Примелькавшийся парень с нашего курса расчехлил гитару, и большинство присутствующих сгрудились вокруг него, передавая по кругу сразу несколько бутылок. В тёмных углах остались только парочки и я.

Ну ладно, Ковен ведь никуда не делся. Просто это звучит довольно скучно, и мне будет трудно заставить себя подналечь на всю эту хрень вроде илюзий и артефакторики, чтобы сдать экзамены.

Рядом на диване Джей не в меру энергично целовался с оседлавшей его Патрисией. Она неугомонно ёрзала, втыкаясь острыми коленками в сиденье дивана, а руки Джея наглаживали её спину уже не поверх ажурной кофточки, а под ней, и оставалось только надеяться, что они вовремя свалят отсюда.

Кто-то принёс губную гармошку в пару к гитаре, и я начал ощущать медленное приближение головной боли. Прямо интересно, может ли этот вечер стать хуже?

– Что это ты здесь один скучаешь? – томно поинтересовались рядом.

Я и не заметил, как вместо Джея с Патрисией на диване оказалась… девушка Герваса! Я с интересом окинул взглядом копну волос, похожих на гору медных пружин, глаза в тени густо накрашенных ресниц, блестящие губы, джемпер с широким вырезом, сползший с одного плеча, и голые ноги в коротких шортах.

– Я не скучаю. Наслаждаюсь вечеринкой.

Я демонстративно отхлебнул из стакана и чуть не обплевался – совсем забыл, какую отраву пью.

– И всë-таки, – она облокотилась о спинку дивана, подперев голову рукой, скрывшейся в волосах, – почему один?

Потому что не хотел ни с кем общаться – но теперь готов ещë раз об этом подумать.

– Не нашлось подходящей компании, – нейтрально ответил я.

– Понимаю, – она тяжело кивнула. – Непросто найти подходящую тебе компанию. Все хотят таких скучных вещей: хорошо сдать экзамены, найти спокойную, но модную работу вроде артефактора, выбрать человека, с которым проживёшь бок о бок ближайшие двести лет. – Она картинно зевнула, похлопав ладонью по губам. – В тебе слишком много силы для такой унылой жизни, правда?

Какого чëрта? Почему она говорит почти слово в слово то же, что Эрика? Не припомню рыжулю у неë в лучших подружках, хотя это ж девушки с одного курса – они все дружат. И теперь все в мельчайших деталях знают, как и почему меня бросили?

Или… Эрика ни при чём, и весь курс и так обсуждает, какие мы лузеры со своим даром? Внезапно покрывшись холодным потом, я пытался вспомнить, как со мной общаются соседи по комнате: может, обманутый показным дружелюбием, я не обращал внимания на сочувственные взгляды? насмешливый тон? снисходительные ухмылки?..

Девушка Герваса вдруг высунула кончик языка и поболтала им вверх-вниз, отчего меня как молнией ударило.

– Весь язык стëрла, – пожаловалась она, – расписывая Эрике, как плохо ей с тобой будет, бедняжке. Никакой стабильности, никакого совместного счастья, будешь пропадать вечерами с друзьями – а может, и с бабами, кто тебя знает. Еле спасла наивную девочку.

Я ушам своим не поверил:

– Ты… убедила Эрику, что я ей не пара?..

Она очаровательно пожала плечами и улыбнулась совсем как моя младшая сестра в детстве, когда её уличали в мелких пакостях.

– Какого хрена? – возмутился я. – Так печëшься о ней?

Она рассмеялась:

– Не о ней, глупый! Хотела, чтобы ты оказался свободен. Получилось, да?

Я смотрел на неё в задумчивости. Возмутительно вот так вмешиваться в чужие отношения, но нельзя не признать, что пока обмен выглядел неплохо.

– А ты разве не встречаешься с Гервасом? – вспомнил я.

– О, мы расстались сегодня. Представляешь, какое совпадение?

– Смело. А если со мной не выгорит?

– Я считаю, что у меня очень хорошие шансы, – лукаво улыбнулась она.

Честно говоря, я тоже так считал. Рассматривал её непрерывно и ни к чему не мог придраться.

