Получив задания, Антоновы снова разбрелись по дому. Галина спустилась на первый этаж следом за Вероникой и Лёшкой. В серванте не только стояла посуда, но и лежали старые альбомы. Если их откроют и полистают, она сможет посмотреть фотографии.

Так и получилось. На втором блюдце Вероника бросила взгляд на велюровую обложку и забыла про посуду. Страницы листала медленно, смотрела на снимки, но говорила вообще о другом.

– Лёш, скажи мне не как мужчина, я красивая?

– Да, – не колеблясь, откликнулся Лёшка. – Чего это ты вдруг спрашиваешь? Лысый твой, что ли, ослеп?

Вероника возмущённо фыркнула:

– Ничего он не ослеп. Просто, иногда такое ощущение, что он увиливает от встреч.

– А вы целовались?

– Конечно!

– Я имею в виду в губы, – усмехнулся Лёшка.

Повисла пауза. Вероника вгляделась в уходящий в кухню коридор и нехотя призналась:

– Нет.

– Не хочешь?

Она пожала плечами.

– Хочу. Каринка говорила, что ты в этом хорошо разбираешься.

Лёшка едва не вскочил.

– Погибиха говорила? Зато она не разбирается. Целоваться с ней, все равно что есть холодную вареную кукурузу. Уж лучше с её сестрой. В общем, не парься. Это не на велике кататься. Проще и приятнее. Просто целуешь и всё. Вместе учитесь. Лысый точно ещё салага. А вообще, он нам с Филом не нравится. Дружит с Давидом Авакян.

Вероника захлопнула альбом:

– Филиппу? Не вам решать, кого мне любить. Вон Настька с детского сада с Ануш Авакян дружит и ничего. Ей можно.

– Да не психуй. Никто же не вмешивается, гуляйте. Но допоздна с ним не ходи. Он за тебя постоять не сможет, ещё и сам по роже выхватит.

Вероника покраснела от гнева, но ответить не успела. О косяк входной двери постучал Филипп. Он стоял в проёме, смотрел на них, но не входил, ждал приглашения. Галина остановила на нём взгляд и невольно подобралась. Не то чтобы Филипп ей не нравился, но взгляд у него был некомфортный, давящий, а улыбка неуловимая. А ещё она видела, как он дерётся. Драчунов Галина не любила и боялась. Буквально вчера ночью на дороге в тени необлетевших каштанов произошла потасовка. Лёшка и Филипп схлестнулись с незнакомыми ребятами, на вид гораздо старше них. Дрались тихо, молча и как-то страшно. Сегодня оба надели рубашки с длинными рукавами и избегали объятий. Про драку знала только Галина, судя по всему, случилось это не впервые.

В юности она сторонилась таких, как Лёшка и Филипп, терялась рядом с ними и чувствовала себя неуютно. Слишком заметные и самоуверенные. Может, поэтому ей так нравилась маленькая курочка Настя. С ней она чувствовала родство, её жалела и понимала. В семье, где Бог так щедро наделил внешностью и талантами других братьев и сестёр, Настёна казалась обычной и неприметной.

За день до ночной драки Галина ходила к реке. Там компания Лёшки устроила посиделки у костра. Юную Галину на такие мероприятия никогда не звали. И теперь ей выпала возможность посмотреть, как это бывает. И Лёшка, и Филипп играли на гитарах. То по очереди, то вместе. Пели дворовые песни о вечной любви, крепкой дружбе и подлых изменах. В ход шли «Петлюра», «Кино» и «Алиса». Не меньшей популярностью пользовались композиции про Афганистан. На них девчонки рыдали, а потом становились покладистыми и ласковыми.

Галина слушала, хотя такие песни не любила, смотрела не на гитаристов, а на очарованных девушек. Лёшка вёл себя смелее и нахальнее, шутил грубовато, флиртовал беззастенчиво, в общем, брал крепость штурмом. Действовал прямолинейно, но эффективно. В тот же вечер под сенью каштанов целовался с одной из девушек.

Филипп действовал тоньше, но его подход выглядел опаснее. Чтобы девушкам было удобнее, постелил на бревно свою куртку, когда они спускались к реке, каждой подал руку, очищал от чёрной корки запечённую картошку, разливал пиво, подкидывал в огонь дрова. Вроде бы не делал ничего особенного, но девчонки откровенно млели от его джентльменства, как позже сказал Лёшка: дамы поплыли.

