Из рассказа бабушки: «Утром сидим с дедом, он на работу должен уйти, а сам сидит и сидит, не уходит. Мне рожать пора, а мужу говорить нельзя, что рожаешь, чтобы роды были легкими. И вот только он ушел, я зашла за печку и за секунду родила».

Таким образом бабушка родила десять детей: никаких больниц, акушеров, обезболивающих. После родов она не лежала в кровати ни дня, ни часа. Да что говорить – ни минуты! Сразу принималась хлопотать по дому. В тренажерный зал, естественно, не ходила, да и не знала, что это такое и для чего он нужен. Отношение к телу, к фигуре у деревенских людей иное. У них слишком много физической работы – здесь не до залов. Вечером от усталости падают без сил в кровать, ночью еще вставать к ребенку – покормить, а в 6 утра корову доить.

Никто из них не думал, как выглядит. На проступившую седину внимания не обращали, как и на потерявшее упругость тело. Дед не скажет бабушке, что она себя запустила, и поэтому, мол, он уходит к другой. Никто никуда не уходит. Все заняты заботами: бабушка о семье, дед о заработке. Ни у кого нет времени думать об изменах, о лучшем отношении, о подарках. В деревнях мужики не ухаживают за бабами. Сошлись и живут, детей рожают, хозяйство ведут. Познакомились, пару раз прогулялись к речке и стали жить семьей. После революции браки не регистрировали – негде было, а в церкви нельзя. Так и жили: без росписи, без печати, без регистрации. Бабушка официально вышла замуж за деда лишь после войны, в конце сороковых, а были вместе с 1932 года. Успели родить к этому времени почти всех детей, кроме моей мамы. При этом жили как муж и жена. Дед никогда не говорил, что он не женат, да и бабушка тоже незамужней себя не считала. Называли друг друга муж и жена – и этим все сказано.

Дед не дарил бабушке подарков, не дарил цветов. При этом свою любовь не скрывал, а бабушка ни разу в нем не сомневалась, да и некогда было. Она никогда ничего не требовала от деда. Благодарна была лишь за то, что он работал и приносил деньги – всё до копеечки отдавал бабушке. Денег было немного, но им хватало на скромную жизнь. Хотя, о чем я говорю: жили невероятно бедно, нищие были, если сказать по правде, но не поглупели от нищеты, не спились, не испортили жизнь детям.

Бабушка, окончив три класса деревенской школы, была невероятно мудрой женщиной. Она четко понимала, что сила и стабильность – в образовании, и поэтому своих детей настраивала на переезд в город и высшее образование. Бабушке было не все равно. Она не хотела, чтобы дети жили так же тяжело, как и она. Бабушка прекрасно понимала жизнь, понимала, как лучше и что хуже. Несмотря на свою бедность. Душа у бабушки была богатая и щедрая. Если так подумать, то всё, чего достигли дети, они достигли благодаря ей. Все они окончили вузы именно благодаря бабушке. Денег было мало, но она всячески помогала своим детям, которые учились и старались экономить стипендию. Высылала немного, но эта помощь была ощутимой. Мама моя окончила медицинский институт, опять же благодаря бабушке, равно как и ее братья и сестры, которые тоже перебрались в город, получили образование и завели семьи.

Деревенского человека буквально пронизывали бытовые проблемы – других мыслей, кроме бытовых, не было. Бабушке необходимо было всех накормить, дом натопить и прибрать, всех обстирать, если нужно, заштопать или связать. Весь день, да что там – круглые сутки уходили только на решение бытовых проблем. Времени не оставалось для себя – некогда было даже сесть почитать книгу, например. Любое «для себя» было дико для бабушки и ее уклада жизни. Что значит «для себя»? Зачем «для себя»? Бабушка думала только о других. Казалось, она взяла на себя ответственность за всех членов семьи, в том числе и за домашних животных. Любые бытовые вопросы решала бабушка: чем накормить, во что одеть, на чем спать, что пить. Любую мелочь. Абсолютно всё! Жизнь существовала только на бытовом уровне, о высоких материях не думалось. По-другому в то время жили, на более низких частотах, при этом оставались людьми с чистым сердцем.

