Галина отступила назад. Хотя они её не видели, наблюдать их беседу было неловко. Оставив их наедине, она вышла во двор, а потом пересекла дорогу и заглянула в Дом молодых. За дни, пока зрело её яблоко, она познакомилась со своими двоюродными внуками и племянником Мишкой. Его она знала ещё пацаненком-первоклассником. Сейчас он напоминал Витю, только черты лица сложились мягче, он больше улыбался и чаще целовал жену.

В детстве было у него необычное увлечение: он постоянно переделывал слова, одеяло – в одеялково, ковёр – в коврей, – с возрастом эта странная привычка не исчезла. Он до сих пор так разговаривал, добавлял окончания или заменял слово похожим по звучанию. Каламбурил не всегда удачно, но Полина ни разу не упрекнула его в плохом чувстве юмора, смотрела на него завороженно и влюбленно, будто они только познакомились, искренне смеялась над всеми его шутками и постоянно к нему ластилась.

Первое время Галина наблюдала за ними со смешанными чувствами стыда и зависти. Ей хотелось вот так же любить, так же встречать мужа поцелуем и вечером держать за руку. Она вышла замуж в тот же год, когда женился Витя, и уехала в станицу Анастасиевскую. С мужем ей не повезло. Пил, бил, гулял и всё время вспоминал свою первую любовь. Попрекал, что она, Галина, не такая, как лучшая на свете Мария Багирокова. После кодирования зажили почти нормальной семьей. Но протянули недолго, очень скоро всё вернулось на круги своя. Не жили, а мучились. Детей не случилось, что стало ещё одной причиной для ссор. Единственной отрадой Галины был птичник с курочками: цесарками, брамами и рыжими карликовыми несушками. С ними она разговаривала и сама, обливаясь слезами, их рубила. Инфаркт настиг её за приготовлением обеда. Она даже не поняла, что произошло, оседая на пол, переживала, что капуста в борще переварится.

Двери в Доме молодых распахнули настежь, окна на первом этаже тоже открыли, сняли шторы и вынесли на террасу многочисленные горшки с цветами. Михаил собирал метёлкой паутину, а Полина натирала газетой стекло.

– Лёшка в зале подметает, девчонок я заставила мыть свою спальню. Потом перейдут на первый этаж.

– А мелкие домик разобрали?

Полина задумалась:

– Я отправила к ним Вероничку. Пора пылесборник сносить.

Галина поднялась на террасу и немного послушала беседу. В воскресенье затеяли генеральную уборку и привлекли к традиционному мероприятию всю семью. В Большом доме подобного обычая не было. Уборкой занимались только женщины. Видимо, это новшество тоже привнесла Полина, а может, и создала.

Михаил собрал паутину в углу террасы и выпусти на волю жирного осеннего паука.

– Нужно хрустальского из сервантеса протереть.

– Это потом. Я вряд ли успею. – Полина смахнула со лба влажные волосы. – Только второе окно мою, а ещё пирог с яблоками печь, девочкам обещала «Птичье молоко» приготовить.

Из раскрытого окна послышался голос Лёшки:

– Мам, мы с Филом хотели вечером в клуб сходить.

Миша опустил метёлку.

– Вот закончишь и пойдёшь. Пусть Фил помогает. Может, успеете.

Полина оглянулась на сына:

– А пирог как же? Я же пирог буду печь. Стол в саду поставим.

– Оставьте мне кусочек, если что.

Михаил недовольно покачал головой, а Полина нахмурилась, но промолчала.

Вооружившись лохматым веником, Лёшка чистил в зале ковёр, чтобы не пылить, сбрызнул водой. Махал активно, но постоянно отвлекался на включенный телевизор. На РТР шёл «Футбол без границ».

Галина не любила футбол и не понимала азарта, с которым мужчины болели за любимые команды, сдабривая просмотр пивом. Может, потому что её муж был поклонником этой игры? В нетрезвом виде всегда распускал руки.

Оставив Лёшку в зале, она поднялась на второй этаж. Тут тоже кипела уборка. Двери девчоночьих спален были распахнуты настежь. Арина сидела прямо на полу и перебирала свои старые рисунки. Перед ней стоял фруктовый деревянный ящик, в него она опускала альбомы и блокноты, которые хотела сохранить, остальные небрежно складывала в кособокую стопку.

