Вот каким образом старший инспектор-детектив Родерик Аллейн встретил, можно сказать, Рождество на работе. Долг есть долг, и, как он не преминул подчеркнуть в разговоре с Медоусом, он в любом случае поехал бы к несчастным Тонксам. С родственниками покойного Аллейн держался со своей обычной отстраненной любезностью. С ним приехали дюжего сложения здоровяк – инспектор Фокс – и медицинский эксперт из ближайшего полицейского участка. Доктор Медоус провел их в кабинет, и Аллейн в свою очередь увидел ужасного кадавра, бывшего еще вчера Септимусом Тонксом.

– Он лежал вот так, когда его нашли?

– Нет. Насколько я понял, он навалился на тумбу радиоприемника, а руки лежали сверху. Должно быть, потеряв сознание, он рухнул вперед, но его удержали подлокотники кресла и тумба.

– Кто же его переместил?

– Чейз, дворецкий. Он клянется, что хотел только приподнять хозяину руку. Трупное окоченение хорошо выражено.

Аллейн подхватил тело под жесткую шею и приподнял его. Мертвый Тонкс снова оказался в сидячем положении.

– Вот так, Кёртис, – сказал Аллейн полицейскому врачу и повернулся к помощнику: – Позови, пожалуйста, фотографа, Фокс.

Фотограф сделал четыре снимка и ушел. Аллейн мелом отметил положение рук и ног, составил подробный план комнаты и повернулся к экспертам:

– Вы считаете, это поражение электротоком?

– Похоже на то, – сказал Кёртис. – Необходимо вскрытие.

– Вскрытие само собой, но поглядите на его руки – характерные ожоги. Большой, указательный и средний пальцы сложены вместе и лежат под ручками регулировки. В роковой момент Тонкс настраивал свою шарманку.

– Ух, ничего себе! – в первый раз подал голос инспектор Фокс.

– То есть вы хотите сказать, что его ударило током от радиоприемника? – уточнил доктор Медоус.

– Не знаю. Я лишь делаю вывод, что в момент смерти он держался за ручки настройки.

– Радио еще играло, когда служанка нашла тело. Дворецкий выключил приемник с настенного выключателя и не получил удара током.

– Давай, напарник, – кивнул Аллейн Фоксу. Тот нагнулся к выключателю на стене.

– Осторожнее, – попросил Аллейн.

– У меня подошвы резиновые, – обнадежил его Фокс, нажимая клавишу. Приемник ожил, набрал звук и оглушительно заявил о себе – от мощного «Ноэль, Ноэль!» завибрировали стены. Фокс вновь нажал на клавишу выключателя.

– Надо бы заглянуть в этот ящик, – сказал он.

– Заглянешь, старина, обязательно заглянешь, – пообещал Аллейн. – Но сперва переместим, пожалуй, тело. Вы приглядите за этим, Медоус? Фокс, сходи, пожалуйста, за Бейли, он ждет в машине.

Кёртис, Хислоп и Медоус перенесли Септимуса Тонкса в свободную комнату на первом этаже. Это было трудное и страшное занятие – тащить сведенное судорогой тело. Доктор Медоус вернулся один, отирая потный лоб, и наткнулся на сержанта Бейли, опытного дактилоскописта, снимавшего отпечатки с корпуса радиоприемника.

– Зачем это? – не удержался доктор Медоус. – Хотите выяснить, не химичил ли покойный с электронными потрохами?

– Покойный, – отозвался Аллейн, – или кто-то еще.

– Хм! – Доктор Медоус взглянул на инспектора. – Похоже, вы со мной согласны. Вы тоже подозреваете?..

– Подозреваю? Ну что вы, я самый простосердечный человек на свете. Я лишь соблюдаю порядок. Как у вас дела, Бейли?

– Есть четкий отпечаток с подлокотника. По всей видимости, принадлежит покойному.

– Позже сверим. А что с приемником?

Фокс рукой в перчатке стянул со стерженька круглую ручку громкости.

– Вроде все нормально, – сказал Бейли. – Изящная вещица. Очень неплохая игрушка, сэр. – Направив луч фонарика на заднюю стенку радиоприемника, он открутил пару нижних винтов и снял корпус.

– А для чего служит это отверстие? – спросил Аллейн.

– Какое отверстие, сэр? – переспросил Фокс.

– В панели над ручкой просверлено сквозное отверстие диаметром примерно в одну восьмую дюйма. Край ручки закрывает отверстие, его легко проглядеть. Посветите сюда, Бейли. Да-да, вот здесь, видите?

