В основном Эми проезжала жилые дома: старенькие здания в стиле кейп-код или ранчо, узкие асфальтированные подъездные дорожки, небольшие кустарники, ведущие к парадным дверям. Она искала дом некой Кэтрин Йеллин, с которой говорила по телефону (ее номер Эми отыскала в справочнике), и, судя по голосу, Кэтрин была даже слишком рада, поскольку охотно дала свой адрес, который Эми и вбила в навигатор на телефоне: Ганингем-роуд, 24755. «Какой обыкновенный адрес для места, где происходит чудо», – подумала Эми. С другой стороны, никакое это не чудо, а кошмарная трата времени. «Сделай все, что в твоих силах. Будь профессионалом». Она развернула свой автомобиль с надписью Nine Action News^[3] и вдруг поняла, что не на всех домах написан номер.

– Замечательно, – пробормотала она. – И как я найду нужный?

Но, оказалось, беспокоиться было не о чем. Когда Эми подъехала к дому Кэтрин, хозяйка стояла на крыльце и махала.

Говорят, вера лучше убеждений, поскольку убеждения – плод мыслей другого человека. Вера пастора Уоррена была неприкосновенна. С убеждениями же было сложнее. Да, в церковь «Жатва надежды» стало ходить больше народу, и прихожане были сильно воодушевлены. Вместо того чтобы, склонив головы, молиться о новых рабочих местах, люди все чаще просили о прощении и обещали стать лучше. Все они были вдохновлены выступлением Кэтрин.

И все же Уоррен беспокоился. Он поговорил с мужчиной с телевизионной станции в Алпине (как быстро разносятся новости!), но на вопрос, чем можно объяснить этот феномен, вразумительного ответа дать не смог. Зачем Господу даровать этим двум прихожанам возможность общаться с загробным миром? Почему именно им? И почему сейчас?

Пастор снял свои очки для чтения, потер виски и провел пальцами по тонким седым волосам. Щеки его были обвислыми, как у старого охотничьего пса. Уши и нос будто с каждым годом только увеличивались. Дни борьбы за идеи и ценности остались далеко позади, в тех временах его жизни, когда он учился на богословском факультете. Теперь же, в восемьдесят два года, его пальцы дрожали даже при перелистывании молитвенника.

Несколько дней назад он пригласил Кэтрин к себе в кабинет. Сообщил ей о звонке телевизионщиков. Попросил быть очень осторожной.

– А что с Элайасом Роу? – спросила она.

– Я не говорил с ним с той самой службы.

Кэтрин выглядела почти довольной.

– «Жатва надежды» была избрана неспроста, пастор. – Она встала. – А церковь, избранная Богом, должна вести верующих вперед, а не создавать им препятствия, не правда ли?

Пастор наблюдал за тем, как она надевает перчатки. В словах Кэтрин он услышал не столько вопрос, сколько угрозу.

В ту ночь Элайас зашел в закусочную «У Фриды» – единственное кафе, открытое после девяти вечера. Он сел за столик в углу и заказал тарелку супа с говядиной и ячменем. Посетителей практически не было. Это радовало. Отвечать на вопросы не хотелось.

С того момента, как он встал в церкви и произнес всего несколько слов – «мне тоже позвонили», – Элайас чувствовал себя преступником в бегах. Тогда он лишь хотел подтвердить, что Кэтрин не сумасшедшая. В конце концов, ему тоже звонили с того света, уже пять раз, и было бы грешно отрицать это, промолчав.

Но эти звонки его не радовали. Элайасу звонил вовсе не ушедший любимый человек, а озлобленный бывший коллега по имени Ник Джозеф, кровельщик, проработавший с Элайасом около десяти лет.

Ник много пил и кутил и частенько звонил Элайасу, чтобы то так, то сяк оправдаться за свои опоздания или некачественную работу. Он то и дело заявлялся на стройку пьяным, и Элайас отправлял его домой без оплаты.

Однажды Ник пришел на работу в явном наркотическом опьянении. Стоя на крыше, он вступил с кем-то в оживленный спор, резко развернулся и упал, сломав руку и повредив позвоночник.