Вероника собрала в разноцветный ком пыльные шторы и остановилась рядом с сестрой.

– О, это же мой Димка! Хороший рисунок, ты что, его на макулатуру отложила?

Арина хмыкнула.

– Некрасивый. Слишком похож на оригинал.

Галина затаилась, ожидая ссоры, но Вероника не распознала сарказма.

– Мне отдай.

– Тогда его нужно запаять в целлофановый пакет. Обслюнявишь.

– Вот ты злюка, Ариша. – Рисунок она не взяла, перехватила шторы удобнее и вышла в коридор.

Галина проводила её взглядом. Старшая дочка Михаила могла посоперничать с первыми красавицами страны за звание Мисс Россия. Рост, длинные волосы, осанка – всё в ней было гармонично и красиво. При этом она не производила впечатления принцессы, оторванной от реальности. Статная, видная, но такая… земная, что ли. Вероника легко представлялась на кухне в кружевном переднике и с лялькой на руках. Её красота была домашней, а не хищной.

Как ни странно, Арина казалась старше Вероники, видимо, из-за полноты и манеры одеваться. Она носила настолько короткую стрижку, что на затылке волосы топорщились ёжиком. Даже Лёшка стригся не так кардинально и аккуратно укладывал вихры. Арину же внешность не волновала. Что дома, что в школу она одевалась в широкие джинсы, явно мужского покроя, и Лёхину рубашку. Объёмную грудь прятала под слоями растянутых кофт и футболок. Предпочитала удобство, а не красоту.

Арина постоянно рисовала, разбрасывала по дому карандаши, восковые мелки, краски, обои вдоль лестницы напоминали сказочный сад, а стёкла в серванте переливались витражными красками. Она небрежно собирала в школу портфель, могла не почистить зубы, но никогда не забывала свой блокнот, с ним она вообще не расставалась.

Галина как-то заглянула в блокнот и потеряла дар речи. Арина, безусловно, была одаренной девочкой и умела смотреть глубоко. Очень глубоко. Как минимум под одежду. Чаще всего она рисовала обнажённых людей, но без лиц, даже без голов. А если рисовала портреты, то только по плечи. Поначалу фраппированная бесстыдством внучки Галина невзлюбила её. Но чем больше наблюдала, тем сильнее проникалась искренностью и талантом. Правда, к сквернословию так и не привыкла. Раньше за такое били по губам и мыли рот с мылом. Родители Арину ругали, да только толку от этого не было.

Обойдя внучку, Галина вышла из комнаты, заглянула в соседнюю спальню. Там шла борьба за сохранение гигантского «пылесборника». Вероника ещё не дошла до стиральной машинки, прижимая к груди комок пыльных штор, ругала младших сестёр:

– Что вы тут устроили? Чёрт ногу сломит. Мама сказала всё убрать.

Настя и Оля стояли перед ней решительные и воинственные. Грудью защищали шалаш из одеял и подушек. В узкой спальне между их кроватями совсем не осталось свободного места, края покрывал лежали на столе, придавленные стопками книг. Больше месяца девочки делали уроки на кухне или лёжа на полу в коридоре.

– Ну, пожалуйста, Акчинорев!

– Ещё на недельку, – жалостливо протянула Настя, сложив ладошки. – Мы потом сами всё уберём.

– Правда-правда, – добавила Оля.

Выглядели они умильно и на удивление похоже. Посмотрев сказку «Королевство кривых зеркал» стали одинаково одеваться и называться Оля и Яло. Теперь Настя откликалась только на новую форму имени. Родителей они называли амам и апап, и все родственники получили зеркальные прозвища.

Вероника ушла, а девчонки заговорщически переглянулись и ринулись в шалаш. Убирать его, конечно же, не стали. Галина наблюдала за ними с особой теплотой. Младшие внучки за эту неделю стали у неё любимицами. На первый взгляд похожие внешне, характерами они различались, как рассвет и сумрак. Настя умела наблюдать. Редкое свойство для ребёнка. Наблюдать и радоваться жизни. Она избегала любых конфликтов, не умела за себя постоять, если на неё повышали голос, застывала, как припадочная коза. Но если дело касалось кого-то из семьи или Филиппа, тут же бросалась на защиту, как маленький бойцовский петушок.

