Тетраграмма у него на руке засияла серебристым светом, на кончиках пальцев появился белый огонь, а когда он сжал их в кулак, вспыхнул, точно молния, и тут же погас. Юноши вокруг меня приветствовали его восторженными криками, мы привыкли к подобным демонстрациям во время новогодних фестивалей, и они создавали радостное настроение праздника. Только я один молчал. Я тоже видел такие представления, но никогда прежде не находился настолько близко, чтобы почувствовать магию так же, как колдовство бабушки. Когда она зажгла пламя, у меня возникло ощущение, будто моя кожа горит в лихорадке.

Когда она меняла его направление, у меня начинали болеть все мышцы. Единственное, что объединяло две магии – ее и губернатора, – это легкий запах горящей корицы и резкое обострение всех моих чувств. Однако его заклинания казались более абстрактными и одновременно тяжелыми, как будто с неба падали каменные стены, чтобы изменить рисунок мира.

Писарь выкрикнул мое имя, потом еще раз, возвращая мои мысли к настоящему. Я последовал за ним вместе с семью другими кандидатами, которые болтали между собой, в то время как я размышлял над своими ощущениями, которые вызвала у меня магия губернатора.

– Какое потрясающее зрелище! – сказал парень рядом со мной. Он улыбнулся, и на его веснушчатых щеках появились ямочки. Из-под шляпы выбивались темно-рыжие кудри. – Скоро один из нас будет обладать таким же могуществом. Как тебе это?

Прежде чем я смог ему ответить, мы вошли в широкий павильон, выходивший на пруд с лотосами. Лицом к нему по кругу стояло восемь столов. Писарь выкрикивал наши имена и показывал, куда нам следовало сесть. И вскоре все заняли свои места.

Мы расставили на столах чернильные камни и пресс-папье и стали взволнованно ждать появления прокторов.

У меня отчаянно дрожали руки, я стал делать глубокие вдохи, чтобы немного успокоиться, и решил разложить кисти и смочить чернильный камень.

От его ритмичного скрипа и шороха бумаги, когда я принялся расправлять листы для сочинения и придавливать их двойным грузом, у меня вдруг заболели зубы. Я опустил в чернила кончик кисти из меха горностая и с облегчением обнаружил, что у меня больше не дрожат пальцы, хотя я ощущал приближение провала, от мысли о котором внутри все сжималось и кружилась голова.

Нам сообщили, что мы должны начать экзамен описанием своей родословной. Поэтому следующие несколько часов мне предстояло, стоя на коленях, составить рассказ о своем происхождении – уделяя особое внимание таким членам семьи, как Вэнь Могучий-Дуб, который сдал имперский экзамен, – сдержанным языком, чтобы продемонстрировать смирение, даже если я гордился своими предками.

Меня подвела рука, и задрожавшие пальцы испортили строчку в начале сочинения. Я знал, что неровная буква ни в коей мере не повлияет на смысл того, что я написал, но прокторы будут оценивать не только содержание, но и почерк.

Я огляделся по сторонам в ужасе оттого, что в самом начале экзамена споткнулся на таком знакомом и простом упражнении, в котором столько времени практиковался.

Я уже не сомневался, что эта ошибка решила мою судьбу и сдавать экзамен дальше совершенно бесполезно. Один из других кандидатов – гораздо более способный, чем я, уничтоживший свое будущее неверным движением дрожащих пальцев, – станет Рукой императора, заслужив шанс на свободу, которого навсегда лишился я.

Где-то в стороне раздался приглушенный крик, и проктор с суровым, точно меч палача, лицом, словно ураган, промчался через павильон.

– Что происходит? – прошипел он.

Я медленно оглянулся через плечо. Проктор навис над кандидатом, который сидел, опустив голову на грудь, а его плечи сотрясались от рыданий, которые он безуспешно пытался сдерживать.

– Объясни свое поведение! – потребовал проктор.

Тихий шорох кистей для каллиграфии стих, все стали прислушиваться к разговору.

– Я… Я… – всхлипывал юноша.

