– Спасибо! – Рука-Вестник коротко ему поклонился и резко развернулся лицом ко мне.

– Ты готов опротестовать показания трех ученых, наблюдавших за тем, как проходил твой экзамен, точно ястреб, который следит за полевой мышью?

В зале воцарилась оглушительная тишина.

– Нет, Ваше Превосходительство, – ответил я. – Я не говорил, что писал экзамен левой рукой, лишь сказал, что могу и использую ее, а также что она лучше подходит для службы императору.

– Новые детали! Значит, ты умеешь писать обеими руками? Редкий талант.

– Не талант, а умение, – поклонившись, проговорил я. – Ему научил меня мой наставник, посвятив этому долгие часы.

– С какой стати твой наставник решил потратить время на столь необычные вещи?

– Чтобы я мог служить императору, даже если я лишусь одной руки, что чуть не произошло со мной в детстве.

Выражение лица Руки-Вестника мимолетно изменилось – недоверие уступило место любопытству.

– Объясни.

– Когда я был ребенком, плохо обработанная тарелка развалилась у меня в правой руке на несколько осколков, – начал я. – Мой великодушный и многострадальный наставник не хотел, чтобы я бездельничал, пока она заживала, и стал учить меня пользоваться левой. Это происшествие помогло ему понять, что в нашем беспокойном мире возможность продолжать работу даже после потери столь важного инструмента, как пишущая рука, будет иметь огромное значение. После того как я выздоровел, он заставлял меня писать каждое упражнение дважды – правой и левой рукой. И вскоре даже мой отец не мог определить, какую из них я использовал.

В зале снова послышался шепот, и мне стало интересно, о чем в этот момент думал Коро Ха. Скорее всего, проклинал меня за глупость и хвастовство.

– Мой долг дать императору лучшее, на что я способен, – продолжал я. – И, если выбирать между изуродованной правой рукой и безупречной левой, я остановлюсь на левой.

– Какая дурацкая история! – вскричал Голос Золотой-Зяблик и принялся раздраженно размахивать длинными рукавами. – Правая рука является естественным инструментом письма, левая служит для поддержки локтя правой. Так утверждают все трактаты по каллиграфии.

– Звучит странно, – вмешался Рука-Вестник. – Но указывает на редкое качество.

– Какое качество? – возмущенно спросил губернатор. – Это указывает на отклонение.

– Когда вся семья собирается за обеденным столом, разве не должен сын сначала предложить лучшие куски отцу? Разве он поступит неправильно, если нальет ему первую чашку чая – пусть нередко горького, – а не обслужит прежде гостей? Мастер Вэнь продемонстрировал нам, что он прекрасно знаком с понятием уважения. – Намек на улыбку снова появился на лице Руки-Вестника. – Если его история правдива.

– Это правда, Ваше Превосходительство. Мой наставник может подтвердить все, что я сказал.

– А также мои глаза.

Рука-Вестник сжал пальцами мое правое запястье, я на мгновение потерял равновесие, но сдержал крик, когда он вздернул мой рукав, открыл правую руку и принялся внимательно изучать ладонь. Я уже не сомневался, что он назовет меня предателем и тайным ведьмаком. Хватило бы у меня храбрости вызвать пламя и покончить с собой прямо на помосте вместо того, чтобы позволить империи узнать секреты, ради сохранения которых умер мой дед?

Рука-Вестник подозвал одного из слуг.

– Принеси бумагу, кисть и чернила, – приказал он. – А также сочинения мастера Вена.

Он отпустил меня, а слуги бросились в приемную и вернулись со столом. Рука-Вестник велел мне встать на колени. Один из прокторов протянул запечатанную воском лакированную шкатулку с моим именем на крышке.

– Первый документ здесь – твоя родословная, – сказал Рука-Вестник и прикоснулся пальцами к крышке шкатулки. – Ты воспроизведешь ее левой рукой. Если ты говоришь правду, я не увижу никакой разницы между тем, что ты написал шесть дней назад, и тем, что напишешь сейчас.

