– А это у меня там змея ядовитая, сурукуку называется, – злорадно сказала она. – До крови укусила, как я вижу? При таком укусе долго не живут. Ну жди, через полчаса помрешь.

– Врешь! – Мужик выронил нож и схватился за больную руку. – Здесь такие змеи не водятся!

– Это тут не водятся, а откуда я еду – там еще и не такие водятся. Там места дикие.

Тут вдалеке мелькнули огни приближающегося поезда. Аля торопливо подобрала нож и выбросила его с платформы далеко в кусты. Мужик, жалобно поскуливая, сел на землю, баюкая руку. Кровь по-прежнему капала.

Аля взяла чемодан и отошла от него подальше, проверив в кармане коробочку из меха рыси. Странно, она даже не раскрылась.

Поезд и правда стоял очень мало, она едва успела добежать к своему вагону.

– В десятое купе, – сказала нелюбезная проводница, – слышишь, ребенок орет? Вот, тебе туда.

Из ближнего купе раздавались громкие голоса мужчин, судя по всему, там крепко выпивали. И все перекрикивал детский плач.

– Ну и рейс! – вздохнула проводница, закрывая дверь. – Иди уж, спокойной ночи.

В купе орал ребенок. Маленький, не больше двух лет, мальчишка был весь красный, мать держала его на руках, он вырывался, дрыгал ногами, отмахивался.

Женщина оглянулась на Алю с надеждой, но, увидев, что перед ней совсем молодая девчонка, снова отвернулась. Ребенок икнул, но тут же набрал воздуха и снова заорал, причем лицо его стало уже не красным, а фиолетовым.

– Давно он так? – спросила Аля.

– Часа два уже. Не знаю, что делать, плачет и плачет. Горячий весь… Проводница сказала – с поезда нас снимать будут… – Женщина смахнула набежавшие слезы.

– Положи-ка его! – Аля обтерла руки детской салфеткой, что нашла на столике. – Никто больше не придет?

– Был один мужчина, попросился в другое купе, кто ж такой крик выдержит…

Ребенок, освободившись из материнских рук, перестал дрыгать ногами. Но ручками все тянулся к лицу. Аля вспомнила, что был уже в ее практике такой случай, дочка Медведишны принесла орущего ребенка, он все руками за уши держался. Так и оказалось, что отит. Ипатьевна тогда присоветовала компресс и настойку нужную дала, но сказала, что обычную водку тоже можно.

Сейчас Аля очень осторожно потрогала ушную раковину. Ребенок тут же взорвался криком.

– Ты что? – мать схватила его на руки.

– Уши у него болят. Отит. И температуру он накричал.

– Что делать?

– Компресс нужен.

У проводницы была только аптечка с бинтами и йодом.

– Иди к этим! – она кивнула на дверь купе, откуда раздавалось уже нестройное пение.

Пели трое, причем один нещадно фальшивил. На стук даже не сразу ответили, а увидев Алю, необычайно оживились.

– Ой, девушка к нам пришла!

Мужики были немолодые и сильно поддатые, так что девушке обрадовались напоказ.

– Мне бы водки! – Аля выбрала самого приличного на вид, второй в это время пытался ее обнять.

Аля ловко увернулась и вылила рюмку водки на кусок бинта, взятого из аптечки.

– Спасибо, дяденьки! Продолжайте веселиться, дорога еще долгая! – и ушла.

Ребенок угрелся в компрессе и заснул, видно, боль утихла. Его маму звали Леной, она была женой военного и ехала в Петербург к родителям. Мужа ее переводят в другое место, так что, пока он устроится, она у мамы поживет на всем готовом. На Алю она смотрела как на спасительницу, посланную ей свыше.

Проводница, благодарная за тишину в вагоне, не стала никого к ним подселять, и всю дорогу до Петербурга они ехали одни. Как барыни, сказала проводница.

Ребенок проснулся утром если не здоровым, то уши его не беспокоили. Оказался веселым хорошеньким мальчишкой по имени Лека, он сам так себя называл.

На вопросы Лены Аля отвечала скупо, сказала только, что работала фельдшером, а сейчас едет в Петербург учиться. Лена сама догадалась, что у нее не все гладко, и предложила остановиться у нее. На первое время, конечно.