Будучи взрослой и, самое главное, наблюдательницей, а не участницей, Галина жалела наивных влюблённых дурочек и понимала, чего добиваются восемнадцатилетние ребята. Прогулки под луной точно не были конечной целью. А девочки зачарованно и предсказуемо попадались в расставленные сети. Ночная драка стала следствием этих посиделок, видимо, Лёшка или Филипп покусились на потоптанных другими петухами курочек.

Получив разрешение, Филипп зашёл в дом. Вероника усмехнулась.

– Ты, как вампир, без приглашения не входишь. Ещё и в чёрном постоянно, бледный такой, загадочный тип.

Филипп усмехнулся.

– Люблю кусать за шеи юных дев. Кстати, где самая юная?

– Яло?

– Она всё ещё Яло?

– Ага. – Лёшка достал из серванта второй тяжёлый альбом и, уложив на колени, ласково погладил обложку. – На кухне висюлины от люстры моет.

Галина обошла Веронику и встала за плечом Лёшки. Она знала этот альбом – большой семейный. В него Мишка вклеил фотографии с её свадьбы.

Филипп ушёл, Вероника тоже отложила влажную тряпку, и они принялись листать картонные страницы с фигурной перфорацией. Галина увлеклась разглядыванием снимков, забыла, что у неё остался всего один день. Встрепенулась, когда Лёшка захлопнул альбом и оглядел выпотрошенные полки.

– Блин, ещё треть серванта! Мы тут до Нового года будем убираться.

Взяв почти сухую тряпку, Вероника вскочила.

– Я так точно не успею к Диме. С этими альбомами, как с книжками и старыми вещами. Главное, не открывать и не мерить.

Последнюю реплику Галина не расслышала, пересекла кухню и вышла на улицу. Перейдя дорогу, вернулась в Большой дом. Мотоцикла во дворе не было, видимо, Виктор уехал на рыбалку. Василиса суетилась на кухне, крупными дольками резала яблоки и пританцовывала под мелодию из радио. Ещё одна большая чашка ароматно булькала на плите, на поверхности сиропа надувались и лопались янтарные пузыри, выпуска на волю яблоневый аромат.

Галина снова вернулась во двор. Прошла вдоль палисадника с цветущими остроконечными георгинами и уловила голоса: мужской и детский. За Живым садом у самого забора, землю густо покрывали синие васильки. На лазурной поляне обнаружились Настя и Филипп.

Воткнув ветку в холмик сырой земли, она нанизала на неё тетрадный клетчатый лист.

Филипп склонился над могилкой и, сощурившись, прочитал:

– Жан-Клод? Ты назвала утёнка Жан-Клод?

Настя не смутилась, оглядела неровную землю, сверкающую синими головками васильков. На обломанных ветках ещё не истлели обрывки бумаги с иностранным именами актеров или артистов. В Живом саду Настя завела собственное кладбище домашних животных. Она обожала куриный бульон, но если цыплёнок погибал не от топора и не попадал на стол, хоронила его со всеми почестями. Филипп помогал ей, копал могилки и пересаживал васильки, вытирал с её щёк слезы. Цветы очень быстро распространились на весь сад, уютно чувствовали себя в тени яблонь и буйно цвели между их корней.

Настя опустилась на пятки и сложила руки.

– Спи сладко, Жан-Клод, я тебя никогда не забуду, ты был хорошим утёнком.

Филипп сидел рядом, молча поглаживал её по спине. Выждав несколько минут положенной скорби, поднялся сам и поднял Настю.

– Пойдём.

Она кивнула. Сделала пару шагов и остановилась у молодой яблони с разновеликими и разноцветными листьями. Это дерево бросало вызов всему саду и походило одновременно на карликовый дуб и на айву. Настя всхлипнула, развернулась к Филиппу и, уткнувшись лицом в его живот, обняла за талию. Плакала так горько, будто похоронила одновременно всех своих питомцев.

Филипп гладил её по макушке и не моргая смотрел на яблоню.

– Как же несправедливо, что первое воспоминание тебе досталось такое.

Галина смотрела на них, закусив губу и стиснув руками край кофты. За эту неделю она не один раз слышала трагичную историю. От Вити, Михаила и от самой Насти, научившейся ловить яблоневые воспоминания на дереве Лёхача.

