На праздник пришли Лёшины одноклассницы – сёстры Пагиба, подарили длинные белые гладиолусы и две банки маринованных грибов. Их семья каждый год охотилась на опята и заготавливала чуть ли не в промышленных масштабах. Лёша обожал скользкие мелкие грибочки и подарок принял с удовольствием. Одну банку тут же открыли и поставили угощение на праздничный стол.

На поляне между деревьев вытанцовывали три поколения Антоновых, а среди них и гости, приглашённые и пришедшие на огонёк без приглашения, но не с пустыми руками. Все плясали, только Вероничка, нахохленная и насупленная, сидела на краю скамейки, разглядывала криво склеенную чёрно-белую фотографию. Лёша выбрался из веселящейся толпы и склонился над её светлой макушкой.

– Не ной. Дядя Лёхач новую привезёт, а уродов этих мы с Филом накажем.

– Не надо драться, Лёш. – Она провела пальцем по излому снимка, прямо по щеке своего кумира.

– Так это не драка. А восстановление справедливости.

Трагедия вселенского масштаба случилась нынче утром, когда столы уже стояли во дворе, в воздухе витало ощущение праздника и аромат жареных кабачков. Часть семьи собралась на веранде. Мама подшивала край льняной рубашки. Вечером заходила Светлана Леопольдовна, мама Филиппа, и принесла новую одежду, которую требовалось ушить на её стройную фигуру, а Лёше подарила билеты в цирк-шапито, расположившийся на выезде из Славянска.

В этом году Лёша начал стесняться родителей друга, их благосостояние слишком бросалось в глаза, у Фила всегда оба носка были целые и водились деньги на газировку. Раньше Лёша не раздумывая обедал у Черны́х и брал «поносить» вещи, но с недавних пор, столкнувшись с тонкой-звонкой и благоухающей тётей Светой, прятал глаза и краснел. Она не работала, но и дома не сидела, посещала мероприятия с трудновыговариваемыми названиями, для которых требовались укладка чёлки и алый маникюр.

Мама Лёши работала даже беременная. Как только живот нельзя было оправдать плотным обедом, она переставала ходить в «Сад-Гигант» на сбор или упаковку яблок и снова превращалась в домохозяйку. Подрабатывала, обшивая два ближайших отделения, ныне посёлки Вишнёвый и Садовый. Ей привозили подрубить брюки, ушить платья или прострочить тюль. Доход был небольшой, но стабильный и точно не лишний для их большой семьи.

В утро Лёшиных именин Бабушка Вася накручивала на скрепки обрезки открыток и соединяла в шуршащий каскад штор, тётя Тамара и тётя Лида протирали вафельным полотенцем хрусталь, извлечённый из серванта. Обе тёти периодически покидали Большой дом, каждый раз с мужчинами не в статусе мужей. Их провожали, снарядив домашними заготовками и пожеланиями. Встречали тихо, без фанфар и снова принимали в семью. О том, куда девались несостоявшиеся мужья, никто не вспоминал. Из четырёх детей бабушки Василисы женился только Михаил Викторович, и теперь мама отдувалась за всех. Родила уже шестерых. В этот раз перерыв затянулся, Насте исполнилось три года, живот вспух только в июле.

Арина и Лёша сосредоточенно разрезали разлинованные открытки. Арина старалась, ловко орудовала большими портняжными ножницами, он же резал вкривь и вкось. Сделав из открыток одну шкатулку, остыл к этому девчачьему развлечению. Подарил поделку Настьке, а та её утопила в раковине. И слава богу, не осталось доказательств, что он умеет пользоваться иголкой не хуже тёти Лиды. Позорище, не иначе временное помутнение от скуки и жары.

Вероничка с утра ушла на практику в школу, прибежала раньше времени вся в слезах, сжав в руке обрывки фотографии Жени Белоусова. Весной дядя Лёхач ездил на концерт и раздобыл снимок с автографом. Подарил, естественно, его самой преданной поклоннице. С того дня она не расставалась с фотографией, таскала её в кармане на площадку и на рынок, перед сном, когда все Антоновы рассматривали настенные ковры, любовалась кумиром. И тут кто-то посмел покуситься на её личную святыню.

