Лёхач сплевывал через дырку от зуба и, принимая искушенный, бывалый вид, пересказывал интригующую историю про таинственную даму и про её жаркую благодарность. Если рядом не было детей, история обрастала пикантными подробностями. Лёхач покорил даже юного электроника Тихона. Пока все смотрели «Санта-Барбару» и обсуждали, выйдет ли Иден замуж за Круза, Тихон искал в журналах упоминания о «Чужом». Лёхач раздобыл кассету с вожделенным фильмом и простенький «видеоплеер». Филипп переписал кино у себя дома, и теперь чуть ли не каждый день из спальни Лёхача слышалось рычание инопланетного монстра. На сеанс периодически бегали все члены семьи, даже самые младшие внучки. Дед Витя тоже один раз заглянул, поглядел на зубастую тварину и решил, что «Любовь и голуби» интереснее.

Дед Витя наблюдал за активностью сына и не прекращал удивляться. Лёхач вставил золотую коронку, отъелся, зарумянился, благодаря ему в доме завелись дефицитные вкусности. Давно уже в семье Антоновых сладости мастерили самостоятельно. Заливая растопленный сахар в формочки, делали леденцы и пекли орешки. Любимым лакомством малышни была густая, как паста, варёная сгущенка. Случались и казусы, банки порой взрывались и живописно заляпывали потолок и стену. А Лёхач привез зефир в шоколаде и Yupi. Всё время где-то пропадал и при этом успевал работать в саду наравне со всеми.

К концу апреля рабочий график более или менее выровнялся, во всяком случае, стали появляться выходные. По воскресеньям почти все члены семьи спали чуть ли не до обеда. Но дед Витя привык вставать рано. Даже если не требовалось идти на работу, обходил хозяйство, аккуратно записывал в тетрадку температуру на градуснике и погоду, садился на крыльцо и курил. Иногда компанию ему составляла жена. Если животрепещущих новостей не случилось, они молчали, разглядывая двор и соседний дом-муравейник.

Тот словно жил в другом часовом поясе и даже в другом измерении. Жизнь там текла медленнее, но при этом кипела эмоциями и событиями. Вот такой парадокс. В Большом доме дни пролетали: за понедельником приходил июль, а после него сразу Новый год. Буквально вчера с раздражением и грустью он понял, что всё чаще вспоминает былое, произносит фразу «а помнишь…» и всё меньше строит планов.

Казалось, только вчера запустили поливочную систему с удобрениями, но Арине, родившейся в тот же год, стукнуло двенадцать. В шестидесятых с Василисой, будучи уже супругами, они вместе обрезали деревья. Так ловко у них получалось работать в паре! Тогда сорта были другие, сажали высокие яблони, меньше сотни на гектар. Она по верхам обрезала, а он снизу. Таскали от дерева к дереву тяжёлую деревянную лестницу. На ночь её оставляли в саду. Грязь на ней обмерзала, и она становилась ещё тяжелее. В день получалось «причесать» пять деревьев, не больше. Даже оставаясь с садом один на один, они с Васюшей не целовались и не обнимались. А Полинка с Мишей, когда были на сборе яблок, чуть ли не каждую минуту миловались.

Землянику больше не убирают картофелеуборочными машинами, а тогда в 1977 году они так радовались своей находчивости. И это было не два дня, а семнадцать лет назад!

Василиса тоже думала о чём-то невеселом и вечном, тяжело вздохнула.

– Миша не взял деньги у Станислава Робертовича. Зря, наверное.

– Что?

– Поля вчера рассказывала, что Черных предлагал им деньги, а Миша отказался.

Дед Витя веско кивнул.

– Правильно сделал. Негоже в должниках жить.

– Но… – неуверенно начала Василиса. – Деньги-то им нужны.

– Хлеб-соль есть, и то хорошо.

– А дети? Их одеть-обуть нужно. Младшие внуки всю зиму проходили в осенних куртках и двух свитерах, а Лёшка в брюках подстреленных, как Шурик, руки торчат из рукавов. Того и гляди форма треснет. Вымахал за зиму и Француза догнал.

– Это да. Лёхач лучше бы тратился не на леденцы и жвачки.

В Доме молодых хлопнула дверь, по ступенькам сбежала Полина. Пересекла дорогу и вошла во двор. Увидев на крыльце свекров, приостановилась.

– Доброе утро. Мам, у вас нитки жёлтые есть? Светлана Леопольдовна попросила укоротить крепдешиновую юбку, а я растяпа не посмотрела, есть ли нитки, и взяла работу. Она придёт через час, а у меня ничего не готово.