Родители Елены приняли Алю хорошо, узнав, как она помогла их внуку. Да они и так бы ее не оставили, хорошие были люди.

До Александра Аля дозвонилась на третий день, он сухо ответил, чтобы ждала его звонка и никуда сама не ходила.

А потом приехал на машине, забрал ее с чемоданом и поселил на снятой им квартире. Договорился в институте, Алю зачислили на подготовительные курсы, чтобы осенью взять на второй курс без экзаменов. Взяли, давали общежитие, но Александр сказал, что будет оплачивать квартиру.

Когда они отмечали ее поступление в институт, он первый раз остался у Али. И с тех пор в ее жизни был только он, больше никаких мужчин. А потом он умер…

Вспомнив про прошлое, Алевтина поняла, что не может спать, и, невзирая на недовольство кота, встала, полезла на антресоль и достала оттуда старую обувную коробку.

При этом она нарушила обещание, которое сама себе дала, – не заглядывать туда, не открывать ящик Пандоры…

Медленно, неуверенными пальцами она открыла коробку, в которой хранила все свои воспоминания…

И первым делом оттуда выпала берестяная коробочка, обшитая вытертым мехом…

Алевтина вздрогнула.

Она усиленно старалась забыть, что эта коробочка лежит тут, в ящике Пандоры…

Коробочка словно сама собой открылась.

В ней лежал желтый клык… или огромный коготь какого-то неведомого зверя.

По нему бежали, как черные насекомые, буквы незнакомого языка. А в тупой конец клыка был врезан красный камень, похожий на каплю застывшей крови…

Алевтине вдруг показалось, что в комнате стало холодно, как в зимнем лесу. Перед ее глазами заколыхался красноватый мерцающий туман, сквозь который на нее уставилось страшное лицо в черно-рыжих клочьях свалявшейся шерсти… два маленьких глаза злобно смотрели на нее, а посреди лба…

Посреди лба горел третий, пылающий глаз.

Глаз, похожий на каплю запекшейся крови.

Глаз, похожий на красный камень, вставленный в основание желтоватого клыка.

И в ушах у нее прозвучал низкий, рокочущий голос:

«Буцааж ёг!»

Алевтина вспомнила ночь возле угасающего костра и как с ней заговорил мертвец.

Мертвец, который отдал ей… вернее, заставил ее взять этот таинственный амулет.

Он сказал ей совсем другие слова…

С трудом справившись с охватившим ее вернувшимся страхом, Алевтина закрыла коробочку с амулетом, для верности убрала ее обратно в обувную коробку…

Мерцающий туман рассеялся, в комнате стало даже заметно теплее, но у нее в ушах все еще звучал странный и страшный голос, она слышала его загадочные слова…

«Буцааж ёг!..»

И тут она вспомнила странного человека, которого увидела в третьей палате.

Он был не просто похож на утопленника, от которого она получила амулет. Он был им…

Но это невозможно!

Тот человек умер, умер! А с того света не возвращаются. Кому это знать, как не ей, врачу!

И она поняла, что должна поговорить с тем человеком. Должна узнать, кто он такой.

Хватит уже бояться! Двадцать лет прошло, ничего же с ней не случилось! Теперь она не та девчонка, что тряслась в лесу, что ей могут сделать?

Ей все-таки удалось немного поспать, потом день потек своим чередом, заполненный обычными делами.

На следующий день, сразу после утреннего инструктажа у заведующего отделением, она отправилась в третью палату.

Однако того, кто ей был нужен, там не было.

На его кровати лежал жизнерадостный лысый дядечка лет шестидесяти, с обширным пузом, обтянутым футболкой с рекламой спортивного клуба. Заранее похохатывая, он рассказывал своему соседу Тарасову анекдот:

– Сидит, значит, кот за столиком кафе и что-то печатает на своем компьютере…

Тарасов вежливо слушал соседа, но при появлении Алевтины засиял как медный самовар.

– Ну как вы, Анатолий Сергеевич? – спросила она первым делом. – Как себя чувствуете?

– Я, как всегда, лучше всех! Готов хоть в космос!

– Вам бы все шутить. Но выглядите вы и правда получше…

– А как же! Нам же с вами предстоят большие дела!

