В Колдуотере соседствовали пять церквей: католическая, методистская, баптистская, протестантская и внеконфессиональная. На памяти пастора Уоррена ни разу не случалось такого, чтобы представители всех пяти церквей собрались в одном месте.

До этого момента.

Если бы Кэтрин Йеллин не поднялась со скамьи в то воскресное утро, события в Колдуотере разворачивались бы так же незаметно, как и другие тихие, пересказываемые шепотом чудеса.

Но обнародованные чудеса влекут за собой перемены. Люди заговорили – и особенно воодушевленно случившееся обсуждали прихожане. Поэтому пятеро главных священнослужителей собрались в кабинете пастора Уоррена, где секретарь, миссис Пулт, налила всем по чашечке кофе. Уоррен обвел взглядом лица присутствующих. Он был по крайней мере на пятнадцать лет старше остальных.

– Расскажите, пастор, – заговорил католический священник отец Уильям Кэрролл, толстяк с колораткой^[1] на шее, – сколько людей посетили службу в это воскресенье?

– Около сотни, – ответил Уоррен.

– И сколько из них слышали историю той женщины?

– Все.

– Как вы считаете, они ей поверили?

– Да.

– Подвержена ли она галлюцинациям?

– Нет.

– Принимает ли какие-либо лекарства?

– Нет, не думаю.

– Значит, все случилось в самом деле? Ей действительно позвонили?

Уоррен покачал головой.

– Не знаю.

Служитель методистской церкви подался вперед.

– На этой неделе у меня было семь встреч, и каждый из семи человек спрашивал, возможно ли связаться с небесами.

– Мои прихожане, – кивнул протестантский пастор, – спрашивают, почему это случилось в церкви Уоррена, а не в нашей.

– И мои.

Уоррен обвел взглядом сидящих за столом священников: каждый из них поднял руку.

– И, вы говорите, на следующей неделе к нам приедут телевизионщики? – спросил отец Кэрролл.

– Так сказал продюсер, – ответил Уоррен.

– Что ж… – Отец Кэрролл сложил ладони перед собой. – Вопрос в том, что нам с этим делать.

Страшнее, чем уезжать из маленького городка, только перспектива остаться там навсегда. Салли однажды поделился этой мыслью с Жизелью, когда рассказывал ей, почему поступил в колледж в другом штате. Тогда он думал, что никогда уже не вернется.

Но вот он снова в Колдуотере. И в пятничный вечер, завезя Джулса к родителям («Мы с ним посидим, – сказала мама, – отдохни!»), Салли оправился в бар «Огурчик», куда они с ребятами пытались прошмыгнуть еще в старшей школе. Сел за дальний конец барной стойки и взял себе виски и пива, чтоб запивать, опустошил один стакан, потом другой, а потом еще один. После чего расплатился и вышел на улицу.

Последние три дня он провел в поисках работы. Безуспешно. На следующей неделе поищет в близлежащих городах. Салли застегнул куртку и прошел несколько кварталов мимо бесчисленных мешков с листьями, ожидающих вывоза. Далеко впереди он увидел свет. Услышал гомон толпы. Не готовый идти домой, он зашагал в этом направлении и дошел до школьного футбольного поля.

Играла его бывшая команда – по полю бегали «Колдуотерские ястребы» в багряно-белой форме. Похоже, сезон у ребят не задался. Три четверти трибун пустовало, а из зрителей в основном были семьи: бегающие по ступенькам дети да родители с биноклями, пытающиеся разглядеть своего сына в куче навалившихся друг на друга спортсменов.

В подростковом возрасте Салли тоже играл в американский футбол. В те времена дела у «ястребов» шли не лучше, чем сейчас. Колдуотерская старшая школа была меньше остальных участвующих в чемпионате, так что набрать команду уже считалось успехом.

Салли подошел к трибунам. Поднял глаза на табло. Четвертый период. Колдуотер проигрывает после трех тачдаунов. Салли сунул руки в карманы и стал следить за игрой.

– Хардинг! – окликнул его кто-то.

Салли застыл. Алкоголь немного затуманил рассудок, и ему не пришло в голову, что кто-нибудь из школы может узнать его – пусть и двадцать лет спустя. Салли слегка повернул голову, пытаясь незаметно оглядеть толпу. Может, показалось. Он снова перевел взгляд на поле.