– Ещё одна юбка? – с сомнением уточнила Василиса и поймала такой же удивлённый взгляд деда Вити.

За последние полгода Светлана Леопольдовна уже три раза перешила весь гардероб и дважды укорачивала шубу. Причем в шубе из камышового кота её никто никогда не видел. Носила она только чёрную норку.

– Пойду погляжу, были вроде жёлтые. – Василиса ушла в дом.

Полина села на ещё тёплую ступеньку и нервно сжала край ситцевого платья. Дед Витя придавил ладонью её постукивающую ногу.

– Ты чего такая нервическая? Из-за Лёшки?

– Лёшки? – Полина удивилась, а потом нахмурилась. – Он что-то натворил?

– Вроде нет. Так не из-за него?

– За Тишку переживаю. Он же домашний у меня, тихий, всё в тетрисе сидит или у магнитофона, правда, с Филиппом последнее время много общается. Что-то они там задумали. Но мне не говорят.

– Так Филипп не чужак. Переживаешь почему?

Полина оглянулась на распахнутые двери, осмотрела притихший двор и, придвинувшись, прошептала:

– Я нашла у него деньги.

– Много?

– Не много. Но откуда они у него?

Дед Витя задумался.

– Может, Лёхач дал? Тихон в его спальне «Чужака» постоянно смотрит. – И додумал, но не произнёс: «Или у Филиппа занял».

– Если дал, то не страшно. А вдруг украл? Он такой скрытный, ничего не рассказывает. Но что-то тут нечисто. Меня давеча вызывали в школу, посоветовали сводить его к психологу. В классе он одиночка, ни с кем не дружит, ни в каких школьных мероприятиях не участвует.

Из дома вышла Василиса, протянула катушку ниток и села рядом. Она услышала конец разговора и сразу спросила главное:

– Это бесплатно?

– При школе бесплатно.

– Почему нет? Своди.

Для Василисы учителя и люди науки всегда были непререкаемыми авторитетами. Она соглашалась со всеми их советами и, если дети жаловались, вставала на сторону педагогов.

– Дурь какая, – возмутился дед Витя. – Зачем к психологу? Это он от безделья мается, слишком много у него свободного времени. В наше время психологов не было – и ничего. Выросли как-то нормальные и счастливые.

Полина не стала спорить, встала с крыльца и спустилась во двор.

– Ладно, я побежала. Нужно ещё юбку дошить. Оля к вам сегодня просилась, а Настя хотела «Чужого» у Лёхача посмотреть. Скоро придут.

Василиса радостно всплеснула руками.

– Пойду тогда оладушков к завтраку нажарю.

Дед Витя остался один. Вслушиваясь в звуки просыпающегося дома, обдумывал слова Полины о Тихоне. Да, внук молчаливый, не водился с другими ребятами, но, чтобы вести к мозгоправу, нужна причина весомее. Придумали тоже, в мозгах копаться. Нормальный он, просто некомпанейский. Не всем же шило в жопе выращивать. Хватит двух шиложопых.

Из невесёлых раздумий вывел Лёхач. Прошаркал разношенными тапками на веранду и с удовольствием потянулся. Он уже не выглядел худым, как месяц назад, но всё равно осталось в нём что-то от дворового кота, а взгляд искрил жаждой приключений. Не нравились эти искры деду Вите. То самое шило хоть и находилось в жопе, отражалось в зрачках.

– Доброе утро, бать.

– Доброе.

Устроившись на ступеньку ниже, Лёхач достал из кармана пачку сигарет.

– Дай огня.

Дед Витя подкурил сигарету и бросил потухшую спичку в консервную банку, выполняющую роль пепельницы. Лёхач зажал сигарету зубами и долго копался в карманах. Наконец, выудив из заднего кармана помятые деньги, раскрыл ладонь.

– У дома Черных вечером разгружалась «Волга». Возьмите мелким куртки, пока всё не раскупили.

Дед Витя нахмурился, тут же вспомнил разговор с Полиной о Тихоне.

– Откуда деньги, Лёх? Ограбил кого-то?

– Тю, бать, ты чего? Никого я не грабил. Так, должника одного потряс. Двух. Может, трёх. Бери. – Он встряхнул купюрами. – Олюшке и Настёне платья купите или куртки. Ходят в каких-то обносках.

– Почему Полине не дал?

– Потому что у неё Миха-дурачина. Он типа не терпит благотворительности. Царь какой! Я ему не чужой как бы. Благотворительность! Если ты купишь, возьмёт без вывертов. Порадуйте внучек.