Мама отложила в сторону скрепки и обняла заплаканную Веронику.

– Склеим твою фотографию.

Вероника дёрнула плечом и высвободилась из объятий.

– Это будет уже не то! Кривой и мятый!

– Они из армянского аула? – Лёша отложил ножницы.

Вероника закусила губу, но версию не отмела.

– Это же они тебе платье задирали?

Мама и тётя Лида переглянулись.

– Так, чего мы не знаем?

Вероника вскочила, убегая в дом, бросила на Лёшу сердитый взгляд:

– Ты же обещал не рассказывать!

Лёша и не рассказал. Мама допрашивала, тётя осуждающе качала головой, но он больше не произнёс ни слова. С ребятами из аула война шла с переменным успехом, недавно снова сцепились. Пришлось поучаствовать и Филиппу. Их быстро разняли взрослые, поэтому победителей не было. Драчуны разошлись по домам грязные и сердитые, с припрятанной за пазухой искрой гнева.

В этот раз Лёша решил их проучить. Завтра, точнее, послезавтра. Завтра он будет отсыпаться после своих именин и, скорее всего, нянчиться с Настькой. А тащить на разборки Мелкую было неразумно и опасно.

Филипп не любил драки, но шёл за компанию, потому что друг, а другу положено прикрывать спину. Дрался он хорошо, ловко уворачивался от атак и сам бил безжалостно. Лёша даже побаивался его в таком состоянии и точно не хотел бы оказаться в числе его врагов. Филипп знал, что в драке теряет контроль, не хотел портить дорогую одежду и пугать родителей синяками, поэтому предпочитал переговоры.

Лёша тоже не был драчуном, распускал кулаки исключительно по необходимости, но в этот раз угрозами было не обойтись, затронули его семью. Обидели Вероничку.

На следующий день Лёше действительно вручили капризную невыспавшуюся Настю. Мама ушла в больницу, остальные Антоновы разбежались по делам. Настька недавно переболела, только закончила процедуры в физиотерапевтическом кабинете и пока ещё не вернулась в садик. На КУФ её тоже водил Лёша, но, пока она дышала фиолетовым воздухом, развлекал девочку Филипп, не давал дотянуться до песочных часов, по мнению Насти, вполне пригодных для игры.

Лёша соорудил себе бутерброд, сестре налил жидкую манную кашу и компот. Смотрел в окно, не забывая поглядывать на сестру. На дорожке, ведущей к дому, показался чёрный длинный силуэт, Лёша хмыкнул: Фил питал странную слабость к тёмным футболкам и водолазкам. В Новый год он пришёл к ним в чёрном с головы до пят. Бабушка Вася назвала его тогда Французом и с тех пор исключительно так и величала. Лёша понятия не имел, как выглядят французы, почему-то представлял их в тельняшках и беретах, с алым шейным платком, но бабушка считала по-другому. Темноволосый, бледный Филипп, любитель мрачных оттенков, по её мнению, напоминал лягушатника. Постепенно прозвище пристало, но как-то странно, фрагментарно. Французом Филиппа называла только женская часть Антоновых. Он не спорил, видимо, нравилось это прозвище.

Входные двери никогда не запирались, но Филипп всегда стучал и, только получив разрешение, входил.

Настя увидела его первой, дёрнулась и пролила компот. Лёша потянулся за тряпкой у раковины. Небрежно вытер алую кляксу и налил новую порцию.

– Чай будешь? Бутер?

Филипп поставил на табуретку пакет и сел напротив Насти.

– Нет. Я уже позавтракал. Мама передала брюки подшить и пуговицы для пиджака, – он взлохматил чёлку Насте, – а сверху мой подарок. Тебе.

Лёша раскрыл пакет, вынул плоскую коробочку. На мгновение его лицо озарилось радостью и тут же потухло.

– Блин, дорогой подарок. Не могу взять. – Он с сожалением положил «Электронику-18» на стол и отпихнул подальше.

– Бери. У меня две. Что мне с ними делать? Тем более одинаковые. Папа привёз.

Лёша заколебался.

– Давай не подарок, я так, поиграть?

– Ну, бери поиграть.