Затем, не говоря больше ни слова, он вскочил и помчался прочь из павильона, оставив за спиной кисти, чернила и свое будущее.

Проктор обвел суровым взглядом помещение.

– Я не сомневаюсь, что вы все обладаете духовной стойкостью, чтобы вернуться к своему заданию. Или мне следует сделать запись, что ваши глаза оторвались от собственной работы, – возможно, чтобы найти вдохновение в сочинении соседа.

Я послушно выполнил его указание, радуясь, что по крайней мере не поддался панике и не бросился бежать, как тот кандидат, и сконцентрировался на чистом листе рядом со слегка испорченным началом сочинения. У меня не было другого пути – только вперед.

Я закрыл глаза и сосредоточился сначала на кончиках пальцев, потом сухожилиях и костях руки, на венах на запястьях. Перешел к локтям, к плечам, потом ребрам. Наконец к сердцу. Прислушался к его биениям, почувствовал, что они становятся медленнее. Установочное упражнение, которое исполняется перед богами Найэна в начале Железного танца. Я думал только о следующем слове, затем предложении, странице.

После краткого описания занятия моего отца я почистил кисть и вернул ее в футляр – сигнал для одного из прокторов, что он может забрать мой свиток. На меня снизошло спокойствие, шорох кистей других кандидатов начал стихать, они заканчивали описание своих родословных.

Высоко в небе над садом закричал орел.

Всю неделю, по мере того как продолжались экзамены, я был уверен, что потерплю неудачу, и постепенно отказался от надежды возвыситься до статуса Руки императора и получить шанс открыто и без страха изучать магию.

Первый и второй дни я быстро сочинял эссе и комментарии, заканчивая работу раньше тех, кто сидел рядом, уверенный в том, что упустил какой-то ключевой момент, очевидный всем остальным. На третий и четвертый дни во время устных экзаменов я нередко впадал в ступор и давал ответ только после того, как прокторы в третий раз повторяли вопрос.

В пятый и последний день нас по одному заводили в маленький павильон, изолированный от остального сада аркой базальтовых колонн с севера и бамбуковой рощей с юга. Там меня ждали два проктора – круглолицый евнух с розовой кожей уроженца юга Сиены, принимавший участие в одном из моих устных экзаменов, и мужчина, которого я не знал, но золотые перья, вышитые на рукавах его одеяния, указывали на то, что он занял первое место во время своих испытаний. Он улыбнулся мне сквозь клочковатую бороду – казалось, все ученые их носили, – жестом предложил сесть, и я увидел проблеск тетраграммы, выжженной на его ладони.

Я сжал правую руку в кулак, постаравшись засунуть его как можно дальше в рукав.

Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы сесть на стул, вместо того чтобы броситься бежать из сада и попытать счастья в горах. У меня не вызывало сомнений, что Руке императора не было никакой нужды обращать на меня особое внимание, если только он не знал про моего дядю, бабушку или метки, вырезанные на ладони.

– Добрый день, Вэнь Ольха, – сказал проктор, которого я узнал. – Позволь представить тебе Вестника Доу, Руку императора. Он попросил разрешения присутствовать на твоем финальном устном экзамене.

Я так низко поклонился, что чуть не стукнулся лбом о стол.

– Вы оказываете мне честь, Рука-Вестник. Пусть будет у вас впереди тысяча мирных лет, а у императора еще десять тысяч.

Маг кивнул, принимая мое приветствие, затем откинулся на спинку стула и сложил руки на коленях. И хотя он сидел расслабленно, точно легкомысленный студент, его блестящие умные глаза смотрели на меня не мигая.

– Я уверен, что ты отлично справишься, – сказал он мне небрежно, как будто мы уже были близкими друзьями, а затем повернулся к проктору:

– Прошу вас, начинайте.

Проктор достал свиток из рукава и начал его разворачивать.

– Юный мастер Вен, – проговорил он. – Этот раздел экзамена посвящен твоему умению анализировать литературное произведение, а также знанию имперской идеологии. Я прочту тебе текст, а ты должен его оценить: сначала тематическое значение и литературные достоинства, а затем качества с точки зрения произведения, которое имеет смысл распространить в империи.