– К тому же, – продолжила бывшая девушка Герваса, – он мне в любом случае разонравился. Вот кто неплохая пара для Эрики – амбиций больше, чем таланта, из кожи вон лезет, чтобы доказать, как он хорош, но максимум, что ему светит, – это успешно сдать экзамены.

– Разве? – озадачился я.

Гервас был нашим соседом в комнате на пятерых. Я не знал его близко, но мне казалось, что мы все впятером много веселимся. Кто серьёзный и амбициозный, так это Эхан, видит себя в правительстве. Но и он не дурак развлечься…

– Гервас вам завидует. Тебе и Джею, вашему таланту. И это портит его куда больше, чем недостаток силы, ведь каждому своё, большинство из нас тут не бог весть что, но у каждого свои склонности, которым можно найти применение. А его заклинило на том, что он хуже вас, ни о чём другом думать не может…

Надо же. Я не знал, что мне делать с этой информацией, было неловко, сам не знаю за кого, – но в то же время приятно, что жизнь имеет всех: не только тех, у кого есть талант, но и тех, у кого его нет.

Не найдя подходящих слов, я протянул ей свой стакан:

– Хочешь?

Она приняла стакан с благодарной улыбкой, отпила и выпучила глаза. Я уже приготовился зажмуриться от брызг, но она мужественно и с видимым усилием проглотила непризнанный шедевр Торка.

– Что за жесть?.. – просипела она.

– Это на случай, если нам придётся целоваться.

Её это заметно оживило:

– А ты уже готов со мной целоваться?

– Люблю заблаговременно просчитывать вероятности.

– Извини, ты не против, если я… – Она покачала стаканом.

Я равнодушно махнул рукой, она облегчённо вздохнула, и стакан исчез.

– Не может быть, чтобы я прошла через такое напрасно, – сказала она, решительно придвинулась и закинула ногу мне на колени.

Губы у неё оказались липкими от блеска, и я моментально почувствовал, что увяз в ней весь, как муха в сиропе. Одну руку засосало в гущу пружинистых волос, другая приклеилась к нежной коже бедра, а в грудь мне упёрлось тёплое облако, и хотелось прижиматься крепче и крепче, пока я не вдавил её в сиденье дивана. Заблаговременно просчитав вероятности, я с трудом выбрался из её рта:

– Боюсь, комната для свиданий сейчас занята.

Вообще-то, каждая пара, решившая уединиться в бесхозной студенческой спальне, должна быть готова к тому, что в любой момент уединение придётся с кем-то разделить. Но у нас как-никак первое свидание, и оно не должно пройти под хриплые повизгивания Патрисии! Надо было срочно придумать другой вариант, но я что-то совсем не соображал.

– Ну ты даёшь! – Она блеснула в полумраке влажными зубами. – Неужели не изучил замок на предмет укромных мест?

– Ну-у-у… – Это что, она стыдит меня, как первокурсника? – Насколько укромных…

– Вставай! Кровати там нет.

К счастью, отпускать её не пришлось – наоборот, пощупал ещё и сильную спину и крепче прижался к мягкой груди, поднимая нас с дивана. Вдруг без предупреждения стало темно и тихо, гитару с губной гармошкой как отрубило. Воздух сменился на пыльный и подзастоявшийся, но не сырой.

– Где это мы? – спросил я.

Шарик света высветил красным её пальцы и поднялся под потолок.

Помещение было метр на полтора, не больше; вдоль стены две длинные полки – нижняя пустая, на верхней поблёскивают банки, в углу ведро. Главный вывод: вряд ли сюда кто-то заглянет так поздно, если вообще когда-то заглядывает.

Она выскользнула из объятий, чтобы запрыгнуть на нижнюю полку, как на скамейку. Погладила мои плечи и остановила руки возле бляшки на шнурке:

– Можно? Давно хотела посмотреть поближе.

Я, конечно, разрешил: хоть это и артефакт для связи с теми, кто не владеет телепатией, но от прикосновения ничего не будет. Она взялась за серебряную бляшку в форме узкой трапеции и погладила край подушечкой пальца, как будто проверяя заточку.

Я тем временем забрался ей под джемпер и отвлекал её поцелуями.

– Что он означает?

– Лезвие топора – символ Подземного Кузнеца. И одновременно перевёрнутая чаша – как артурианство наизнанку.