– Понятно, – протянул дед Витя. – Куртки? Апрель на дворе.

– Просто Черных куртки вчера привезли, но можно и платья. – Он приостановился, продолжил возмущенно: – Бать, не грабил я никого! Не веришь, у Матани спроси. А ещё лучше у её мужа. Они сами мои должники и зубом мне долг вернули.

– Верю, – неуверенно произнёс дед Витя, хотя для себя ещё не решил.

После завтрака оладушками дед Витя усадил внучек в коляску мотоцикла и действительно отправился на рынок. С ними поехала и Василиса – эксперт в девчачьих платьишках. По рынку не бродили, сразу отправились к палаткам Черных. Матерчатые полосатые стенки в несколько слоев завешивали платья с кружевными отложными воротниками, спортивные костюмы с белыми полосками и куртки из кожзама.

Оля кинулась к ярким платьям:

– Какие красивые! Как у принцессы! Купи, бабуля! Купи!

Настя ринулась к похожему платью, только не розовому, а ярко-зелёному.

– А мне это. С яблочками.

Василиса пощупала тонкую дешевую ткань, цветы на воротнике держались на клею, и это самый клей беззастенчиво распластался по ткани неопрятными кляксами.

– Давай, может, куртки посмотрим.

– Так уже тепло, ба. А в платье я все лето буду ходить.

Они обе застыли, задрав несчастные лица с полными слёз глазами.

– Ну, пожалуйста, пожалуйста. Это самые красивые платья на свете.

Дед Витя махнул рукой и отошёл немного в сторону.

– Бабьё.

Продавец вытянул парочку мятых нарядов из сумки и всучил покупателям. Девочки мерили новые платья, стоя на картонках за тряпичной шторкой. Выбрали одинаковые, только разных цветов. Василиса нарочно взяла на пару размеров больше, чтобы покупка дожила и до Нового года, а пока утянут поясом и подвернут рукава. Денег хватило и на белые носочки с кружевами на манжетах.

Внучки щебетали без умолку, скакали вокруг и постоянно заглядывали в пакет с обновками, будто не верили, что им действительно купили наряды. Проходя мимо каморки сапожника, притихли и даже спрятались за Василисой. Матанин муж кивнул деду Вите, девочкам приветливо улыбнулся.

– Доброго дня.

– И тебе не хворать, – откликнулся дед Витя. С трудом подавил желание подойти и расспросить насчёт Лёхача. Удержался, не хотел показывать, что не верит сыну. А ведь он действительно не верил. Хотел бы, но не мог.

На выходе из рынка завернули в чебуречные. Последний раз дед Витя был тут почти год назад, но ничего не изменилось: ни запахи, ни обстановка. От металлических ларьков до стены молочного павильона натянули защитную сетку, под ней спрятались пластиковые столики и стулья. Вогнутые столешницы блестели жирными отпечатками пальцев, на стульях лежали затёртые мягкие подстилки, необходимые разве что зимой. Между ножек, обтекая их как вода, ходили бродячие коты и собаки, очень уж упитанные для бездомных, только худой безногий пёс балансировал на трёх лапах и жевал чебурек, жадно его заглатывая. Видимо, не успевал на раздачу еды.

Даже наевшись оладий, дед Витя не смог устоять перед ароматом жареных в масле чебуреков. Себе взял с мясом, а девочки попросили один на двоих с сыром и укропом. Василиса не ела, смотрела на них с осуждением и обидой:

– Можно подумать, голодные. Только час назад ели оладушки.

– Васюш, это другое. Считай, традиция – погуляв по рынку, есть чебуреки. Нигде нет таких вкусных.

– Из собак.

– Да хоть из собак. Попробуй.

– Не хочу. Взяли бы лучше мяса, я бы вам дома не хуже нажарила.

Дед Витя промолчал, укусил хрустящий румяный бок, сочащийся юшкой, и от удовольствия прикрыл глаза. Снова уплыл в воспоминания, в тот день, когда впервые попробовал чебурек. Удивительно, что ни вкус, ни форма с тех пор не изменились. Если у Антоновых была яблочная династия, то у Самарчан – чебуречная. И пусть столы в уличной забегаловке постоянно шатались, вместо салфеток предлагали оторвать клочок от рулона туалетной бумаги, вкуснее этих пузырчатых воздушных чебуреков он никогда и нигде не пробовал. Они были такие огромные, что выходили за края тарелки, хрустели и при этом оставались сочными. А пахли так, что заманивали в свои сети посетителей рынка и случайных прохожих.