– Джеронимо! – крикнул кто-то, захохотав^[2].

Салли сглотнул. На этот раз он не повернулся. Около минуты постоял неподвижно, как статуя. А потом пошел прочь.

Пятая неделя

Пожарная машина с ревом мчалась по Катберт-роуд, красные лучи рассекали ночное октябрьское небо. Пять человек из Первой добровольной пожарной команды Колдуотера приступили к борьбе с пламенем, вырывающимся с верхнего этажа дома Рафферти – здания в колониальном стиле с тремя спальнями, со стенами цвета сливочного масла и ставнями из красного дерева. К моменту, когда Джек на патрульной машине подъехал к месту происшествия, у пожарных все было под контролем.

Кроме кричащей женщины.

У нее были волнистые светлые волосы и лаймово-зеленый свитер, подчиненные Джека Рэй и Дайсон силой удерживали ее на лужайке, но, судя по тому, как они уворачивались от ее летающих локтей, явно были обречены на поражение. Перекрикивая шум хлещущей воды, они повторяли:

– Леди, там небезопасно!

– Я должна вернуться!

– Нельзя!

Джек вышел вперед. Женщина лет тридцати пяти была симпатичной и проворной. И она была вне себя от ярости.

– Пустите!

– Мисс, я начальник полиции. В чем…

– Умоляю! – Она резко повернулась и бросила на него безумный взгляд. – Времени нет! Вдруг он уже горит!

Она кричала так пронзительно, что даже Джек опешил: ему казалось, что он повидал все возможные реакции на пожар: тихие рыдания в мокрой траве, дикие завывания, ругань в сторону пожарных, «портящих водой их имущество»… Как будто пожар устранит сам себя.

– Мненадотуда, надотуда, – истерично причитала женщина, сопротивляясь хватке Дайсона.

– Как вас зовут, мисс? – спросил Джек.

– Тесс! Пустите!

– Тесс, вы действительно хотите рисковать вашей ж…

– Да!

– Что там?

– Вы мне не поверите!

– А вдруг поверю?

Она вздохнула и опустила голову.

– Телефон, – наконец призналась она. – Он мне нужен. Мне звонят с…

Ее голос дрогнул, и она замолчала. Рэй с Дайсоном переглянулись и закатили глаза. Джек не издал ни звука. Несколько секунд он стоял не двигаясь, а потом махнул сотрудникам, мол, дальше я сам. Те были только рады отдать обезумевшую дамочку на попечение Джека.

Как только они отошли, Джек положил руки на плечи Тесс и посмотрел прямо в ее светло-голубые глаза, пытаясь отмахнуться от несвоевременных мыслей о том, как же она красива.

– Где телефон? – спросил он.

К тому времени Джек успел четыре раза поговорить с сыном. Тот всегда звонил в пятницу на телефон в его кабинете, и Джек отвечал, скрючившись над столом с трубкой у уха.

Невероятное осознание того, что с ним говорит Робби, приносило радость и даже чувство предвкушения, а каждый разговор разжигал в нем все больший интерес к месту, где находился сын.

– Здесь замечательно, папа.

– Как это выглядит?

– Здесь ты не видишь обстоятельств… А находишься внутри них.

– Что ты имеешь в виду?

– Мое детство, например… Я вижу его… Это так здорово!

Робби рассмеялся, и Джек почти всхлипнул. Смех сына. Как же давно он его не слышал.

– Я не понимаю, сынок. Расскажи побольше.

– Я люблю тебя, пап. Все, что меня окружает… Любовь, она…

Звонок прервался внезапно – все они были короткими, – и Джек еще час просидел за столом на случай, если телефон зазвонит вновь. А потом все-таки отправился домой, чувствуя накатывающие волны эйфории, сменяющиеся усталостью. Он понимал, что стоит все рассказать Дорин, да и не только ей. Но как это будет выглядеть? Начальник полиции в маленьком городе заявляет, что говорит с умершими? К тому же кусочек рая хотелось держать при себе из страха потерять – как бабочку, спрятанную в детских ладошках. На тот момент Джек думал, что он единственный поддерживает такую связь.