Когда об этом сообщили Элайасу, гнев взял верх над сочувствием. Он распорядился, чтобы Ника проверили на наркотики – вопреки его крикам и просьбам никому не звонить. Приехала скорая. Взяли анализы. Все подтвердилось. В результате Ник не получил компенсации за производственную травму.

Ник больше не работал. Он таскался по больницам, едва покрывая расходы, выходящие за рамки медицинской страховки.

Через год после случившегося Ника нашли мертвым в подвале его дома: судя по всему, он умер от сердечной недостаточности.

Это было восемнадцать месяцев назад.

А теперь Элайас внезапно стал получать от него звонки.

– Зачем ты это сделал? – с этих слов начался их первый телефонный разговор.

– Кто говорит? – спросил Элайас.

– Это Ник. Помнишь меня?

Элайас сбросил звонок, трясясь. Посмотрел на экран, но, кроме слов «Неизвестный номер», там ничего не было.

Неделей позже, в присутствии его клиентки Джози, сотовый зазвонил вновь.

– Мне нужна была помощь. Почему ты не помог мне?.. Господь… прощает меня. Так почему ты не простил?

– Хватит. Кто бы ты ни был. Больше не звони мне! – крикнул Элайас, выключил телефон и уронил его на пол.

Почему это происходит? Почему он? Почему сейчас? Официантка принесла суп, Элайас через силу съел несколько ложек: аппетита не было уже несколько недель. Завтра он сменит номер. Уберет себя из справочника. Если эти звонки действительно были знаком Божьим, он уже сыграл свою роль. Рассказал о чуде, свидетельством которого стал.

Но больше иметь к этому отношение он не хотел.

Шестая неделя

За два года до того, как Александр Белл изобрел телефон, он кричал в ухо мертвого человека.

Ухо, барабанная перепонка и соответствующие хрящи были вырезаны у трупа хирургом, помощником Белла, чтобы тот – молодой преподаватель ораторского искусства – мог изучить, как барабанная перепонка передает звуки. Белл приладил к ней соломинку, на другой конец поместил кусочек покрытого копотью стекла, а на выходе прикрепил воронку.

Когда испытатель кричал в воронку, барабанная перепонка вибрировала, соломинка приходила в движение и оставляла отметки на закопченном стекле. Поначалу Белл надеялся, что эти отметки помогут в обучении речи глухих детей и подростков – в том числе его жены по имени Мейбл Хаббард. Но вскоре понял, что у сделанного открытия может быть гораздо более широкое применение.

Если звук мог не только подавать вибрации на соломинку, но и порождать электрические колебания, то слова способны преодолевать те же расстояния, что и электричество. Все, что потребуется, – это подобие барабанной перепонки на одном и на другом конце.

На появление этой мысли вдохновил череп мертвеца. Таким образом, мертвые стали причастны к телефонной связи еще за два года до того, как появился первый телефон.

На севере Мичигана листья опадают рано, и к середине октября деревья уже стояли голыми. Это придавало пустым улицам Колдуотера жутковатый облик, будто мощная сила прошлась по городу и высосала его без остатка.

Но эта пустота задержалась ненадолго.

За пару дней до того, как мир узнал о колдуотерском чуде, Джек Селлерс, гладко выбритый, в накрахмаленной синей рубашке, с зачесанными назад волосами, стоял посреди обгоревшей кухни Тесс Рафферти. У него на глазах женщина добавила ложку быстрорастворимого кофе в кружку с уже налитым напитком.

– Так кофеина больше, – сказала она. – Пытаюсь не заснуть: вдруг она позвонит поздно ночью?

Джек кивнул. Осмотрелся. Огонь не сильно повредил первый этаж, хотя от дыма некогда песочные стены выглядели как поджаренный хлеб. На столешнице Джек заметил уцелевший в огне старенький автоответчик и, конечно, драгоценный телефон Тесс – бежевый настенный аппарат, вернувшийся на свое место слева от кухонных шкафчиков.

– Значит, у вас только такой телефон?

– Это дом моей мамы. Так ей больше было по душе.

– И вам тоже всегда звонят по пятницам?

Тесс помолчала.

– Вы меня допрашиваете?

– Нет-нет. Я сбит с толку так же, как и вы.