Слуги приготовили стол, чернильную палочку, точильный камень, кисти, кувшин с водой – инструменты, которыми я пользовался всю свою жизнь. Я почувствовал, как дрожат мои руки, когда налил на камень воду и начал стачивать чернила. Мои пальцы заскользили по кисти, как будто она не была самым знакомым в мире предметом.

Рука-Вестник спрятал кисти рук в рукава, а я приступил к его заданию. Я сосредоточился на странице, на каждой строчке и логограмме, и мои пальцы обрели знакомую уверенную легкость, формируя слова, которые я писал множество раз. Волоски кисти гладко заскользили по бумаге, замерли и выпрямились, когда я закончил последнее предложение.

Рука-Вестник заглянул через мое плечо, стал читать и задышал быстрее. Затем он махнул рукой слуге, который держал запечатанную шкатулку с моими сочинениями. Воск треснул, скрипнули петли крышки, зашуршала бумага, и я услышал короткое, резкое восклицание.

– Мои извинения, мастер Вен, – сказал он. – Мне не следовало сомневаться в словах того, кто продемонстрировал столь великолепные результаты на всех испытаниях.

Он бросил на землю первую написанную мной родословную с небольшой помаркой в самом начале, той самой, из-за которой я боялся провалить экзамен, затем сложил новую и убрал ее в шкатулку.

– Ты правильно поступил, предлагая нам левую руку. Она лучше правой.

Потом он опустился на колени по другую сторону стола и улыбнулся – он хмурился, но все равно это была улыбка, – и, глядя мне в глаза, поклонился.

– Ты будешь достойным, хотя и необычным учеником, – заметил он.

С этими словами он снова достал печать с именем императора, взял меня за левую руку, повернул ее ладонью вверх и сказал:

– Вэнь Ольха, я награждаю тебя печатью и называю Рукой императора.

Глава 7. Признание

На следующий день я приготовился к возвращению домой, чтобы поблагодарить родителей, отпраздновать мой успех, попрощаться с ними и собрать свои вещи, чтобы жить и учиться у Руки-Вестника, в резиденции губернатора. Но перед отъездом Рука-Вестник дважды меня предупредил.

– Магия оставляет следы в узоре мира, подобно лодке на тихом озере, – сказал он. – Ты почувствуешь, как они пузырятся под поверхностью твоего сознания. Не тянись к ним. Ты еще не готов. Если ты попытаешься применять магию, то станешь опасен для самого себя и других, точно начинающий ходить ребенок с мечом в руках.

Я чувствовал эти следы с тех пор, как мне исполнилось восемь, но тетраграмма внесла нечто новое: источник силы. На самом деле, в меньшей степени родник, нежели гейзер, и я ощутил прилив и пульсации в тот самый миг, когда золотая печать коснулась моей руки.

– Кроме того, я должен тебя предупредить: несмотря на то, что ты успешно сдал имперские экзамены, ты все еще можешь потерпеть неудачу. Ты получил могущество, потому что мы посчитали тебя достойным, но, если окажется, что это не так, ты будешь его лишен. Ценой твоей неудачи станет левая рука и ссылка в дальний угол империи. Тебе очень повезло, что ты способен писать двумя руками.

Пока он говорил, по спине у меня пробежал холод – уж слишком не вязались его слова с кротким выражением лица. Я поклонился, поблагодарил его за предупреждение и сел в паланкин, который должен был отвезти меня домой в последний раз за многие последующие годы.

Курьеры разъезжались по всей империи с результатами первых экзаменов, которые прошли в Найэне.

Всего через несколько дней после нашего с Коро Ха возвращения домой в поместье прибыл отец. Он сиял от гордости, когда обнял меня и крикнул стюардам и слугам, чтобы они начали приготовления к празднику.

– Мне не следовало сомневаться в тебе, Ольха, – сказал он. – Как только я услышал о твоем успехе, то немедленно продал в Северной столице все товары, которые смог, – за часть их истинной цены, – и сразу поспешил домой. – Он с восхищением посмотрел на серебряную тетраграмму на моей левой руке. – Подумать только, мой сын… Рука императора!