Оле досталась творческая искра. Она звонко пела, пластично танцевала и могла обаять кого угодно, даже директора школы. В семье её называли куклой или Олюшкой. Её красота была не домашней, как у Вероники, а сочной и волшебной. Оля мечтала поехать на «Утреннюю звезду», покорить жюри и пожать руку Юрию Николаеву. В школе она участвовала в концертах самодеятельности, читала со сцены стихи Настиного сочинения и не собирала замечания от учителей. Её любили и ставили в пример.

Настя тоже занималась танцами, но безрезультатно, не держала осанку и косолапила, если и участвовала в школьных постановках, то в качестве декоратора и пажа «принеси-подай». Олю она искренне обожала и не обижалась, если ту при ней хвалили.

Через открытое окно долетали голоса Полины и Миши, на первом этаже бормотал телевизор, Вероника в коридоре говорила по телефону, громко обсуждала с кем-то синтезатор, которой можно выиграть на передаче «До шестнадцати и старше», Арина включила радио. Сквозь какофонию звуков пробился голос Оли и смех Насти.

Рассказать вам сказку?

Как дед насрал в коляску.

И поставил в уголок,

Чтоб никто не уволок…

Настя хрюкнула, а Оля продолжила:

Баба думала малина,

Откусила половину…

Галина осуждающе покачала головой. Внучки частенько распевали подобные куплеты и сами же заливались смехом. При взрослых пели песни из мультфильмов, а наедине развлекались дворовым творчеством, которое приносили домой Арина или старший брат.

По лестнице поднялся Лёшка, замер на верхней ступеньке и громко крикнул:

– Настька, там твой «Чёрный плащ» начинается!

Девчонки тут же выбрались из домика и кинулись на первый этаж, на ходу отвечая ему строчкой из мультфильма: «Только свистни, он появится!»

Галина осталась с Вероникой. Пыльный комок из штор она так и не донесла до стиральной машины. Говорила по телефону, накручивая кудрявый провод на палец, и улыбалась:

– А завтра встретимся?

Невидимый собеседник произнёс что-то, вызвавшее у неё смущённую улыбку.

– Сегодня уборка. Вряд ли отпустят. Всё пока.

Из трубки вылетело всего одно слово, Вероника зарделась и расцвела.

– И я тебя люблю.

Галина тоже расплылась в улыбке, будто это ей признались в любви. Открылась последняя в коридоре дверь, и она направилась в спальню Тихона. Вообще-то комната принадлежала двум братьям, но если Лёшка приходил среди ночи, то спал на террасе. Часто вообще заявлялся под утро, переполненный кипучей энергией юности. С тех пор как поступил в техникум, домой он приходил, только чтобы поесть и переодеться.

В спальне царствовал Тихон. Создал свой электронно-технический мир. Полки ломились от всевозможных деталей, батареек, лампочек и инструментов. Не прекращая, жужжал видеомагнитофон, переписывающий один за другим боевики и ужастики. Уже год как в спальне работал подпольный цех по копированию иностранных фильмов и музыки. Придумал это Филипп, а воплотил Тихон. В воздухе пахло канифолью, жженым пластиком и залежавшимися носками.

Тихон оглядел пустой коридор и громко чихнул.

– Мам, я, кажется, градусник разбил!

Повисла тишина, в которой фраза из мультфильма прозвучала на удивление громко: «Я ужас, летящий на крыльях ночи!». Нарастающий топот множества ног напоминал лавину – на второй этаж хлынула вся семья.

Лёшка прибежал первым, оперся о ручку веника и печально заключил:

– Ну всё, дом придётся сносить.

Полина влетела в тёмную душную комнату и огляделась.

– Где он?

– На подоконнике.

– Все выйдите на первый этаж, Миш, неси хозяйственное мыло и соду. – Она приложила ладонь ко лбу Тихона: – Ты как?

– Лучше.

– Иди, ляг в зале на диване. Лёшка там уже подмёл.

– Генеральная уборка отменяется? – обрадовалась Арина.

– Ещё чего! Лёш, вы с Вероникой протрите сервиз в серванте, Оля и Настя…

– Оля и Яло, – тут же поправила Настя.

– Оля и Яло, закончите мыть люстру, висюлины я уже сняла и засыпала содой. На второй этаж не поднимайтесь.