Волгоград-Саратов. Ночь спряталась в коротком дефисе. Бесшумная капсула купе. Идеальное место для 7 сладких часов. Он перечитывал входящие после первого удачного концерта. Налетел на крючок репоста бывшей жены. Ворочался, смотрел, в окно уснул под утро. Саратов. 10-минутный провал. Заключив столик кафе в объятия, разомкнутые охранником. Молодой человек! Вышел на улицу. Серая набережная. Мелкий снег. Фудкорт, чай с привкусом пластика. Сплюнул розоватую пасту в общественном туалете. Крови стало больше. Что-то с дёснами. Надо провериться. Золотистый налёт на ободке унитаза. Стереть бумагой. Мобильный сел. Нашёл место концерта почти случайно. «Подорожник». Этно-анти-кафе. Концерт на скорую руку перед Поволжском, чтобы не проезжать Саратов впустую. 5-минутный блэк-аут на 2-м ярусе на сдвинутых диванах. Мог бы проспать и все 3 часа до концерта. Выбросило криками. Пёстрое однообразие анимешных чёлок. Хриплый смех и спор про подробности манги. Студенты не дали поспать. За 30 минут до концерта долетел грохот из-за гипсокартонной стены. Хиты маршруток. Музыка заглушала всё. Настраивал звук на старом усилке в сигаретных ожогах и следах чашек. Верхние частоты чуть вниз. Средние вниз, но не так сильно. Нижних прибавить. Ещё прибавить. Музыка из-за стены заглушает всё. Чёрный кофе, глоток, он спросил:

– Простите, а так, э-э-э, всё время? – кивок в сторону стены, из-за которой:

О БОЖЕ, КАКОЙ МУЖЧИ-И-И-И-Н-А-А!

– Э-э, видимо. – администратор, он же бариста-официант-единственный в этно-анти-к-чёрту-это-кафе. Алина договаривалась с владелицей, владелица уехала в Питер, а здесь только суетящийся человечек в рубашке на два размера больше:

– Они обычно часа в 3 заканчивают…

– Ночи?

– Ночи, э.

– А как играть-то?

Я ХОЧУ ОТ ТЕБЯ СЫНА-А-А-А-А!

– Мы давно с ними воюем.

– А там что?..

– «Чердак». Бар. Как бы неофициальный. Вас Валентина не предупреждала?

Саша не глядя, сел куда-то.

И ТОЧКА! И ТОЧКА!

– Литвечера мы тут проводим… У вас же предпродажа? Ну вы как-нибудь…

Саша вспомнил, сколько билетов куплено. Отменить – самое подходящее, подумал он. Но ему негде ночевать – договорились, что переночует здесь. Отменить, поссориться с площадкой, остаться без ночлега, подумал он. Предпродажа, подумал он. Саша включал и выключал экран айфона. Последний раз Алина писала полчаса назад – собрание в офисе, будет без связи. Односложно. Коротко. Злится, подумал он.

И ТЕБЯ НЕ ЖАЛЬ, НЕ ЖАЛЬ, НЕ ЖАЛЬ

– Разобрались? Всё работает? Билеты же вы проверять будете?

– Билеты? Мы договаривались, что вы.

– Это Валентина сказала? Странно.

– Позвоните.

ДАЖЕ В МИНОРЕ ПОД РОЯЛЬ

– Она сейчас в Питере. На семинаре по организации этно-мероприятий…

– Мы договаривались с ней.

– А вы могли бы показать переписку?

– Менеджер переписывался. Она сейчас тоже без связи.

ЕСЛИ Б МНЕ ПЛАТИЛИ КАЖДЫЙ РАЗ…

– Ну. Ладно, я проверю, хотя это не моя…

ЦВЕТ НАСТРОЕНИЕ СИНИ-И-ИЙ!

…пришло восемь человек. Опрокинутый знак бесконечности. Антирекорд. Никто не купил билетов на входе. Все – девушки.

ВНУТРИ МАРТИНИ, А В РУКАХ БИКИ-И-И-НИ-И!

…восемь фигур на поле. И вроде одна на втором ярусе, знакомый силуэт с каре, полоской на шее, да что ж она в каждом…

ПУСТЬ ТЕПЕРЬ НАС НИКТО НЕ НАЙДЁ-ЁТ!

… Непослушная гитара. Голос, тряска…

– А так и будет шуметь?… – недовольный вопрос из зала.

ОСТАНОВ-И-И-ТЕ! ВИТЕ НАДО ВЫЙТИ!

– Я не знал, что здесь так…

Неумелая защита. Молчание.

Нестандартный дебют – отключил гитару. Заставить вслушиваться, подумал он.

ЗВУКИ НА МИНИМУМЕ, ЧТОБЫ НЕ МЕША-А-АТЬ!

Ответный ход:

– Ничего не слышно!

Прибавляет. Колонка в сигаретных ожогах трещит.

