Спроси Андреа (страница 8)
Несколько минут я провела за этим забавным занятием. Примерила свое старое школьное платье для выпускного. Туфли на высоких каблуках, которые купила в прошлом году, но так ни разу и не надела. Даже купальник. Но учитывая, что поблизости не было зеркала или кого-то еще, кто мог бы оценить мой наряд, я оставила штаны и футболку с Ленноном.
На секунду я подумала о том, чтобы остаться обнаженной. Но даже несмотря на мой статус, мне было не совсем комфортно быть голым призраком. Не говоря уже о том, что мое настоящее тело теперь имело совершенно неприглядный вид. Наличие одежды неким образом подбадривало меня, поэтому я осталась в одежде.
Пусть я больше не носила коралловые кеды, но они стали новым эпицентром моей жизни.
Большую часть времени я проводила на грунтовой дороге, где из-за небольшой горки камней и палок на пыльной обочине выглядывал выцветший край кеда.
Во время дежурства я то погружалась в воспоминания, то выныривала из них, внимательно прислушиваясь к любому звуку, который мог сигнализировать о приближении машины.
Сначала я боялась, что воспоминания закончатся. Но чем дольше плавала в этой дымке, тем больше понимала, что теперь мне была доступна своего рода огромная библиотека разных моментов. Книга моей жизни с совершенно ясными образами и словами. Единственный прекрасный подарок, который остался у меня.
На второй день моего бдения шум движения неподалеку отвлек меня от воспоминаний, в которых я наблюдала, как в возрасте двух лет впервые увидела гусеницу. Я и не подозревала, что способна заглянуть настолько далеко в прошлое. И быстро поняла, что могу в деталях вспомнить даже самый далекий момент. Я наблюдала за маленькими черными крапинками на спине гусеницы и за тем, как ритмично двигались ее ножки-присоски по веточке в траве. Так же ясно, как и все остальное, я все еще ощущала тот трепет, который испытала тогда. Маленькими пухлыми пальчиками, грязными от крекеров, которые я только что запихнула в рот, я потянулась к гусенице.
– Нежнее, Меган, – сказала стоящая рядом со мной мама. Солнечный свет, проникавший сквозь листья нашей большой катальпы, превратил ее волосы в золотые ленты, когда она взяла веточку, по которой карабкалась гусеница, и осторожно вложила ее в мою протянутую ладонь.
Когда я вернулась на грунтовую дорогу, где лежал коралловый кед, рядом со мной приземлилась блестящая черная ворона с маленьким серым камешком в клюве. Забыв о гусенице, я наблюдала, как ворона подпрыгнула ближе к куче камешков и палочек, а затем положила свою ношу поверх моей обуви.
– Спасибо, – сказала я ей.
Она подняла голову, изучила свои сокровища, а затем, довольно ворча, расправила крылья и взмыла ввысь. Она приземлилась на одной из высоких сосен в нескольких ярдах от меня, в том месте, которое выглядело как большая свалка палок, но, скорее всего, было гнездом.
Через три дня та же ворона снова посетила свою сокровищницу с блестящей красной ягодой. Если бы я не видела, как она аккуратно укладывает свои богатства, приняла бы все это за мусор. Но понимание, что все это было аккуратно разложено ясноглазой блестящей черной птицей, поднимало мне настроение.
Поначалу я переживала, что она может снова сдвинуть мой кед. Каждый раз, появляясь рядом, она возилась со своей маленькой коллекцией, передвигая на несколько дюймов веточку или снова беря в клюв один из камешков, чтобы затем аккуратно положить его на маленькую горку. Но шли дни, камешков становилось все больше, а потом появилось нечто, похожее на часть высохшего рыбьего хвоста, и я поняла, что она просто решила устроить здесь свою собственную шкатулку с сокровищами.
Поэтому, продолжая периодически погружаться в воспоминания, я стала ждать, что еще принесет черная птица.
* * *
На седьмой день ожидания я услышала вдалеке звук автомобиля.
Когда он проехал мимо меня и моего кеда, я задействовала все эмоции, на которые была способна, надеясь, что все получится так же, как с койотами и орлом. Что водитель – судя по выцветшей камуфляжного цвета одежде, охотник – что-то почувствует и хотя бы остановится.
Но он даже не замедлился.
Задний откидной борт его побитого коричневого «Субурбана» попал в колею, и в те несколько секунд, когда мне удалось рассмотреть его испещренное морщинами, покрытое темной с проседью щетиной лицо, я увидела, как он засовывает в рот жвачку.