Фокс наклонился и хмыкнул. Тонкий, как игла, лучик света выходил из передней панели радиоприемника.

– Какие-то новости, сэр, – сказал Бейли с другой стороны. – Я вообще не знаю, для чего это.

Аллейн сам снял ручку настройки.

– А вот и еще одно, – пробормотал он. – Маленькие аккуратные дырочки, просверлены недавно. Значит, это что-то необычное?

– Не то слово, сэр, – ответил Фокс.

– Оставьте-ка нас, Медоус, – попросил Аллейн.

– Какого черта? – с негодованием осведомился доктор Медоус. – На что вы намекаете? Почему мне нельзя здесь быть?

– Вам следует находиться со скорбящими родственниками. Где ваша врачебно-покойницкая этика?

– Родственников я успокоил. Что вы тут затеваете?

– И кто тут подозрительный? – кротко осведомился Аллейн. – Впрочем, можете задержаться. Расскажите мне о Тонксах. Кто они? Что за человек был Септимус Тонкс?

– Тяжелым, раз уж вы спрашиваете.

– Нельзя ли поподробнее?

Доктор Медоус уселся и прикурил сигарету.

– Неотесанный выходец из так называемых низов, – начал он. – Бездушный, жесткий как подошва. Грубость в нем преобладала над вульгарностью.

– Как доктор Джонсон?

– Ни в малейшей степени! Не перебивайте. Я его знал четверть века. Его жена, Изабель Форстон, жила с нами по соседству в Дорсете. Я принимал его детей в нашу юдоль слез, и во многих отношениях судьба им выпала, ей-богу, незавидная. Та еще семейка… Последние десять лет Изабель в таком состоянии, что всякие штукари от психиатрии зашлись бы в экстазе. Но я всего лишь старомодный врач общей практики и скажу, что у нее запущенный истерический невроз. Боялась своего мужа до судорожных припадков.

– Не могу понять, для чего эти дырки, – буркнул Фокс, обращаясь к Бейли.

– Продолжайте, Медоус, – попросил Аллейн.

– Я взялся за Сепа полтора года назад и прямо сказал ему, что все ее болезни от расстроенной психики. А он поглядел на меня со странной ухмылкой и заявил: «Не знал, что у нее вообще есть мозги»… Слушайте, я не могу так откровенничать о своих пациентах, я же их семейный врач!

– Вы прекрасно знаете, что сказанное вами не выйдет за пределы этой комнаты, разве что…

– Что – разве что?

– Разве что этого потребуют обстоятельства. Продолжайте же.

Но доктор Медоус поспешил отговориться профессиональной этикой, добавив лишь, что мистер Тонкс страдал гипертонией и имел слабое сердце, что Гай служит в его конторе, что Артур мечтал изучать живопись, но отец приказал ему готовиться поступать на юридический, а Филиппа бредила сценой, однако ей было велено выбросить этот вздор из головы.

– Значит, он тиранил своих детей, – заключил Аллейн.

– Выясняйте сами, я ухожу! – Доктор Медоус дошел до двери и вернулся. – Ладно, скажу еще кое-что. Вчера тут был скандал. Я договорился с этим худосочным Хислопом – он, знаете ли, не лишен здравого смысла – известить меня, если что-нибудь расстроит миссис Сеп. Ну, сильно расстроит. Рискну показаться нескромным, но я без обиняков сказал, чтобы за мной послали не мешкая, если Сеп опять сорвется, потому что Изабель и дети уже не выдерживают. Он ведь сильно пил… Так вот, вчера в двадцать минут одиннадцатого мне позвонил Хислоп и сказал, что в доме страшный скандал: Сеп орет на Фипс – то есть Филиппу, ее все зовут Фипс – в ее комнате. Изабель – миссис Тонкс – с его слов, легла спать. У меня выдался трудный день, мне не хотелось срываться и бежать. Я попросил Хислопа, если скандал не утихнет, позвонить мне через полчаса и не попадаться Сепу на глаза, а оставаться в своей комнате через стенку от Фипс и убедиться, что с девочкой все в порядке, когда Сеп уберется. Хислоп был косвенно причастен к этому скандалу – не ваше дело как. Всех слуг отпустили на Рождество, и я сказал Хислопу, что если через полчаса не дождусь от него звонка, то позвоню сам, а если никто не возьмет трубку, значит, все отправились на боковую. Я действительно позвонил, не получил ответа и лег спать. Вот и все. А теперь разрешите откланяться. Кёртис знает, где меня найти, – вы же захотите меня допросить! Счастливо оставаться.