– Простите, но тут звуки на минимуме. Я даже перестаю дышать…

Смеются. Перехватил. Теперь – не отпустить…

ЭТИ ОБЛАКА – РОЗОВАЯ ВА-А-А-АТА-А! – под их смех подпевает песне. Атака.

…играет им «Адидасов». Не свою, короткую, матерную, в такой ситуации – идеально…

МАГИЯ ЦВЕТОВ СО ЛЬДОМ В НАШИХ СТАКА-А-А-АНАХ!

…смеются. Он отключает колонку и начинает петь старые, драматичные. Бунтарь, носитель настоящего. Герой с гитарой. Ищет, где влезть со своими песнями, как в Панаджи на скутере, пытаясь втиснуть себя и обкуренную Риту в поток цветных грузовиков, летящих по трассе…

МОЙ РЭП СМИНАЕТ НОВЫЙ ГОРОД!

Сбился. Пел «Ворота» – воинственную, походную тоску, но тут эта. Сбился. Они подумали из-за обилия мата. На эту песню она снимала клип Гиперболоиду, и он дал ей, пусть локальную, но славу, дал ей заказы, дал ей…

МОЙ РЭП СМИНАЕТ НОВЫЙ ГОРОД!

…одна из зрительниц уже была в телефоне. Он закрыл глаза и стал терять фигуру за фигурой. Ещё – спустилась по лестнице и вышла. Он тлел вполнакала в чужом басе, речитативе, выкриках. Дотерпеть припев, куплет и бридж. Нашёл силы не извиняться. Коротко поклонился. Обрубленная версия себя. Сложил фигуры – провод, гитару, голос – и вышел… вон? Даже туалет – на этаже. Это только в игре останавливаются за ход до, и король гибнет за скобками, думал он. Сорок минут после его мучала одна из восьми, бардесса – про его энергию на тысячу человек, про их бард-клуб, в котором он мог бы выступить в следующий раз, надо просто отнести песни председателю-барду, а лучше спеть вживую, можно прямо сегодня, я договорюсь, и если Саша понравится, а Саша обязательно понравится, и прислушается к советам, а председатель обязательно даст пару советов, то тогда можно играть не в подобных заведениях, а в библиотеке, в нашем детском театре, в центре бардовской песни, на загородном фестивале, в палатке у костра, на прокуренных кухнях, для пяти филологических дев…

«…блин, надо было отменять, Саш!» – ответила Алина

«ну просто после Чернозёмска уже даже как-то боялся)».

«Я поговорю с организаторами. Прости меня, Саш. Я виновата»

«Ладно»

«В Поволжске мы за всё отыграемся. Продано уже сотка»

«Ладно. Просто я это. Немного устал»

«Держись. Я с тобой. Приедешь ко мне после этих городов – всё обсудим. Отметим».

… Спал на сдвинутых диванах. Обнимал гитару. Втискивал голову между просиженных подушек. Прятался от громкой музыки. Бас пробирал до низа. В три утра послышались крики за стенкой. У нас кончился алкоголь и кальяны, но мы продолжаем. Уснул в 5. В 8 зазвенел будильник. Встал, пошатываясь от недосыпа. Быстро выпил кофе с поддакивающим бариста. Забрал мятые сторублёвки и полтинники с вычетом процента. Наспех собрался на маршрутку. Вскинул руку у дороги. Поспешил поправить плечом несуществующую лямку. Осознал пустоту. Кинулся назад. Бариста испуганно впустил. Взлетел на второй ярус. Подхватил её, сторожила самодельную постель, брошенная любовница. В маршрутке искал спалёнными от струн пальцами кошелёк. Лабиринт карманов. Нашёл в чехле гитары. Понял, что нет проводов. Так и торчат в маленькой колонке, откуда он их не вынул. Вокзал. Вагон был полупустой, чистый, прохладный. Катился в раскачку. Веки сразу стали слипаться. Две полные женщины в халатах и платках с семечками. Вели бесконечный диалог, ну куда ребёнку, а, ну зачем ребёнку такое, нас так не воспитывали, это самое, ну куда, уткнутся в свой интернет, а я говорю, муж как помер это самое так всё и по кругу, он раздражённо цокал, откашливался. Потом сказал напрямую. Хлопали глазами день же зачем спать это вы все молодые придумываете, он попросил проводницу пересадить на соседнее, полвагона было свободно. Она оскорблённо вскинула красные кудри. Шепнула что есть купе за 3. Вернулся назад – это самое Путин просто не знает ну куда ребёнку такое всё у них не как у людей – перенёс вещи вместе с матрасом в другой пустой прохладный отсек. Надо поспать всего часов 6, подумал он, отключаясь. Профессионально встряхнули за плечо двое в серых свитерах. Сунули в лицо красный разворот с мелькнувшей печатью. Транспортная полиция. Стали методично допрашивать. С какой целью едет. Курит ли. Есть ли запрещёно-колюще-режущее. Почему такой бледный. Употреблял ли. Почему не на своём месте. Сказали развернуть каждую бумажку. До катышков чеков со дна карманов. Рядом – тряска красных кудрей. Диалог с соседних полок. Правильно выдумают тоже это самое я и говорю ну куда такое оттуда всё и идёт. За оставшиеся часы поспал минут 20. Очнулся на мосту к Поволжску. Поезд громыхал над Волгой. Привычной ностальгии не было. Алина написала, что уже 105 билетов продано в Поволжске. Вышел из громады вокзала. Ловя маршрутку на остановке, дёрнул плечом пустоту. Понял, что опять забыл гитару – в поезде. Заставили отстоять в очереди у рамок. Выложить всё на ленту. Увидел на перроне её издали. Его попутчицы вышли в шлёпках, озирались. Подбежал, благодарил. Вышел в Поволжск.