Так что я ждала, все дальше погружаясь в воспоминания, например, о вечеринках, на которых присутствовала, и о книгах, которые читала. О разговорах, которые вела. Об ощущении, как меня укладывали в постель, и даже снах, которые я видела, пока спала ночью. О своем первом поцелуе. О том, как я научилась завязывать шнурки. О записях в дневнике. О руке, сломанной в летнем лагере в шестом классе. Как я тайком выбиралась из спальни на втором этаже, чтобы в десятом классе встретиться с Ноланом, моим первым парнем. О времени, когда моя бабушка Рози – или «боббэ Рози» – приехала погостить на неделю, пока мама лежала в больнице, где ей делали операцию на спине.
Как однажды, пока мы слушали радио, и она рассказывала мне истории о детстве мамы, которые тогда я слушала вполуха, а теперь внимала каждому слову, учила меня печь хлеб хала.
Тогда я видела ее в последний раз. Через три месяца бабушка Рози умерла от аневризмы, о которой знала с двадцати лет.
– Когда твоя мама была маленькой, она умоляла меня не убивать пауков, хотя сама ужасно боялась их, – говорила бабушка Рози. Ее подбородок был испачкан в муке. Глаза у нее были такие же, как у меня, только при смехе из-за более глубоких морщин были едва видны. – Она стояла с чашкой в одной руке и листом бумаги в другой и дрожала, как лист, когда крайне осторожно перекладывала паука на бумагу и в чашку.
Я наблюдала за тем, как маленькая я смеялась в конце истории. Я тоже ненавидела пауков. Но мама все равно собирала их, а не давила в салфетке, и я любила ее за это.
Бабушка Рози захихикала еще громче.
– Однажды она поймала большого старого паука. Огромного, размером с четвертак. Он был слишком тяжелым для бумаги, и пока она несла его к двери, упал прямо на перед ее рубашки. Никогда раньше не слышала, чтобы ребенок издавал такой звук. Она застыла на месте и кричала до тех пор, пока я не сняла его.
Я наблюдала за тем, как ерзаю на высоком табурете, пока бабушка выливает тесто из миски и начинает рассказывать мне о том, как важно насыпать муку на руки, а не в тесто. Я увидела, как ее улыбка слегка дрогнула, когда я спросила, можно ли мне посмотреть телевизор, пока она месит тесто. Но потом морщинки в уголках ее глаз стали отчетливее, и она кивнула.
– Да, конечно, бобелле[9]. Иди и смотри свое шоу. Мы закончим позже.
Пока десятилетняя я спешила наверх, чтобы посмотреть «Сабрину – маленькую ведьму», я взрослая гадала, где же бабушка Рози. Она умерла более десяти лет назад. Интересно, была ли смерть для нее подобна моей для меня?
– Я скучаю по тебе, бабушка, – прошептала я.
В воспоминании поднимаясь по лестнице, я услышала ее ответ:
– Я дождусь, когда ты будешь готова.
Резко прекратив предаваться воспоминаниям, я моргнула, глядя на тихую пыльную дорогу перед собой. Неужели это всегда было частью воспоминаний? Что-то, на что я не обратила внимания, когда мне было десять? В тот момент я упускала множество деталей.
Тем не менее прозвучало так, словно она обращалась ко мне.
Не к десятилетней мне.
А к Меган, стоящей на обочине дороги, рядом с пыльным, усеянным пятнами крови кедом.
Меня пронзила волна воодушевления, за которой последовал ужас.
Что это значило?
Отчасти мне хотелось вернуться к воспоминаниям, чтобы узнать. Выяснить, смогу ли я поговорить с боббэ. И понять, сможет ли она ответить.
Но та часть меня, которая сидела на обочине дороги посреди леса, не была готова узнать это. Потому что та часть, которая думала, что бабушка может разговаривать со мной, не смогла бы пережить разочарование, если бы оказалось иначе.
Мне хотелось немного порадоваться этой возможности и только потом проверять ее.
И тут я услышала звук другой машины.
Гул вдали. Приглушенные звуки ударов по колдобинам.
По мере приближения звука я обратилась к бурлящим во мне эмоциям. Удивлению и надежде, потому что услышала бабушку и подумала, вдруг она не умерла так, как умерла я. Ужасу, приведшему меня сюда. Ярости, которую я почувствовала, когда вспомнила, как заснула в его