусства, казалась более сдержанной в проявлении эмоций, но вела себя совершенно расслабленно, много смеялась. Ей явно все нравилось: и место, и компания. Ближе к вечеру, ровно перед тем, как мы все вместе решились сотворить из хаоса спагетти болоньезе, Элисон сняла туфли и забралась с ногами на диван со своей стороны. Ногти на ее ногах были покрашены алым лаком, который в сумраке гостиной становился похожим на свежепролитую кровь, и я пытался отвести глаза от ее ступней, но никак не мог. Думаю, она это знала и несколько раз перехватывала мой взгляд, однако ничего не сказала и, кажется, была совсем не против. Оглядываясь назад, я понимаю, что такое поведение было частью ритуала заигрывания, но я ощущал это как нечто большее. Возможно, виной тому виски или какая-то химия, искры, о которых поют в песнях, но я тогда почувствовал, что вижу ее душу, как будто, едва заметно открываясь, она демонстрировала мне ту часть себя, которая порой навсегда остается закрытой от окружающих.

Спать мы пошли далеко за полночь. Мэгги и Лиз заняли одну комнату и большую двуспальную кровать, Элисон достались маленькая спальня и раскладушка, а мне – одеяло и диван. Я долго лежал без сна, но затем все-таки заснул в промежутке между двумя и тремя часами ночи и спал хорошо, по большей части благодаря количеству выпитого алкоголя. Проснулся я при этом довольно рано, еще не было семи. Я вскипятил воды, заварил чая и пил его из большой кружки, глядя на океанский простор. Занимался светлый и ясный день с обещанием чего-то прекрасного, и хромовое одеяло воды сохраняло иллюзию полного спокойствия, которая разрушалась, когда оно наплывало на заостренные черные зубья прибрежного рифа. Через несколько минут я почувствовал чье-то присутствие, обернулся и увидел в дверном проеме Элисон, которая молча наблюдала за мной. По ее словам, ей тоже не спалось. Она приняла из моих рук кружку чая, положила в него три ложки сахара. Потом мы сели за небольшой кухонный стол. Мы почти не разговаривали. И это казалось таким правильным, таким органичным. Я украдкой смотрел на Элисон, стараясь запомнить как можно больше деталей самым незаметным образом, и теперь, припоминая события тех дней, я точно знаю, что именно в те минуты окончательно и бесповоротно в нее влюбился.

Еще заспанная, она была одета в бледно-голубое хлопковое летнее платье с узором из беспорядочных букетов зелено-желтых цветов, наверное, нарциссов. На узкие плечи она накинула лимонного цвета шерстяной кардиган, защищаясь от утренней прохлады. Она сидела, опустив карие глаза и полуприкрыв веки, только изредка поднимая их и улыбаясь так мило и смущенно, как будто ее застали за каким-то очень интимным занятием.

– Давай пройдемся, – предложил я.

– Сейчас?

Я пожал плечами.

– Просто спустимся к воде, посмотрим, что так впечатлило Мэгги. В конце концов, свежий воздух точно нам не помешает. Немного проветрим головы. А может быть, нам совсем повезет – и где-то там внизу мы даже обнаружим аппетит.

Мы молча шли рядом плечом к плечу. Мокрая от ночной росы трава густо росла за коттеджем и становилась более длинной и худосочной по мере того, как мы спускались вниз. Земля под ногами становилась неровной. Я кожей ощущал разделявшее нас расстояние в полметра, а потом, когда под ногами показалась узкая осыпающаяся тропинка, ведущая к каменистому пляжу, я почувствовал, как ее прохладная ладонь скользнула в мою. Она держала меня за руку некрепко, деликатно, почти как ребенок. Я старался сохранять разум, говорил себе, что она в туфлях на невысоких, но все же каблуках и схватилась за меня только из страха поскользнуться – факт, который нашел подтверждение в том, как быстро она убрала руку, стоило нам выйти на более ровную поверхность. И все же я ощутил внезапно охватившее меня чувство пустоты. Мы спустились на пляж и какое-то время стояли так близко, что я чувствовал ее мягкое мерное дыхание, и волны шелестели у наших ног, а потом отступали назад, оставляя только серую челку пены на мелком песке. Хотя не было ни ветерка, Элисон укуталась в кардиган и крепко зажала края в кулаке на груди.

– Здесь красиво, но как-то одиноко. – Она посмотрела на меня. – Тебе не кажется?

Я согласился.

– Я могла бы быть счастлива в подобном месте, но только рядом с кем-то еще. Представь, каково спускаться на этот пляж лютой зимой, темным ноябрьским утром, когда дует ураганный ветер и берег секут волны метровой высоты. Не уверена, что выдержала бы такую жизнь. Уж точно не одна.

– Мэгги уже хватило общения с другими людьми, – ответил я. – Теперь, по ее словам, она нуждается в уединении. Я с ней не вполне согласен, но понимаю, почему ей хочется сбежать от всего мира. Здесь она планирует творить, брать новые художественные высоты, и, если она будет одна, по крайней мере, никто ей не причинит вреда. Достаточно того вреда, который уже был ей причинен.

Но, оглядываясь по сторонам, я в точности понимал, что Элисон имеет в виду. Я и сам чувствовал то же самое. Летнее утро маскировало это место, затуманивало его суть.