Глава 4

Когда Виктор не вышел на связь после полудня, Степан не слишком обеспокоился. Он знал, что ученые – народ рассеянный, они всегда заняты только своими исследованиями и мало обращают внимания на такую мелочь, как время. Однако, прождав еще час, Степан сам позвонил на сотовый Малюкова. Ответа он не дождался, и хмурый, но не удрученный отсутствием связи с Виктором, вышел на берег. Всматриваясь в серые волны бухты, он видел, что ветер усиливается и погода портится. Приближался шторм, и это было плохо. В октябре бури не были редкостью, но рыбаки уже практически не выходили на лов, а потому береговой охране, МЧС и пограничникам волноваться было не о чем. Еще две попытки дозвониться ни к чему не привели, и Степан набрал номер сотового Решетникова.

– Он не вышел на связь и мне не отвечает, хотя сигналы и проходят, – без лишних объяснений, о ком идет речь, заявил он.

Решетникову не надо было ничего объяснять, он и так понял, кого Степан имеет в виду.

– Я доложу, кому следует. Позвоню в МЧС. Но если он вдруг появится на твоих радарах, сразу мне позвони.

– Скоро начнет штормить, – предупредил Степан.

– Я прогноз знаю. Раньше четырех шторма не будет, – заметил пограничник. – Я его предупредил, чтобы он вернулся до этого времени. Жди.

Он прервал связь, и Степану не оставалось ничего другого, как ждать. Ждать, когда прибудут спасатели из МЧС, приедут пограничники или еще кто-то там, ответственный за спасение людей в море и на суше. Он и сам бы поплыл к острову, чтобы поискать Виктора. Еще одна лодка с мотором и на хорошем ходу у него была. Но он должен дождаться спасателей. Таковы были правила, и он не мог их нарушить. Иначе в случае его неудачи или какой-то нечаянной ошибки спасать пришлось бы двоих, а не одного. А это не так-то просто в условиях Крайнего Севера.

Первыми прибыли пограничники. Они приплыли на скоростном катере, и Степан в подробностях рассказал им, куда собирался ехать Виктор. Уточнив направление по карте, пограничники умчались к острову. Буквально через несколько минут над «Екатерининской» завис вертолет. Он немного повисел на одном месте, как раз над домиком Степана, и тоже улетел в сторону Лапинсари.

– Как думаете, его найдут? – спросил Степан у собак, которые сидели рядом с ним и смотрели вслед удаляющемуся вертолету.

Собаки молча посмотрели на хозяина и так же молча перевели взгляд обратно на небо.

– Вот и я не знаю, – вздохнул Степан. – Странный это народ – ученые. Нам с вами их не понять, – все так же обращаясь к хаскам, произнес сторож.

Он давно привык разговаривать с ними. Они были хорошими слушателями. Немногие люди могут похвастать тем, что умеют слушать. А вот собаки Степана – слушать умели.

– Будем надеяться, что лахтаки не дадут случиться беде, и с Виктором все обойдется, – сказал Степан самому себе и собакам одновременно.

Он направился к домику, и собаки, немного помедлив, побежали за ним.

Виктора искали до самой темноты. Сначала пограничники, обойдя на катере остров, ничего не смогли обнаружить, но потом со спасательного вертолета была замечена притопленная в воде между двумя частями острова лодка. В лодке оказались все вещи Малюкова и все оборудование, которое он брал с собой. Все, кроме акваланга и пищика для общения с животными. Вертолет облетел всю ближайшую к острову территорию, но никаких других следов Виктора поисковики не обнаружили. Как и присутствия тюленей. Когда стемнело, решили продолжить поиски уже утром и с использованием аквалангистов.

Но и второй день не принес ничего утешительного. Виктор и его ластоногие ученики словно провалились сквозь землю. Или, что было бы уместней предположить, – сквозь морское дно. После суток поиска пограничники связались с военными из министерства, а те, в свою очередь – с начальством Виктора. Через два дня в «Екатерининскую» приехал следователь из военной прокуратуры и стал расспрашивать Степана о Малюкове.

– Что вы можете мне рассказать о человеке, который у вас жил два дня? – спросил он Степана.

– Да какие уж там два дня, – развел руками смотритель. – Я его видел-то только утром два раза, да вечером один день, накануне дня, когда он пропал.