В прошлом он был десантником, когда начался конфликт с Чечнёй, естественно, решил, что без него не обойдутся. Поднял старые связи и сбежал туда, где вершатся судьбы. В Новый год Антоновы резали салаты и дышали мандариновым ароматом, а он участвовал в штурме Грозного в составе группировки «Северо-восток». И хотя отряду Рохлина удалось закрепиться в городе и захватить консервный завод, Лёхач навсегда остался где-то там, на берегу реки Сунжа.

Он обещал, что обязательно вернётся, и действительно вернулся, быстрее, чем обещал. Вместе с саженцем в студёную февральскую землю закопали ветошь, которой он протирал гармонь. А сама гармонь переехала на чердак.

Весной Филипп учил Настю дышать яблоневым ароматом, и впервые у неё это получилось, но после этого она снова начала бегать в постель к родителям и безутешно реветь ночами. В кисло-сладкой дымке увидела горящую машину, стремительно тающий снег и услышала стрекот автомата. Воспоминание длилось секунд десять, но вместило в себя весь ужас и боль умирающего Лёхача, понимающего, что весну он уже не увидит.

Филипп чуть отстранился, взял Настю за плечи и притворно улыбнулся.

– У меня для тебя сюрприз. Ты же хотела мыльные пузыри.

Настя судорожно вздохнула, размазала по лицу слёзы и кивнула.

– Хотела.

Филипп достал из кармана пластиковый цилиндрический флакончик. Опустился перед Настей на колени и открутил крышку. Первые пузыри осыпались кляксами, но следующая партия взметнулась вверх переливающимися шарами. Настя забрала у него палочку и тоже дунула. Её пузыри получились мелкими, словно россыпь гороха. Сверкая радугой, тяжёлыми каплями осели на траву. Филипп вылил немного мыльной жидкости на Настину ладонь и размазал по коже до кончиков пальцев.

– Держи чудо.

Выдув огромный переливчатый шар, аккуратно опустил его на её ладошку и только потом убрал палочку.

Настя завороженно смотрела на собственное отражение в тонкой мыльной стенке, перевела восторженный взгляд на Филиппа и улыбнулась.

– Чудо!

Галина покачала головой. Ох и Филипп. Конечно, приятно, когда ты для кого-то кумир и божество, но нельзя же так приручать? Или ты не читал «Маленького принца»? Не смей обижать Настьку. Ты теперь навсегда ей роднее родного.

Оставив их в саду, она вернулась в дом к Василисе. Та закончила закатывать варенье и испекла яблочный пирог. Возвратился с рыбалки Витя. Раздал скудный улов котам, угостил зубастой щучкой Туза.

Василиса сняла фартук и взяла блюдо с пирогом.

– Пойдём. Полина наверняка сегодня не успела замесить тесто. А у них традиция.

Втроём они перешли дорогу и вошли во двор. У террасы уже распахнул крылья стол-раскладушка, покрытый белой простыней. Из стеклянного графина в самом центре столешницы топорщился букет васильков, прямо на столе лежали яблоки и блестящие вычищенные до блеска ложки. На террасу вышла уставшая взлохмаченная Полина. Увидев свёкров, она улыбнулась.

– Пирог! Надо же, – тут же засуетилась, – чайник закипел, правда, у нас на десерт только печенье, но вкусное «Топлёное молоко».

Василиса поставила на стол блюдо.

– Пойдём, помогу принести чашки.

Очень быстро вокруг стола собралась вся семья плюс Филипп – привой на семейном древе Антоновых. Он остался с Лёшкой, в клуб на танцы они так и не пошли. Весь день внуки пытались увильнуть от уборки и торопились убежать по своим делам, но вечером сидели за столом, баюкая в руках чашки с горячим чаем.

К вечеру резко похолодало, и если солнечный день принадлежал лету, то сумерки явно просочились из октября. Пришлось достать пледы и кофты. Настя сидела рядом с Филиппом, укутавшись в его рубашку, и катала по столу пустой флакончик из-под мыльных пузырей. Галина наблюдала за их чаепитием, пока Витя не поднялся из-за стола.

– Ладно, мне пора.

Василиса чуть приподнялась.

– Пойти с тобой?

– Нет. Я сам.