Но теперь, подходя к пылающему дому, он думал о кричащей женщине и ее одержимости телефоном: что, если он не единственный?

«Радость и печаль делят один омут». Строчка из песни крутилась в голове Салли, пока он подгребал горки из пены поближе к сыну. Ванная комната была такой же древней, как и другие, с круглой плиткой размером с монетку и стенами цвета авокадо. Стоявшее на полу зеркало ждало, когда Салли наконец его повесит.

– Пап, я не хочу мыть голову.

– Почему?

– Шампунь течет в глаза.

– Тебе рано или поздно придется это сделать.

– Мама разрешает не мыть.

– Всегда?

– Иногда.

– Тогда сегодня голову не моем.

– Ура!

Салли подтолкнул горку пены. Он подумал о Жизели: как она купала Джулса, когда он был совсем маленьким, как вытирала его досуха и закутывала в махровый халат с капюшоном. Салли каждым мускулом ощущал, как скучает по Жизели.

– Пап.

– Мм?

– Ты попрощался с самолетом?

– С самолетом?

– Когда выпрыгнул.

– Я не выпрыгнул. Я катапультировался.

– А какая разница?

– Просто это не то же самое, вот и все.

Взгляд его упал на собственное отражение в зеркале: взъерошенные волосы, покрасневшие глаза, подбородок покрыт щетиной. Салли всю неделю искал работу в Мосс Хилле и Данморе. Ничего обнадеживающего он не услышал. Такая уж экономическая ситуация, так ему сказали. А тут еще и склад пиломатериалов закрылся…

Ему нужна была работа. Он одиннадцать лет прослужил на флоте, год пробыл в запасе и десять месяцев – в тюрьме. По каждой вакансии спрашивают о наличии судимостей. Как такое скроешь? К тому же многим местным и так это известно.

Салли вспомнил о человеке с футбольного поля, который кричал «Джеронимо!». Может, Салли это все померещилось. Все-таки он был нетрезв.

– Ты скучаешь по самолету, папа?

– Мм?

– Скучаешь по своему самолету?

– По вещам не скучают, Джулс. Скучают по людям.

Джулс уставился на свои торчащие над водой коленки.

– Значит, ты с ним не попрощался.

– Я не смог.

– Почему?

– Все произошло слишком быстро. Раз – и все.

Салли вытащил руку из ванны и щелкнул мыльными пальцами. Понаблюдал за тем, как лопаются пузырьки.

Муж лишается жены. Сын лишается матери. «Радость и печаль делят один омут».

Раз – и все.

Маленькие городки начинаются со знака. Слова просты, как заглавие к истории: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ХЕЙБЕРВИЛЛЬ, ВЫ ВЪЕЗЖАЕТЕ В КЛОСОН», – но как только вы пересекаете черту, то погружаетесь в эту историю, и все ваши действия становятся частью повествования.

Эми Пенн проехала мимо знака «КОЛДУОТЕР. ОСНОВАН В 1898 ГОДУ», не осознавая, что в следующие недели изменит этот город. Она знала лишь, что стаканчик с кофе давно опустел, радио не ловило и она пробыла в пути почти два часа, чувствуя, что чем дальше она от Алпины, тем больше все вокруг сжимается: четыре полосы сменились на одну, красный сигнал светофора – на мигающий желтый, рекламные щиты на мостах уступили место деревянным табличкам в пустых полях.

Эми задумалась: если души умерших действительно пытаются связаться с живыми, почему они выбрали именно эти места? А потом вспомнила о домах с привидениями. Их ведь тоже никогда не бывает в больших городах. Всегда одинокий зловещий дом на холме.

Эми взяла свой айфон и сделала несколько фотографий Колдуотера, размышляя, где лучше поставить камеру. В городе было кладбище, обнесенное невысокой кирпичной стеной. Пожарное депо на один автомобиль. Библиотека. Какие-то магазинчики на Лейк-стрит заколочены, другие, выжившие, словно были выбраны абсолютно случайно: продуктовый, лавка рукоделия, слесарная мастерская, книжный магазин, банк и дом в колониальном стиле с крыльцом, над которым было написано: «Юридическая фирма».