– Неважно, – перебил сторожа следователь. – Вы мне вот что скажите. Он кому-то звонил при вас по сотовой связи? С кем-то общался, кроме вас?

– Нет, никому не звонил. По крайней мере, при мне. Так вы сами в его сотовом и посмотрите. Там ведь должны быть…

– Не нашли мы его телефона, – снова прервал Степана следователь. – Ну да ладно. Не звонил, значит, не звонил. А какие-то подозрительные разговоры он с вами вел?

– Что значит – подозрительные? – не понял Степан.

– Ну, скажем, про политику. Может, недовольный был своей жизнью. Правительством, начальством?

– Нет, мы с ним вообще ни о чем таком не говорили. Больше молчали, – ответил сторож. – Я у него только про животных как-то спросил, – немного подумав, добавил он. – Мол, они послушные у него или нет. Так он сказал, что они вообще у него очень умные, даже умней некоторых людей, и рассмеялся. А так-то мы больше ни о чем таком и не говорили. Не любитель я разговоры разговаривать. Да и Виктор, похоже, тоже не из говорунов.

– Ага, понятно, – понимающе кивнул следователь. – А вообще вел он себя как обычно, когда собирался плыть позавчера на остров? Не волновался, не нервничал?

– Нет, спокойный был, – не задумываясь, ответил Степан. – Так вы у Решетникова спросите. Он у него документы в тот день проверял. Он вам подтвердит, что Виктор спокойный был.

– Решетников? Кто такой Решетников?

Степан пожал плечами и пояснил:

– Старший лейтенант Решетников. Он пограничник. Следит на этом участке за порядком.

– Ладно, и у него спросим, – согласился следователь, задал Степану еще пару ничего не значащих вопросов и удалился.

Странное исчезновение Виктора Малюкова взволновало не только его начальство, но и военных. Их проект был под срывом, а это значило не только потерю времени и денег, но и результатов. Правда, у них в проекте были задействованы еще два инструктора и четыре тюленя, но их результаты были ниже, чем у Малюкова и его животных. На продолжение проекта требовались дополнительные средства и, опять же, время, что означало оттягивание дальнейших испытаний в данном направлении. А это не входило в планы командования северными войсками. С командования тоже требовали результат, и результат положительный и быстрый.

В ММБИ опять прибыл представитель из министерства обороны – полковник Красиков. Он вошел в кабинет к директору института. Чуть позже к начальству вызвали и руководителя лаборатории морских млекопитающих Авдеева. Все трое о чем-то долго совещались, а потом разошлись. Директор после этой беседы еще три дня ходил угрюмым и раздражительным.

А через три дня произошло событие, которое перевернуло с ног на голову весь институт, а заодно и военное министерство. Илье Григорьевичу Авдееву на электронную почту пришло письмо. Вернее, не письмо, а видеосообщение. И пришло оно не откуда-нибудь, а из Норвегии. Правда, адрес, откуда оно пришло, узнали несколько позже и с большим трудом. Да и то только после того, как с видео поработали специалисты из разведотдела ГРУ. Но в момент, когда эта запись упала в электронный почтовый ящик непосредственного начальника Виктора Малюкова, никто еще не догадывался, откуда оно было послано.

Илья Григорьевич уже при первых же кадрах видео сначала побледнел, затем покраснел так, словно его сейчас хватит удар, а потом снова побледнел и схватился за телефон.

– Андрей Федорович! – крикнул он в большом волнении, когда директор ММБИ отозвался на его звонок. – Я нашел Малюкова! Вернее, он сам нашелся. Мне пришло видео, и он на нем. На этом видео! Да! Он в Норвегии, представляете себе! Там такое сообщение! Я прямо даже не знаю, что мне с этим делать!

– Ну, во-первых, успокоиться, Илья Григорьевич, – стараясь говорить бесстрастно, ответил директор, хотя его голос тоже дрожал от волнения. – А во-вторых, перешлите эту запись мне на почту. Хотя нет, погодите. Вдруг там какой-то вирус вложен, а у меня на компьютере важная для института информация. Сделайте так – скопируйте видео на какой-нибудь электронный носитель информации. А то не дай бог эта запись самоликвидируется. Хотя я и не знаю как, но все может быть. Тут такое дело… И – сразу же привезите это видео мне. И никому, слышите, никому об этом видео ничего не говорите.