– Жуть, всё так серьёзно. А про человеческие жертвоприношения – это правда?

– Конечно. И про оргии на кладбище. – Я вслепую расстегнул лифчик у неё на спине, которую стало ещё приятнее гладить без препятствия.

– С девственницами?

– Нет, девственницы – для жертвоприношений, оргии с блудницами.

– И какие они – блудницы? – поинтересовалась она, стягивая с меня футболку.

– Не знаю. Смотрю на тебя и ни одной не могу вспомнить.

– У тебя красивое тело.

– Обычное.

– Обычное, – согласилась она, быстро приближая ласковые руки к ширинке. – Для одарённого высшего. Ровно такое, чтобы сдерживать силу и управлять ей. Гервас очень усердствовал с физнагрузкой – наверное, чтобы все думали, что он такой мощный маг, что аж мышцы сейчас полопаются. В итоге похож на кузнеца. Ой, прости! – испугалась она. – Я не имела в виду никакого богохульства.

Смешная. Я потянул мягкий джемпер наверх и поцеловал её губы, как только они показались в вырезе горловины. Она тряхнула головой, высвобождая волосы, а вот поднятые руки я решил пока оставить в плену одежды.

– Даже и не знаю, как тебе теперь избежать кары…

Одну за другой я отцепил удивительно продуманные лямки лифчика и отбросил конструкцию в сторону.

– Бог ты мой…

– Нравится?

– Ты самая красивая в мире.

Клянусь, я не врал. Это была умопомрачительная грудь. Округлая, тяжёлая, но вопреки здравому смыслу задорно торчавшая вверх, как завитки выведенных пером букв. Я припал к ней, как к источнику посреди пустыни, и согласился бы провести так целую вечность – но я ещё собирался произвести впечатление. Стягивая с неё шорты, я уже твёрдо решил, что эта встреча не должна стать последней, а значит, нужно превзойти ожидания. Даже если Эрика хвасталась моими умениями – что могут передать слова?

– Ты ведь знаешь, что я с тобой сделаю?

– Удиви меня!

Я целовал её сладкие губы и растягивал её узкие трусики, дразня тенью того удовольствия, которое пронзит её через минуту. Допустим, кое-какая польза от магической одарённости всё же есть. Именно эксперименты с боевыми трансформациями воздуха когда-то навели меня на мысль, что если придать потоку плотность твёрдого объекта, но не делать никаких колющих и режущих краёв, то получится старое доброе первобытное орудие, которое так и просится, чтобы его куда-нибудь засадили. В чём прикол делать это магией и воздухом? Понятия не имею почему, но всем просто крышу рвёт. И я очень-очень хочу проделать это с такой красивой девочкой.

Но когда мои пальцы, погладив небесно мягкую кожу, утонули в жаркой влажной невесомости, я понял, что не могу больше. Два бесами драных месяца!

– Слушай… – с трудом выдавил я, – давай сначала по старинке, а все эти эксперименты…

Я подхватил её за бёдра, усадил на старое доброе живое горячее тело и стал счастлив, как никогда в жизни. Её кудряшки вкусно пахли, её сиськи прижимались ко мне, её уверенные стоны как бы говорили: «Да, сукин ты сын! Наконец-то! Как я ждала! Давай ещё!», и я не верил, что когда-то мне могло нравиться что-то другое. Она оперлась на мои плечи, подалась вперёд, перехватила инициативу, и это было даже немного слишком…

– Стой, стой, малыш, полегче! – Больше я ничего не успел. Меня ослепил фейерверк разноцветных искр, я парил и плавился и крепко сжимал её в объятиях, чтобы никуда не сбежала, чтобы дождалась.

Чёртовы, чёртовы два месяца!

– Что ж, – выдохнула она, – если ты собирался меня удивить…

– Прости, малыш, – прошептал я, ещё не вполне обретя зрение, но нащупав губами её ухо. – Ничего, сейчас я точно тебе кое-что покажу.

Сама виновата: это всё могло бы достаться Эрике, если бы моя коварная разлучница меня не перехватила. Зато сейчас я уже никуда не тороплюсь, и у меня есть всё время в мире, чтобы показать ей, какой мудрый выбор она сделала.