Бабушка родилась в 1912 году – за 5 лет до прихода Советов к власти. Верить в Бога в ее детстве и юности было строго-настрого запрещено. В сатану тоже. Верить можно было только в Ленина, позже – в Сталина и в партию, ну и, конечно, в светлое будущее.

И несмотря на все бытовое и слишком приземленное, о душе бабушка думала с малолетства. Была религиозна до глубины души, не из пугливых, но и не из упрямых глупцов. Совершенно искренне верила и в Бога, не афишируя при этом свою веру, и в загробный мир. Это проявлялось прежде всего в ежедневной утренней молитве и ежедневном воздержании от завтрака до одиннадцати часов утра – ровно до этого времени в храмах шла утренняя служба. Церковь не посещала по причине отсутствия ее в деревне, но почитала церковный уклад и богослужения. Святое писание читала, этого ей никто запретить не мог.

Бабушка молилась утром и вечером. Делала это исправно, как научила еще ее бабушка, вопреки воле родителей. Молитву читала дома, на кухне, не хвалилась своей верой перед соседями или окружающими. Могу лишь добавить, что если рай действительно существует, бабушка находится там, потому что праведнее человека я не встречала.

Детей к вере не приучала – нельзя было, но все дети были крещеные. Бабушка не учила жизни, не наставляла на путь истинный. Лишь в крайних случаях указывала на недостатки, которые следовало бы исправить. Так, однажды, когда моя мама приехала без нас, детей, к бабушке, та ее строго спросила: «Нинка, ты пьешь?» Мама растерялась от такого откровенного вопроса. Никак не могла понять, откуда бабушке стало известно о ее алкоголизме, хотя зависимой сама себя не считала. Мама пить не бросила, но к бабушке ездить стала реже, чаще меня отправляла одну в деревню.

Летом я гостила по две недели, иногда дольше. Мне нравилось у бабушки, правда, тосковала по друзьям в городе – в деревне было совсем не с кем дружить. Девочки стремились рано выйти замуж, желательно за городских, а парни – женились тоже на городских девчонках. Молодежь мчалась из деревни, аж пятки сверкали. Понимаю их прекрасно: нужно было стремиться к лучшей жизни. Правда, осталась одна дура в доме напротив, и та, к моему удивлению, собиралась замуж. За кого? «Ну как за кого? За такого же дурака, только из соседней деревни, – говорила бабушка. – Каждой есть пара на этом свете, даже дуре».

Мне нравилась бабушкина прямолинейность, если она касалась других людей – не меня. Бабушка редко выбирала выражения, совершенно не заботясь о том, что ее слова могут кого-то ранить.

Когда же прямолинейность коснулась меня – я обиделась, и сильно. В шестнадцать лет я начала курить. Курила немного, но запах не спрячешь. Родители делали вид, что не замечают моей пагубной привычки, а бабушка со своей прямолинейностью высказала: «Танька, ты куришь, что ли?» Я не стала ей врать, раз уж была поймана с поличным. «Курю», – ответила. На что бабушка выпалила: «А ты знаешь, что курят только проститутки?»

Мне было всего шестнадцать, и я, несмотря на нашу дружбу, перестала ездить к бабушке, хотя очень по ней скучала. Не хотела, чтобы она меня воспитывала из-за курения. В тот момент не понимала, что не стоило обижаться, хотя многие вещи, и достаточно грубые, я всегда прощала бабушке. У нее был такой характер. Она постоянно ругалась на всех, была всеми недовольна, но я никогда не злилась и говорила, что у всех свой характер. А вот эта фраза сильно меня задела.