Проктор начал читать, но мое внимание было полностью сосредоточено на Руке. Я знал, какие правила использует проктор, но вот по каким параметрам будет оценивать меня Рука-Вестник? Я не сомневался, что он меня в чем-то подозревал – возможно, в том, что я практиковал запрещенную магию, или в симпатии к моим сомнительным родственникам, – а мой ответ либо подтвердит, либо развеет его подозрения.

Проктор читал обычную дидактическую историю про купца, его жену, деловые интересы вдали от дома, долгое отсутствие, которое привело к интрижкам, скандалу и тому подобное.

Понять аналогии было совсем несложно тому, кто разбирался в имперских доктринах.

– Фу! – вмешался Рука-Вестник в тот момент, когда я уже собрался начать отвечать. – Неужели кого-то действительно интересует неверность жен купцов? – Он наклонился ко мне, глаза у него блестели, а на губах промелькнула улыбка. – У меня есть история получше. Уверен, ты никогда ее не слышал. Мастер проктор, вы мне позволите?

– Разумеется, Рука-Вестник, – заикаясь, проговорил проктор. – Если я вас оскорбил…

– Все в порядке, никаких обид, – заверил его Рука-Вестник, – просто, раз уж мне приходится в этом участвовать, я хочу хотя бы получить удовольствие. Ты готов, Вэнь Ольха?

Мысли у меня путались, я попытался понять, какую историю собрался рассказать мне Рука-Вестник, потом сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Я готов, – сказал я.

– Великолепно! – воскликнул Рука-Вестник.

Вот история, которую он рассказал.

Давным-давно в далеком уголке империи родился необычный кот. У него имелся гибкий зачаток пятого когтя, который он использовал как большой палец. Он жил в доме провинциального судьи и зарабатывал себе на пропитание тем, что ловил мышей.

Однако этот кот отличался практичностью, как и большинство животных в те дни, и его не удовлетворяла столь приземленная роль в жизни. А потому для собственного развития он присутствовал на занятиях сына судьи с его наставником. Мальчик был ленивым, и очень часто кот первым находил правильный ответ.

«Ужасно несправедливо, что этот мальчишка станет имперским служащим, в то время как мне приходится тратить свои умственные способности на ловлю мышей, – подумал кот однажды. – Если бы я получил образование и отправился сдавать экзамены, уверен, я бы добился успеха».

С помощью гибкого пятого когтя кот брал палочку точно так же, как мальчик кисточку, и, слушая указания наставника, вскоре научился писать.

Однажды мальчик заметил, как кот что-то выводит на земле, и встал из-за стола, чтобы за ним понаблюдать.

– Не отвлекайся, мальчик! – крикнул ему наставник.

– Посмотрите! Кот пишет то же, что и я, – сказал мальчик.

Наставник нахмурился, глядя на кота, который с вызовом помахал хвостом.

– Он просто царапает когтями землю.

– Но у него почерк лучше, чем у меня, – возразил мальчик.

Наставник прогнал кота и ногой стер то, что он написал.

– Кот не будет сдавать имперские экзамены, – заявил наставник. – А вот тебе они предстоят. И, видят боги, я сделаю все, чтобы ты добился успеха.

Кот отошел к зарослям кустарника на краю сада, присел и хмуро посмотрел на ненавистного наставника.

– Какая несправедливость! – возмутился он, обращаясь к небу.

– И что ты тут стонешь? – раздался нежный голосок, мелькнул на солнце оранжевый мех, и на стену взобралась лисица. Она оскалилась и проговорила: – Ты нарушаешь мой дневной сон.

Кот, слишком возмущенный несправедливым положением вещей, совсем не испугался и рассказал о том, что с ним произошло.

– Если бы я мог отправиться на экзамены, я бы доказал всем, что они ошибаются, – заявил он. – Им придется признать, что коты тоже могут служить империи.

– Ну, – сказала лисица, – с моей помощью ты мог бы это сделать.