– А где ваш сосед? – спросила Алевтина, стараясь не выдать свое волнение.

– Я за него! – радостно рапортовал толстяк.

– Но здесь раньше другой человек лежал… такой худой, седоватый…

– Ах, этот! – Тарасов приподнялся на локте. – Так его вчера перевели в нефрологию.

– В нефрологию? – удивленно переспросила Алевтина.

– Да, так мне сестра сказала. Я-то сам в это время спал, после укола, проснулся – а его нет. Ну, мне сестричка и сказала, что в нефрологию перевели…

– Точно в нефрологию? Может, в неврологию?

– Нет, точно. Сестричка еще сказала, что у него с почками проблемы.

– А как его звали, вы не помните?

– Помню… имя такое редкое – Феликс… а фамилия… прямо как у Чехова – лошадиная.

– Овсов! – радостно выдал толстяк.

– Нет, не Овсов, а Конюхов. Точно, Феликс Конюхов.

Алевтина кивнула, сказала еще что-то вежливое Тарасову и вышла в коридор.

Подойдя к сестринскому посту, она спросила дежурную сестру:

– Кто вчера перевел больного из третьей палаты в нефрологию?

– Вчера? Вчера меня не было, вчера Воробьева дежурила… как, вы сказали, его фамилия?

– А я еще не сказала. Кажется, Конюхов. Вот ты как раз и проверь, посмотри в компьютере…

Сестра открыла таблицу, где были расписаны все больные отделения, нашла третью палату и удивленно проговорила:

– Но там вчера был только Тарасов. Потом уже еще одного больного положили, Плюшкина. Он и сейчас там. Толстый такой, веселый… анекдоты рассказывает…

– Странно… я сама там видела вчера еще одного больного…

– Действительно, странно. У нас койко-мест не хватает в отделении, не стали бы пустое место держать…

Сестра еще немного постучала по клавиатуре и протянула:

– И еще более странно… я посмотрела таблицу питания – так на третью палату выписаны две порции, значит, там действительно лежали двое больных.

– Как же так?

Сестра пожала плечами:

– Не знаю… и общее количество больных в отделении не совпадает, на одного человека больше, чем сумма больных по палатам… получается, лишний человек…

– Нужно Полякова спросить, это же его больной… Доктор здесь?

– А вы не знаете? – медсестра удивленно вытаращила глаза. – Валерий Георгиевич, он…

– Да что с ним?

– Он в аварию вчера попал… разбился…

– У нас он?

– Нет, увезли по скорой, жена звонила, сказала два ребра сломаны, и голову сильно ушиб. Может быть, потом к нам переведут…

Вернувшись в ординаторскую, Алевтина задумалась.

У Валерки сейчас ничего не спросишь… Странная история… она сама видела этого человека – и тут же его перевели в другое отделение. И запись о нем пропала из компьютера… опять же фамилия… Тарасов сказал, что фамилия его соседа Конюхов, а фамилия того утопленника была Канюков, она точно помнит. Всего двумя буквами отличается…

Алевтина еще немного подумала и набрала номер нефрологического отделения.

– Это Кочетова со второго хирургического, – представилась она. – К вам вчера перевели от нас больного Конюхова, так я хотела уточнить… Как не перевели? А может, я фамилию неверно назвала… может быть, не Конюхов, а Канюков? Что, вообще никого не переводили? Да, наверное, я что-то перепутала…

Алевтина повесила трубку и растерянно смотрела перед собой. В нефрологию никого от них не переводили…

Как-то ей стало тревожно, но потом она вспомнила, что нужно проверить несколько назначений, подготовить больного к операции…

День полетел по накатанной.

Уже через час, идя по коридору, она чуть не столкнулась с новым пациентом, который только что пришел из приемного покоя. С ним разговаривала старшая сестра.

– Вы свои вещи зря в отделение принесли.

Их нужно было в кладовую отнести, на первый этаж. Там у вас Марфа Петровна все примет под расписку…

И тут Алевтину осенило.

Марфа Петровна, больничная кладовщица, никак не могла освоить компьютер и записывала все вещи, которые сдавали ей больные, в толстую амбарную книгу.