На самом деле, бабушка была брюзгой, но это не делало ее плохим или злым человеком. Она по-старчески брюзжала на всех и всё, занудничала. Приедешь, а она начнет причитать: «Что вы ездите и ездите, я уже старая, мне тяжело с вами возиться». Мы на подобного рода изречения внимания не обращали, а наоборот, старались в наш визит принести бабушке как можно больше пользы: мама всегда мыла пол и посуду, я носила воду с запасом, брат чистил придомовую территорию от снега. Напоследок мама стирала белье, и постельное, в частности. Однако перед отъездом бабушка награждала нас новой недовольной фразой: «Что вы так мало побыли, всего два дня? Остались бы еще». К сожалению, никто из нас не имел возможности пожить у бабушки дольше: мама спешила на работу, мы с братом – в школу.

Летом могли остаться и дольше, несмотря на то что иногда было откровенно скучно. Деревня на увеселительные мероприятия не богата. Ходить абсолютно некуда, да и не с кем. Из развлечений только походы в лес за ягодами да за грибами. Выбирай, что по душе. Грибы я почему-то не любила собирать: высматривать их на земле под засохшими листьями, то и дело натыкаясь лбом на сухую ветку, свисающую с дерева. А вот за ягодами, или, как говорят в деревне, «по ягоды», ходить очень любила. Всю неделю мы с мамой вставали в пять утра и отправлялись в лес за земляникой. Собирали ее до наступления жары на склонах вдоль железнодорожных путей. Далеко от дома не уходили, так как в тайге боялись заблудиться. Земляники много не было, ведрами не носили, а вот по литровой баночке – каждый день.

Бабушка нас встречала возле избы как настоящих тружеников, и у нее уже был готов завтрак – что-то обычное: или сваренная картошка, или пельмени, иногда просто чай с хлебом и маслом. Питались мы скромно и не с целью получить удовольствие от еды, а чтобы насытиться.

Землянику всю до ягодки бабушка у нас забирала и варила варенье. Нисколько не оставляла нам, чтобы поесть с молоком, и говорила: «Если хотите поесть, то собирайте и ешьте заодно, а это всё на зиму». Нам же и давала земляничное угощение в суровые морозы. Мы не спорили.

Благодаря дисциплине и строгости у бабушки всегда были запасов полные сени. Лето в деревне для того, чтобы подготовиться к зиме. Будешь баклуши бить летом – будешь голодать зимой. Особенно мне нравилось, как бабушка солила капусту. Делала она ее много – несколько ведер. Капуста была хрустящей и слабосоленой. Невозможная вкуснотища! Готовила она ее следующим образом: с деревянным корытом на коленях садилась на табуретку и рубила капусту специальной сечкой² на тонкие полоски. Дальше в корыто попадала морковь, которая тоже была мелко порублена. Капусту солили несколько дней, как только собирали урожай. Всё до последней капусточки было искрошено и отправлено либо на засол, либо в морозилку для приготовления борща.

В магазине в деревне особо купить было нечего, да и не завозили широкий ассортимент продуктов. Деревенские люди жили своим хозяйством, а в магазине покупали лишь хлеб, сахар, чай и крупы. Зато отдел хозтоваров пользовался большей популярностью. Натуральное хозяйство – это хорошо, но стиральный порошок и мыло покупались в магазине, так как золой уже давно никто не стирал, вопреки городскому мнению.

С зимними развлечениями тоже понятно – их не было. Да и откуда им взяться в деревне, когда вокруг тайга, сугробы выше человеческого роста и лютый мороз под минус сорок. В такую погоду точно не до развлечений, из дома выходить не было желания: только сидеть возле печи и пить горячий чай. Однако за водой ходить надо? Надо. Но самое неприятное – в другом. Удобства находились на улице, на противоположной стороне двора. В деревянный ящик под названием «туалет» и бегать-то было холодно, не то что сидеть там с голым задом. И бабушка нашла выход: в особо морозные дни для подобных нужд ставила ведро в сенях с крышкой. Процедура была не из приятных, можно даже сказать, унизительная, но по каким-то причинам ты не придаешь значения таким пустякам, лишь учишься подстраиваться под любые бытовые условия.