«Интересно, – подумал я, – поспешил бы он домой, если бы я не добился такого успеха на экзаменах?» Потом отец повернулся к Коро Ха, обнял его и заявил, что мой наставник стоил всех денег, заплаченных ему за десять лет моего обучения.

Моя мать плакала тихими счастливыми слезами, но старалась не смотреть на мою тетраграмму. Разумеется, до нее доходили те же слухи, которые Чистая-Река использовал в качестве угрозы, и она знала об уроках моей бабушки. Я хотел ее успокоить, сказать, что ни разу не почувствовал, как чужие глаза смотрели на мир моими глазами или чужого присутствия в мыслях, лишь ощутил новый прилив силы, – но мать никогда открыто не признавала мое наследие найэнов, не говоря уже о магии бабушки. Некоторые вещи мы хотели, но не могли произнести вслух, и после того как она меня поздравила, повисло неловкое молчание.

Несколько следующих дней я провел, собирая вещи. В наше поместье постоянно прибывали друзья моего отца, они заняли все свободное пространство, и вскоре в доме не осталось ни одной пустой комнаты, а отец хвастался, что даже гостиница в ближайшей деревне Поляна Пепла заполнена гостями, которым не хватило места в доме. За день до того, как мне предстояло отправиться в Восточную крепость и начать обучение, наши слуги – с помощью девушек найэни, нанятых в деревне, – установили в саду длинные столы и скамьи для пяти дюжин гостей.

Отец приказал достать из подвала все бочки и пыльные бутылки с вином, а также нанял женщин из деревни, чтобы они сплели из диких цветов венок, в центре которого поместили мое имя из желтых хризантем, ярких, точно золото.

К полудню гости заняли свои места, наполнив наше поместье шумом и разговорами. Отец посадил меня одного за стол, стоявший на помосте, рядом с садовой беседкой, а сам ходил среди гостей, подводил их по очереди к беседке, где каждый улыбался, склонив голову, и восхищался серебряными линиями на моей ладони, а отец повторял:

– Позвольте познакомить вас с моим сыном, Рукой-Ольха!

Лица и имена исчезали из моей памяти, как только отец уводил очередного гостя обратно к столам, уставленным пирожными в форме рук с имперской тетраграммой. Я поискал взглядом Коро Ха – или даже господина Йата, его я хотя бы знал, пусть нас и не связывали дружеские отношения, но не нашел ни того, ни другого. Разумеется, я оценил огромные расходы, на которые пошел отец, организовав праздник, чтобы показать свое расположение ко мне, но чувствовал себя одиноким и использованным – как будто отец хвастался самоцветом из своей сокровищницы.

Быть может, если бы я рассматривал свой успех так же, как отец – считая первым шагом к восстановлению репутации нашей семьи, – я бы не испытывал такого отвращения оттого, что он всячески выставлял меня напоказ. Однако для меня должность Руки императора являлась лишь способом получения магии, которая – как меня предупреждал Рука-Вестник – ограничивала меня своими собственными законами и правилами.

Впрочем, я был готов проявить терпение, ведь теперь обещание магии стало ближе, чем когда-либо прежде. Но я твердо решил, что не стану посвящать свою жизнь реализации амбиций отца, возвеличиванию империи или участию в восстании бабушки.

Пока я принимал уважительные поклоны и поздравления и пожимал руки незнакомцев – прикрывая маской вежливости растущее разочарование, – во мне росла решимость: как только я овладею магией достаточно хорошо, то воспользуюсь свободой, которую она дает, чтобы создать третью тропу.

На сад спустились сумерки, когда отец закончил представлять меня гостям. Бочки и бутылки быстро пустели в свете сотен светильников с имперской тетраграммой, начертанной золотыми чернилами. Отец заставил меня рассказать обо всех блюдах, которыми потчевали в особняке губернатора тех, кто успешно сдал экзамены, чтобы повторить это меню. Конечно, наша кухня бледнела по сравнению с кухней Голоса Золотого-Зяблика, и я, покраснев от смущения, отодвинул в сторону тарелку с полусырым угрем.