Филипп привычно взял из миски на подоконнике жёлтую антоновку. Вымыл и начал чистить. Настя заворожённо следила за кудрявой стружкой. Когда та выросла до двух завитков, выхватила именно её, а не голобокое яблоко. Филипп отобрал шкурку и отложил в сторону нож.

– Когда в цирк пойдём?

Лёша отвлёкся от разглядывания игры.

– А?

– В цирк когда пойдём? Они завтра-послезавтра шатёр снимают.

– Сегодня я нянька. – Он кивнул в сторону Насти, та обхватила двумя руками яблоко и грызла, размазывая сок по лицу. – А завтра пойдём в аул.

– Давай Настёнку с собой возьмём.

– Завтра? – удивился Лёша.

– Сегодня. На драку ей точно не стоит смотреть, и опасно.

«Электроника» призывно сверкнула блестящим новеньким экраном. Лёша покосился на неё и оттолкнулся от подоконника. Сейчас ему гораздо больше хотелось испробовать новую игру, но он боялся выглядеть слишком уж обрадованным и несдержанным.

– Пойдём. А билеты как же? У нас всего два.

– Так она маленькая. Посажу себе на колени.

Лёша не горел желанием переться в город, но гастролирующий цирк, к сожалению, покидал Славянск вместе с уходящим летом. Билеты пропадут, и как ему потом в глаза смотреть Светлане Леопольдовне?

Вокруг полосатого шатра бродили взбудораженные люди и суетливые воробьи. У входа стоял автомат с газированной водой. Лёша пнул его для профилактики, но тот даже не заворчал. Он работал только первые дни, стаканы разбили, кнопки расцарапали, и сейчас он живописно ржавел. Филипп купил Насте сладкую вату и воздушный шарик. Пока двигалась очередь, она вертелась, норовила выдернуть руку и убежать к клеткам с белыми голубями. За деньги можно было их подержать в руках и даже сфотографироваться. Воняло скотным двором и влажной шерстью. От цирка веяло не праздником, а ожиданием. Артисты готовились сорваться в новый город, последние представления давали торопливо и без азарта.

Внутри шатра воздух не шевелился, пространство до самого купола заполнила душная подвижная темнота. Зрители расселись по скамейкам, но в ожидании не замерли, а переговаривались и разглядывали потрёпанный цирк, названный лучшим ленинградским, видимо, сгоряча. Рядом с Филиппом пустовало два места, но он всё равно посадил непоседливую Настю к себе на колени и намотал на руку нить от шарика. Все представление Настя взвизгивала и громко хохотала. Клоуна испугалась до икоты, дрессированного медведя чуть меньше. Шарик лопнул после антракта, Настя не расплакалась, но и не отдала то, что от него осталась, зажала в ладошке голубую тряпочку и не отпускала до конца выступления.

Лёша скучал, то и дело вспоминал оставленную «Электронику» и порывался сбежать, Филипп смотрел представление глазами Насти. Смеялся, когда ей было смешно, если она подскакивала от радости, приглядывался к выступающим внимательнее. Заметив ёрзанья Лёши, он удивился:

– Неинтересно?

– Не знаю. Наверное, я уже вырос из цирка. – И тут же спохватился: – Но ты маме не говори. Настьке вон нравится. – Лёша застыл, пришибленный собственными словами. А ведь и правда, он любил цирк, именно поэтому Светлана Леопольдовна подарила ему билеты. Обожал! Даже мечтал стать великим клоуном, как Никулин. А сейчас чувствовал, скорее, раздражение и скуку. Это так, что ли, детство уходит? Как там дядя Лёхач говорил, «шутки бати станут несмешными, взрослые будут во всём неправы, а клоуны покажутся грустными».

Филипп не заметил его задумчивости, по-настоящему увлёкся представлением.

– Уже заканчивается. Сейчас пойдём.

Объявили акробатов, прожектор высветил купол шатра и снова метнулся на арену. В центре стояла хрупкая тонкая девочка в золотистом купальнике. Лёша сощурился.

– На Ксюху похожа.

– Кого?

– Ксюху Лобазникову. Была со мной в группе в детском саду и в первом классе. Козюли ела.

– Я же к вам во втором классе пришёл.

– Точно.