Джек потягивал кофе и старался не поглядывать на Тесс слишком часто. Он объяснил, что зашел в дом, чтобы оценить ущерб от пожара: в городках вроде Колдуотера полиция с пожарными работали сообща, – однако оба понимали, что Джек лукавит. Ведь в ночь пожара он распорядился, чтобы телефон Тесс вынесли из огня. Зачем ему это? Разве что Джек понимал, что этот телефон особенный.

За пятнадцать минут они рассказали друг другу всю правду. Все равно что поделились самым важным в мире секретом.

– Да, – сказала Тесс, – мне звонят лишь по пятницам.

– И всегда сюда? На работе такого не случалось?

– Я не была на работе. Я заведую детским садом. Сотрудники пока справляются сами. А я придумываю отговорки, почему не смогла приехать. Честно говоря, я все это время даже не выходила из дома. Глупо, конечно. Но не хочется пропустить ее звонок.

– Можно кое-что спросить?

– Угу.

– Что она сказала, когда позвонила первый раз? Ваша мать.

Тесс улыбнулась.

– В первый раз было что-то вроде послания. Во второй она хотела рассказать мне о небесах. В третий я спросила, каково там, а она все повторяла: «Здесь так прекрасно». Сказала, что боль, которую мы испытываем, нужна для того, чтобы мы ценили то, что ожидает нас после.

Тесс замолкла.

– Она говорила, что это продлится недолго.

– Что?

– Эта связь.

– Она не сказала сколько?

Тесс покачала головой.

– Значит, вы никому об этом не сообщали? – спросил Джек.

– Нет. А вы?

– Нет.

– Даже жене?

– Мы в разводе.

– Она все еще его мать.

– Да. Но что я ей скажу?

Тесс опустила глаза. Посмотрела на свои босые ступни. С последнего педикюра прошло два месяца.

– Когда вы потеряли сына?

– Два года назад. В Афганистане. Он вышел из здания, которое должен был осмотреть, и в пяти метрах от него взорвался автомобиль.

– Кошмар.

– Да.

– Но вы похоронили его. Похороны были?

– Я видел его тело, если вы об этом.

Тесс поморщилась.

– Извините.

Джек смотрел в свою кружку. В детстве нам говорят, что можно попасть в рай. Но никто не предупреждает, что рай может прийти к тебе.

– Думаете, это происходит только с нами? – спросила Тесс.

Джек отвел взгляд, смущенный внезапной связью между ним и этой красивой женщиной на десять лет младше него. И тем, как она сказала «нами».

– Может быть, – ответил он, поборов желание добавить: «А может быть, и нет».

Эми вела свой автомобиль вверх по развязке. Она нажала на газ и, когда дорога расширилась до трех полос, выдохнула.

После трех дней в Колдуотере ей казалось, что она возвращается в реальный мир. Камера лежала в багажнике. Эми вспоминала беседы с Кэтрин Йеллин, рыжей женщиной с голубыми тенями на веках, чей пик красоты, вероятно, пришелся на старшую школу. Она водила старый фордик и угощала Эми домашним кофейным кексом, но все же показалась ей чересчур впечатлительной. Разница в возрасте у них была небольшая: Кэтрин за сорок, Эми тридцать один, – но едва ли Эми могла зациклиться на чем-то так же сильно, как Кэтрин на загробной жизни.

– Небеса ожидают нас, – сказала Кэтрин.

– Сейчас, только настрою камеру.

– Сестра говорит, что это потрясающее место.

– Здорово.

– Эми, вы верите в Бога?

– Мы говорим не обо мне.

– Но вы верующая, Эми, ведь так?

– Да. Конечно, я верю.

Эми постучала пальцами по рулю. В этом месте она немного солгала. Ну и что с того? Интервью она взяла. И больше сюда не вернется. Отредактирует то, что есть, посмотрит, поставит ли Фил этот репортаж в эфир, а потом возобновит охоту за повышением.

Эми взяла телефон, чтобы проверить сообщения. Колдуотер был для нее не более чем точкой, удаляющейся в зеркале заднего вида.

Но ничто не меняет маленький городок так, как приезжий незнакомец.

И доказательство этому было на пленках, лежащих у Эми в багажнике.

Четыре дня спустя

НОВОСТИ

9-й канал, Алпина