Когда доктор ушел, Аллейн принялся безостановочно кружить по комнате. Фокс и Бейли, занятые радиоприемником, настолько углубились в свое занятие, что ничего не замечали.

– Не понимаю, как приемник мог угробить этого джентльмена, – проворчал Фокс. – Ручки в полном порядке. Все как и должно быть. Взгляните, сэр.

Он повернулся к стене и щелкнул выключателем. Послышался протяжный гул.

– …завершает программу рождественских гимнов, – сказало радио.

– Очень хороший звук, – одобрительно заметил Фокс.

– Тут что-то есть, сэр, – вдруг произнес Бейли.

– Нашел опилки? – тут же спросил Аллейн.

– В точку, – поразился Бейли.

Аллейн заглянул в радиоприемник, подсвечивая фонариком, и подобрал две крошечные дорожки опилок под отверстиями.

– Первая удача, – отметил Аллейн и нагнулся к розетке. – Ба, да тут двухпозиционный выключатель – на приемник и на радиатор! Мне казалось, они запрещены законом. Интересные дела… А ну-ка, взглянем еще раз на эти ручки.

Он оглядел упомянутые ручки – обычная радиофурнитура, круглые бакелитовые шишечки, плотно надевающиеся на стальные стержни, торчавшие из передней панели.

– Как ты и сказал, – пробормотал Аллейн, – они в полном порядке. Погодите. – Он вынул из кармана лупу и, прищурившись, осмотрел один из стержней. – Да-а. А что, эти штуковины оборачивают промокательной бумагой, Фокс?

– Промокательной?! – воскликнул Фокс. – Нет!

Аллейн поскреб оба стержня своим перочинным ножиком, держа снизу открытый конверт, затем поднялся и подошел к письменному столу.

– У пресс-папье оторван уголок промокашки, – констатировал он. – Кажется, ты говорил, Бейли, что на корпусе нет никаких отпечатков?

– Никаких, – мрачно подтвердил Бейли.

– На пресс-папье будет либо чисто, либо слишком много, но попытайся, Бейли, попробуй, – сказал Аллейн, кружа по комнате и глядя в пол. Подойдя к окну, он остановился. – Фокс! – позвал он. – Улика. Самое что ни на есть вещественное доказательство.

– Что там? – спросил Фокс.

– Случайный клочок промокашки, не меньше. – Взгляд Аллейна поднялся по краю оконной портьеры. – Неужели глаза меня не обманывают?

Он взял стул, встал на сиденье и рукой в перчатке стянул наконечники карниза для портьер.

– Взгляните. – Аллейн вернулся к радиоприемнику, снял бакелитовые ручки и положил рядом с наконечниками.

Десять минут спустя инспектор Фокс постучал в гостиную. Дверь открыл Гай Тонкс. Филиппа развела-таки огонь в камине, и вся семья собралась вокруг. Тонксы выглядели так, будто никто из них уже долгое время не двигался и не произносил ни слова.

Первой заговорила Филиппа, обращаясь к Фоксу:

– Вам нужен кто-то из нас?

– Если можно, мисс, – ответил Фокс, – инспектор Аллейн хотел бы перемолвиться словечком с мистером Гаем Тонксом, с его позволения.

– Я приду, – сказал Гай и первым пошел в кабинет. У двери он остановился. – А он… отец… так там и…

– Нет, сэр, – успокаивающе заверил Фокс. – Там его уже нет.

Выпрямившись, Гай вошел в кабинет в сопровождении Фокса. Аллейн в одиночестве сидел за письменным столом. При виде вошедших он поднялся.

– Вы хотели со мной говорить? – спросил Гай.

– Да, если можно. Случившееся стало для вас огромным шоком. Не желаете ли присесть?

Гай сел на самый дальний от радиоприемника стул.

– Что убило моего отца? С ним случился удар?

– Врачи пока не знают точно. Необходимо провести вскрытие.

– Господи боже! И следствие?

– Боюсь, что да.

– Это ужасно! – яростно сказал Гай. – Что за причину подозревают эти коновалы? Почему, черт побери, они напускают на себя столько таинственности? Отчего он скончался?

– Специалисты полагают, что от удара током.

– Как все произошло?

– Мы не знаем. Очевидно, током его ударило от радиоприемника.

– Но это никак невозможно, там же защита «от дурака»…

– Это если в них не ковыряться.

Гай чуть заметно вздрогнул. Затем в его глазах появилось облегчение, и он словно расслабился.

– Ну конечно, – произнес он. – Он вечно лазил внутрь. Что он там замкнул?

– Ничего.

– Но вы же сказали, если его убило током, значит, он ковырялся в приборе!