– Да-да, конечно, никому, – поспешно отозвался Авдеев.

Он сделал все, как ему велел начальник, и уже через полчаса сидел у Маркова в кабинете и трясущимися руками доставал из кармана флешку с записью.

– Это нечто. Это – удар по всему нашему институту, – прокомментировал Илья Григорьевич, протягивая электронный носитель информации директору. – Он там такого наговорил!

– Успокойтесь, сейчас посмотрим, что там такого ужасного. – Андрей Федорович торопливо вставил флешку в компьютер, но потом вдруг встревоженно спросил у Авдеева: – Вы проверяли видео на вирусы?

– Да, да, я проверил, – заверил его Илья Григорьевич. – Оно чистое.

– Хорошо, отлично, – пробормотал директор себе под нос, внимательно следя, как открывается видеосообщение. – По крайней мере, мы знаем, что Малюков жив и здоров.

– Лучше бы он умер, чем такое, – в отчаянии простонал Авдеев.

Марков покосился на него, но ничего не ответил, а стал внимательно смотреть на экран монитора. И чем дальше он смотрел запись и слушал, что на ней говорит Виктор Малюков, тем больше хмурился и лицо его серело. Илья Григорьевич, нервно кусая ноготь на пальце, следил за меняющимся выражением лица директора и понимал, что ничего хорошего ждать в ближайшее время им не стоит. Запись закончилась, и в кабинете установилась тягостная тишина. Минуты три было тихо, а потом директор сказал:

– Нужно сообщить об этой записи Алексею Алексеевичу.

– Полковнику Красикову? – уточнил Авдеев.

Марков кивнул и потянулся к телефонной трубке.

Уже через два часа к ММБИ подъехали две машины с номерными знаками, означавшими, что они относятся к парку военных автомобилей. Из одной машины вышел полковник Красиков, а из другой – еще один человек. Не в военной, а в гражданской одежде. Но директор, который смотрел на него в окно из своего кабинета, сразу же по осанке и походке признал в нем военного. Причем не просто какого-нибудь там полковника-штабиста, как Красиков, а повыше чином и из тех, кто не сидит за бумагами в кабинете, а выполняет реальные служебные задачи, связанные с безопасностью страны.

– Ну, Андрей Федорович, повезло вам, что я еще не успел вернуться в столицу и оказался, так сказать, под рукой. Показывай нам, что там вам прислал Малюков, – сказал Красиков, после того как представил директору ММБИ и Авдееву человека, который приехал вместе с ним.

Этим человеком оказался генерал Владимир Юрьевич Степнов, занимающий должность одного из заместителей начальника Главного разведывательного управления, а точнее – Восьмого отдела, и отвечающий именно за северное направление. В том, что видео заинтересовалось ГУ, не было ничего странного. Едва Красиков услышал от директора ММБИ, что именно было на видео, он сразу же связался со своим начальником, а тот, в свою очередь, с начальником разведывательного управления. Решение взять под контроль ситуацию, связанную с пропажей Малюкова, было принято, едва стало понятно, что он жив и находится на территории сопредельного с Россией государства. Причем государства, входящего в блок НАТО. Для изучения видео, высланного Авдееву, а также для принятия дальнейших решений в ММБИ и был отправлен Степнов.

Андрей Федорович развернул монитор в сторону военных, которые разместились на стульях вокруг его стола, и включил запись. На экране появился Виктор Малюков. Он сидел за столом из светлого дерева. Лицо его было напряжено, глаза, не мигая, смотрели в одну точку. По всей видимости, он смотрел на того, кто снимал его на видео. Руки Виктора лежали прямо перед ним ладонями вниз, пальцы были переплетены. Заговорил он не сразу, словно бы собираясь с мыслями, а когда начал говорить, то все время делал паузы и скашивал глаза чуть в сторону, словно бы считывая текст своей речи с какого-то невидимого зрителям устройства.

– Я записываю это свое признание добровольно, – начал говорить Виктор, – и для того, чтобы внести ясность в свое внезапное исчезновение. Илья Григорьевич, я решил прислать вам эту запись только для того, чтобы объяснить свой поступок и заявить о том, что я жив и ни о чем не жалею.