Обшарпанные домики. Дуги трамваев. Жёлтая реклама. Поволжск.

Глубокая синева реки. Дворики и бельевые верёвки. Лабиринт арок, парикмахерские, рынок, шаурма. Поволжск.

Огромные площади. Солнце на пыльных стёклах маршрутки до подробных царапин. Скверы, памятники, и путаница улиц, отсылающая к дебрям Катманду или Нижнего. Поволжск. Всё в пятнах юности, а граффити замазали: «Я движим кружевом твоей любви, и, если выживу – останови».

«Шанхай», «Китай», «Шервуд», «Проезд», бывшие «Коробки»

Голова пульсировала как ещё одно отдельное сердце. Железным ливнем громыхала мелочь на панели маршрутки. От остановки во двор. У двери по привычке искал отсутствующие ключи нажимая номер знакомый запах почти подвальной сырости чьей-то неуловимой стряпни ящики поменяли а надпись что Королёв сука оставили жил под нами мать умирала от рака жаловались что слишком громко слушаю нет-нет стоп по порядку,

1-й этаж.

Справа – тётя Рита, необъятная баба с кудрявой головой, тяжелеными кулаками, лениво орала матом, если хлопали дверью, старшая по подъезду. Муж – конечно, маленький, сухой, с острым внимательным лицом. Лет пять назад несли стонущую Риту к «скорой» всем подъездом, ноги, ноги, ухнув, уложили. Я всё думал, как будем обратно. Не пришлось.

Слева – за кожаной дверью, с врезавшимися, точно пули пуговками – дядя Игорь, седой психопат, вечно что-то красит, старый сколько помню, в зелёных очках, с радиоприёмником, ты вырос засранцем, потому что тебя не пороли, а меня – пороли. Повесился. Дочь красивая, внучка – моя ровесница – выросла лесбиянкой, водит «Волгу»….

(Щербинки ступенек врезались в память, поворот, плитка, где в царапинах всегда виделся степной пожар)

2-й.

Справа – Лёха, переехал из соседнего подъезда, с бешеной лайкой, родители в ссорах и кодировках, отец флегматичный, вылитый Балуев, вёз в больницу на джипе, когда мне сломали нос, платок дайте ему, салон заляпает. Жена с ёжиком, нервной худобой, в коей таила красоту, иногда нас стригла.

Напротив – тётя Ася, красивая, но пьющая, что-то мягкое и навязчивое из детства, дай откушу щёчку. Сын Толик научил нас курить, а сам стал легкоатлетом. А как вышел из формы и возраста – переделался в тяжёлого, раскачался до неузнаваемости. И только улыбка, хитрая, та – Толик.

(Пролёт, отломанный деревянный поручень на железных перилах – цикл из четырёх вертикальных полосок: извилистая – прямая – скрученная – кубическая – её больше всех любил, сжимал в кулачке угловатый металл).

3-й

Королёвы. Старший играл на аккордеоне, проснёшься студентом с похмелья, а снизу звук. Мать умирала, отец – усталый усатый мужик, клетчатая рубашка в пятнах мазута, старая «Нива». Бабка строгая и все звонила, если шумели с сестрой… Сарра Паллна. Покойная.

Напротив – вежливая будто напуганная пожилая пара, мужчина с добрым лицом-булкой, вроде бывшие гэбэшники… Переехали?

(Между 3-м и 4м в центре бордовой плитки – белый прямоугольник. По нему – запыхавшийся с санками; с портфелем и сменкой; пьяный с гитарой, понимал – следующий).

4-й.

Справа – Люда, мамина подруга, тоже стригла, съехали, брат алкоголик, пил по-чёрному, по-чёрному и кончил, сгорел во сне от сигареты. Заплаканная мать, добрейшая бабка, приходила к нам: звонить Люде, а он не открывал, ломали дверь пророческие пожарные, кидался мебелью, орал, мать всё прощала

И вот – напротив, новая, но уже постаревшая с ремонта нулевых, деревянные ромбики, ткнуть в глаз звонку, но стой, что наверху?